И вот ещё чудо... (Подлинная история)

          Храм у нас богородичный, старинный; изнутри он весь расписан библейскими сценами и ликами святых. Приходя к нему, я крещусь на его голубые купола.
          В нашем храме чтецом служит Сергей. Комплекцию он имеет крепкую, волосы седые, одет всегда в строгий черный костюм.
          Вот однажды завершилась воскресная литургия. Смотрю – сидит наш чтец в притворе на лавочке и на группы экскурсантов смотрит. Подсел я к нему и говорю:
          – Как же хорошо, Сергей, ты тексты читаешь. Гулко, громко – всё понятно!
          – Так я же восемнадцать лет актёром в драматическом театре отслужил. Это у меня обычная актёрская дикция, – продолжая смотреть на людей, сказал он, а потом добавил: – А книги богослужебные я так, для порядка держу. Апостол, псалмы и молитвослов я наизусть знаю. Память у меня актёрская, хорошая, вот и запомнил.
          – А почему ты из театра ушёл?
          – Сам изменился. Ну, кто же будет делать то, что ему претит? Теперь я играю свою роль… Уж так в школе полюбил я классическую литературу, что захотел с нею жить. С успехом окончил театральное училище, и меня в хороший театр взяли. И стал я играть на его подмостках роли родовитых самодуров, господ офицеров и их слуг.
          А когда мне попало в руки Евангелие, то я увидел, а точнее ощутил, что вот оно – всё моё, и что дух евангельский лежит в основе каждого классического произведения. Так это же к духу евангельскому тянулась душа моя, а не к сцене! Один афонский старец сказал: «Мирские радости не заряжают, а засоряют душу. После мирских наслаждений греховных или нейтральных результат одинаков: люди остаются с пустотой и спрашивают себя: «Что делать дальше?» Ощутив радость духовную, мы не хотим радости вещественной…» Как точно он сказал – все восемнадцать лет я жил с этой вот пустотой.
          Без всякого сожаления я ушёл из театра и стал талантом своим людям помогать. Когда мы что-либо делаем кому-то из людей, то Бог считает, что мы это делаем Ему… Руки мои, умеют многое. Жизнь стала интересной. Сейчас я хочу многое сделать, а времени на всё нет! У меня только два положения есть. Либо я ночью сплю, либо – в труде творческом.
          Молюсь я везде, но главная молитва происходит в храме. И поэтому я хочу в ней участвовать. Святой Дионисий Ареопагит говорит, что «Литургия – это отражение того, что всегда происходит перед престолом Божьим»! Те святые, что при жизни удостоились побывать на «Небе», всё это сами видели. Нечто подобное они учредили для верующих на Земле. Слово «литургия» в переводе с греческого означает «общее служение» или «дело народа». В древних Афинах литургиями называли общественные повинности, которые брали на себя состоятельные граждане… Всех, кто Ему служит – Бог перед собой видит. Только ради спасаемых, ради их духовного преуспеяния – Он и терпит весь наш развращённый мир.
          – А почему, Сергей, ты именно здесь служишь?
          – Так потому, что до нас тут святые служили! Великие цари тут бывали. Вот под сводами этими: «Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя…» – пел сам Шаляпин и где-то у колонны скромно стоял Александр Сергеевич Пушкин. Он материалы у нас для повести «Капитанская дочка» собирал и сказал: «Поэзия Библии особенно доступна для чистого воображения. Я думаю, что мы никогда не дадим народу ничего лучше Писания…»
          – А чудеса в этом храме были? – спросил я его.
          Тут Сергей обхватил руками свою голову и так застыл. А потом поднял глаза и сказал:
          – Инсульт у меня был. Пять дней комы. За день перед Пасхой пришёл в себя. Разве это не чудо? Глаза слабеют, сильная головная боль. Врач говорит: «Глазной нерв умирает. Тебя ждёт слепота… И ещё в крови обнаружен гепатит В…» Всё, думаю, не жилец я больше… Однако пятнадцать лет уже минуло, а я не ослеп и не умер. Разве это не чудо? С Богом возможно всё. «Пока человек духовно развивается – он не умирает, а умирает, когда нет смысла жить больше…» Так сказал святой.
          Сейчас я работаю в университете, в службе главного инженера. Здание химфака мне поручено. В нём я один: электрика, водопровод, канализация. И что удивительно, все задумки мои выполняются легко, и без каких-либо затрат. Ну, разве это не чудо? И я ещё старушкам помогаю бесплатно… Когда хочешь, чтобы рядом с тобой или в тебе что-то изменилось – молиться надо. Если есть на то Воля Бога – всё решается.
          Сергей замолчал, стал вновь смотреть на людей в зале, а потом повернулся ко мне и говорит:
          – И вот ещё чудо… В прошлое воскресенье это произошло…
          Владыка наш этот храм любит и назначает тут архиерейские службы иногда. В прошлое воскресенье, в день праздника «Торжество православия», такое было. Когда приходит архиерей, я стою в храме среди мирян. Сначала мы готовились встречать его у главного входа, и раскатали ковровую дорожку. Потом нам сказали, что он придёт тайно. Ну что ж, ладно, нам легче. Дорожку мы снова скатали.
          Вот сижу я на этом самом месте и молитвой душу услаждаю. Людей немного: все они по храму ходят. Вдруг каким-то чутьём прямо перед собою что-то очень необычное замечаю. Нечто смиренное, чистое, лебединое. Надеваю очки. От распятия к центральной арке идёт молодая женщина. Платок синий из плотной ткани, полупальто серое, юбка длинная, тоже синяя, и простые сапожки черные с белыми вставками.
          Кто она? Монахиня? Нет. Одета не по-монашески. А может быть, матушка? Да нет. Чего-чего, а образы я читать умею. У матушек все их заботы на лицах написаны. А у этой вот женщины на лице житейских проблем нет. Во всём облике её есть смирение, достоинство и большая-большая детская чистота. Ну, какая актриса такое сыграть сможет?! Такое может дать только большая вера!
          Началась служба и так и пошла своим чередом. Архиерей то в центре храма, то в алтаре, перед Престолом. Протоиереев и иереев было мало, а молодых дьяконов много. Все с золотистыми крестами в красивых фиолетовых мантиях, расшитых золотом. У всех свои возгласы и свои действия. Всё идёт чётко, слаженно и душевно.
          Вон там, за колоннами, стоял хор семинарский. Всё юноши и девушки – будущие священники и регенты церковных хоров; по их отношениям видно, что все они друзья. Весь храм они оглашали чудно и уносили душу многоголосьем в небо.
          Стою за колонной. А у меня из ума та лебедь-женщина не выходит. Поворачиваюсь, смотрю в зал. А она левее меня, в двух шагах от раки святого, стоит. Не знаю, что уж такого в ней было, но на неё хотелось смотреть и смотреть. О таких вот вещах кое-где в патериках древних сказано: «Смотрю на святого, и не могу насмотреться… Он ничего не спрашивал: ему было достаточно святого видеть…»
          Да, это была неподдельная духовная красота. Глаза хрупкие и нежные, всё замечающие и всё понимающие. Такой лик разве что на иконе Богородицы увидеть можно… «Должно быть, девушка эта очень Богородицу почитает», – подумалось мне, и я отметил: – «Да, она и сама на Богородицу похожа».
          «А может быть это и есть Богородица? Как на Афоне говорят – не в окладе»? – пришёл мне помысел, и я стал рассуждать: – «А вдруг Дева Мария в начале 21 века захотела в человеческом облике среди людей постоять? Она ведь в любом облике явиться может. Служба идёт, что надо, по календарю сегодня праздник славный, да и сам храм этот освящён в честь Её!»
          Снова поворачиваюсь, смотрю на её лицо и рассматриваю одежду. Да и не девушка это вовсе, а женщина средних лет! Но вся земная…
          Не раз и не два я так поворачивался. И вижу, что она это замечает. Едва только подниму взгляд – она улыбается. И опять, и опять улыбается: и так радостно, так ласково и так нежно. А потом, чуть не рассмеялась и в другую сторону отвернулась. А когда она радуется, вот так губу нижнюю в рот по-детски затягивает. Никогда такого не видел.
          Служба церковная праздничная очень ей нравилась. Стоит на одном месте, вся в литургию погружена, всё радуется и когда нужно крестится. А когда архиерей сам говорить проповедь стал, то она всё время губу нижнюю подбирала и очень радовалась.
          «Скорее всего, это святая! Слава Богу за всё! Слава Богу!» – повторял я. – «Ты показал нам сокровище своё!»
          Пропели херувимскую, воздали хвалу Богу и Богородице. А когда дьякон стал читать стих: «Хотя ясти, человече, Тело Владычне…» то я, обходя разостланный на полу большой светлый ковёр, пошёл в левую часть храма. У меня есть правило. Перед причастием я всегда прикладываюсь к праздничной иконе и затем – к раке святого. А так как праздничной иконы на аналое в центре храма сейчас не было, то я сразу пошёл к раке. И когда пробирался среди людей, мне нужно было пройти рядом с той женщиной.
          «Только бы её не задеть, не оскорбить и не потревожить» – думал я, и протиснулся, не задел. Увидел её вблизи. Нет, всё в ней было человеческое, и ничего необычного я не почувствовал.
          Приложился к раке святого, кое о чём попросил и вернулся на своё место. И там я отметил, что вся одежда и обувь у той женщины были новыми. А платок у неё – это же просто красиво подвёрнутый кусок ткани с неподрубленными краями. Одна нить от него отслоилась и повисла. Что это? Реквизит или дух древности?… И ещё. Все, кто идут к святому – проходят мимо неё и говорят с ним перед ней. А она, если она святая, может слышать всё… Ну, что же. Святые живут с Богом, и точно знают, чего можно делать, а чего нельзя. Не нам их судить…
          Вот так эта женщина всю службу на одном месте и простояла. Не всё время был я в храмовом зале, но когда был – не видел, чтобы она к какой-либо иконе подходила и чтобы к раке святого приложилась. В тот день архиерей мирян причащал сам, а она, похоже, не причащалась.
          Но по окончанию службы та лебедь-женщина прошла прямо через большой ковёр к иконе «Благая весть», лежащей на аналое справа от ступеней амвона. На ней изображены юная Богородица и архангел Гавриил, несущий и Ей и всем нам Благую Весть. Она терпеливо ждала, пока какая-то пожилая женщина всё медлила и медлила у иконы, а потом сама одним движением приложилась к ней и отошла в сторону.
          На этом та служба завершилась. Пошёл за курткой, а сам думаю: «А что, если мне к женщине той подойти и поговорить? Для начала можно спросить: «Извините, а Вы не монахиня?… Что скажет?»
          Беру куртку, с решимостью вхожу в храмовый зал, а её уже нет…
          Почему же она только к иконе «Благая весть» приложилась?
          Сейчас вспоминаю ту лебедь-женщину и всё более и более поражаюсь. Хотя, быть может, что-то и воображенье дорисовывает. Но как ослепительна её улыбка! Такое источать может только великая чистота. И какая в ней сладость!!! Разве это не чудо?!
          И ещё вопрос… Как с таким чудным устроением на Земле жить можно?!… Но путь осилит идущий. Как видно, с Богом возможно всё.
          Теперь мне Богородица понятней стала. Не могу улыбку её забыть. Такая она заразительная… Должно быть, вот так образ Богородицы переходит из века в век, из души в душу и согревает всех. Одно отражение Богородицы согревает…
          И Богородица, Она же не только сама такая. Она на Сына своего – Спасителя нашего очень похожа. А в Нём всего такого безмерно больше… Сам Иисус Христос – Он