В самой середине жаркого-прежаркого сибирского августа одна тысяча девятьсот семьдесят шестого года в небольшом берёзовом леске за колхозным машинным двором растянули свои цветные палатки цыгане. Тут же по тихим и сонным улицам села, распугивая обленившихся собак, пронеслась горластая орава босоногих и чумазых разновозрастных цыганят. И мы, пацаны, снедаемые любопытством, отправились разглядывать голубые и оранжевые шатры их небольшого, но очень шумного табора. Палатки были большими и открытыми, даже скорее и не палатки, а навесы от дождя, и было видно, что внутри они были выстланы разноцветными коврами с валяющимися там и сям яркими шёлковыми подушками. Несколько толстых бородатых цыган в кожаных безрукавках и цветастых рубашках по той моде лежали на них, лениво покуривая сигареты и трубки. А рядом с палатками, на улице, суетливые худые цыганки, все как одна с золотыми зубами, подоткнув подолы своих многочисленных юбок, разжигали костры и готовили еду в объёмистых чугунных казанах, поставив их на металлические закопченные треноги. Наши деревенские бабки сразу засуетились и забеспокоились. Забегали по дворам, замыкая сараи и погреба на висячие замки и заматывая калитки пригонов со скотиной, на ночь, проволочками и верёвочками.
- Быдай вас пранци зьилы, - причитали они, - покрадуть, усэ покрадуть бисови диты.
И только дядька Лёшка, ухмылялся, глядя на суетливую озабоченность своей жены и тёщи.
- Глупые вы бабы, - говорил он, усмехаясь, - цыгане никогда не воруют там, где живут. Закон у них такой.
- Какой там у тех цыган закон, какой им закон? – злилась его жена тётя Маша, - у них закон один, своровал – умный, не сумел обдурить, значит – дурак. Ты что сам забыл, как они могут сено на бичик навязать?
И дядька Лёшка, молча махнув рукой, уходил в сторонку, заранее зная, что переспорить жену невозможно. Да и историю эту он сам же ей и рассказывал. Было это сразу после войны, когда ему самому только исполнилось шестнадцать лет. Ранней весной в деревню так же приехали цыгане. Расположились табором у реки и пошли по дворам продавать женские хлопчатобумажные расписные платки и менять их на еду, на сало, на муку и картошку. Родители Лёшкины были на ферме, когда во дворе громко залаяла собака и в калитку к ним зашёл уже немолодой лохматый цыган с двумя оборванными цыганятами в пиджаках с чужого плеча.
- А что, хозяин, - громко спросил он, причудливо переплетая в своей речи твёрдую южную букву «г» с мягкой молдавской буквой «л», - не дашь ли ты нам немножко сена для кобылки? Издалёка ехали, изголодались все. Нам много не надо, вот я сюда чуть-чуть на бичик навяжу и будет тебе Божье благословение за то, - и он показал небольшой кнут, которым, видимо, и погонял в дороге свою голодную кобылку.
Лёшка был молодой и доверчивый деревенский хлопчик. Ну сколько там того сена можно навязать на бичик? Небольшую охапку? Пусть берут, видно, умаялись с дороги, да и просят по-доброму, как со взрослым разговаривают. Вот и разрешил им взять со стога, стоящего на огороде, сколько унесут. Но когда увидел, сколько сена они умудрились навязать на бичик, то чуть шапку не уронил от удивления. Из ворот на двух кривых ногах вышло почти полстога сена, и оба цыганёнка изо всех сил поддерживали руками эту копну сзади. Бичик оказался пятиколенным шестиметровым кнутом, которым можно было обвязать и весь стог, если бы хватило сил унести. Досталось ему тогда от родителей за такую самостоятельность. И историю эту он всегда рассказывал, когда видел цыган. Вот и сейчас родная жена напомнила о ней, хоть он и сам никогда об этом не забывал.
Как оказалось на этот раз, цыгане приехали в колхоз не любоваться местными достопримечательностями и не отдыхать на свежем воздухе у реки. Председатель нанял их для серьёзной работы. Ремонтировать и восстанавливать бороны. На машинном дворе их уже скопилось огромное множество. Нужно было заново отковать затупившиеся стальные зубья. Вставить недостающие, так как почти половина из них была потеряна при вспашке зяби. Отбраковать и заменить гнутые и лопнувшие решётки и покрыть всё это антикоррозионной краской, чтобы они не ржавели. Вот такую непростую задачу и могли решить, по мнению председателя, только цыгане. Для этого им по ночам выделялась колхозная кузня, так как днём она была занята своими делами, и весь необходимый для этого инструмент. Мужики возмущались, что же это, неужто мы бы сами не отремонтировали эти бороны, если бы нам нормально заплатили? Но, видимо, у председателя были свои резоны. Может, они его так околдовали, а может, пообещали процент от оплаты? Как бы то ни было, но по ночам в кузнице стали работать приезжие кузнецы.
Чтобы ничего не потерялось, весь более или менее ценный инструмент местные оттуда вывезли, оставив только то, что было не жалко потерять. Но работа всё равно кипела вовсю. Два молодых парня с помощью банды малолетних помощников разбирали бороны, а двое цыган постарше всю ночь стучали в кузне молотками. Работа кипела. На следующий же день цыганки пошли по окрестным деревням, предлагая на продажу самокованные тяпки для прополки картошки, небольшие гвоздодёры и прочнейшие кованые вилы. Непонятно было, когда они при этом умудряются ремонтировать бороны, но товар шёл неплохо. У местных работников кувалды и молотка, бывало, не допроситься сделать тяпку. Они, осознавая свою исключительность, задирали носы и загибали непомерные цены. С цыганами было проще, они поставили производство на поток. Пару раз приезжал председатель, но увидев, что разборка старых борон идёт вовсю, ничего не мог предъявить им в укор. При нём они занимались тем, чем им и положено было заниматься. Таким образом за две недели они снабдили окрестности всем необходимым и дефицитным в ту пору огородным и домашним инвентарём, вызвав приступы зависти и злобы у деревенских кузнецов.
Зашёл в кузницу как-то и дядька Лёшка. Нужно было ему сделать хорошее тесло из старого и ненужного топора. Цыган кузнец согласился отковать инструмент за умеренную плату, но топор раскритиковал.
- Разве это железо для настоящего топора? – насмешливо спрашивал он. - Это пластилин навозный, а не топор.
- Топор хороший, - не соглашался тот, - он ещё моему отцу служил и детям моим служить будет.
- Вот смотри, какой топор настоящий, - сказал цыган и вытащил откуда-то из угла кузницы небольшой топорик с резной бёрёзовой ручкой, покрытой коричневым лаком. Положил на чурку гвоздь «двухсотку» и одним махом разрубил его на две части, взял тот конец гвоздя, что подлиннее, и снова разрубил его на две половины. - На, - протянул он топор дядьке, - посмотри, есть там хоть одна зазубрина? - И как тот тщательно ни рассматривал острое, как бритва, лезвие, никаких зазубрин не обнаружил. А так как он сам был отличным плотником, то прямо загорелся идеей купить этот удивительный топор. Для плотника хороший инструмент – это прежде всего! И с ходу решил предложить хозяину топора двадцать пять рублей! Напомню, это был семьдесят шестой год, и средняя зарплата не превышала ста двадцати рублей. А в деревне так она и вовсе не переваливала за сто. Простой топор без топорища в магазине стоил от силы копеек сорок. Но кузнец только посмеялся.
- Такой топор сто пятьдесят рублей стоит, не меньше. Тут особая сталь, на крови закалённая, – то ли шутя, то ли всерьёз сказал он и спрятал топор подальше.
С тех пор дядька не знал покоя, придумывая поводы, чтобы лишний раз зайти в кузню и попробовать договориться с цыганом о продаже такого необходимого ему топора. Но тот ни в какую не соглашался, а только рассказывал байки, что это уникальный топор, что таких топоров по всему свету не больше ста штук и поэтому дешевле, чем за сто пятьдесят рублей, такой топор не продаётся. И скалил при этом прокуренные зубы.
Наконец, вся работа была сделана. Все бороны отремонтированы и покрашены, табор собрал свои пожитки и, погрузив всё на телеги и мотоциклы с колясками, тронулся в путь. Проезжая мимо двора дядьки Лёшки, кузнец остановился и постучал в ворота.
- Ну что, хозяин, будешь брать топор за сто рублей? – спросил цыган. - Последняя цена, продаю тебе как старому знакомцу, потому что деньги нужны, семья у меня большая, семь цыганят кормить не просто так. А если не хочешь, так я и поехал.
Дядька Лёшка колебался недолго, сбегал в дом, вытащил теткину заначку в сто рублей и отдал продавцу заветного раритета. То, что жена устроит ему скандал, он догадывался, но думать об этом уже не хотелось, да и какая теперь разница, если мечта сбылась? Взял топор и, довольные друг другом, они тепло расстались. И табор растворился на Сибирских просторах.
Дня через два на машинном дворе поднялся скандал. Оказалось, что из более чем двух сотен борон, по-настоящему отремонтированы не больше десятка. Те, что лежат сверху. У них откованы зубья и заменена решётка. Зубья же остальных борон были просто обмакнуты в густую краску и высушены без всяких переделок. Краска, стекая по зубьям в самом конце, истончалась тоненькой струйкой и придавала зубу вид острого штыря. Но стоило её отколупнуть, и становилось понятно, что кузнец к бороне даже не прикасался. Председатель понял, что деньги выброшены на ветер. Кроме всего прочего, с культиваторов и лущильников, стоящих на машинном дворе, были сняты почти все диски, из которых, как оказалось, кузнецы и делали тяпки на продажу. Осенняя пахота грозила срывом. Начальство рвало и метало, но ничего поделать не могло, табора и след простыл.
Счастлив был только дядька Лёшка. Он был обладателем такого сокровища! Дня через три он решил принести топор в столярку, чтобы похвастаться «настоящим инструментом»! Бережно вытащил из сумки и рассказал, как этот топор рубит стальные гвозди и при этом не остаётся даже малейших зазубрин. Никто ему, естественно, не поверил. Таких топоров в деревне никогда не было. Тогда он достал из ящика и положил на верстак небольшой гвоздь. Горделиво косясь на неверующих, легонько размахнулся топором и рубанул по гвоздю.
Такого разочарования он не испытывал никогда в жизни. Гвоздь остался целым, только косая царапина светлела на месте руба. А вот на лезвии топора появилась вмятина, полностью повторяющая диаметр гвоздя. Ещё не веря себе, он снова замахнулся топором и рубанул по гвоздю ещё раз. Вторая вмятина на жале образовалась рядом с первой. Сталь топора оказалась совершенно никчёмным железом.
На следующий день он сходил в кузню и на полу среди кусочков шлака и затоптанных в мусор болтов и гаек обнаружил остатки того самого гвоздя, который так легко перерубил цыган. Гвоздь оказался отлитым из свинца…
А цыгане хитрее оказались 
