Натали. Книга 1. Классная руководительница

крайне мало эффективны, если мы имеем дело с детьми и подростками.
-И что же вы, в таком случае, предлагаете?
-Это не я предлагаю, а Наталья Николаевна Гончарова.
-Так что же  она предлагает?
-Она предлагает  реформировать всю систему  общего  среднего образования таким образом, чтобы ввести в процесс обучения  механизмы, которые  воздействовали бы, в первую очередь, на  ощущения, желания и чувства человека.  А самым  простым, действенным и, самое главное,  доступным таким механизмом, по мнению Натальи Николаевны, являются искусства.  Мы должны поднять статус искусств во всех школах до уровня  наиболее значимых дисциплин и значительно увеличить их  количество часов в  сетке учебного плана. Но и это еще не все. По мнению Натальи Николаевны, в учебный план необходимо ввести культурологический предмет, который координировал бы содержание программ всех остальных предметов.
-Вы это серьезно,  Михаил Борисович?
-Абсолютно.
-И вы ничего здесь не перепутали?
-Нет. Я очень внимательно  изучил все материалы в  работе Натальи Николаевны.
-Тогда, будьте добры,  вернитесь к началу и  передайте мне всю информацию несколько подробнее. По-моему, я не совсем что-то понял. Кроме того, что наши традиционные методы обучения и воспитания, работают из рук вон плохо.
-Да. И это факт бесспорный. Вот, к примеру, скажите,  обладают ли младенцы от рождения  до полутора-двух лет  мышлением и разумом?
-Ну, я полагаю, что  у них есть необходимые для этого задатки, которые требуют развития.
-Вот именно.  Обучая младенцев и маленьких детей, мы не можем воздействовать на те стороны души, которые у них еще не развиты.  В процессе обучения мы обращаемся к тому, что у них уже есть:  инстинкты, ощущения,  желания и, наконец, чувства. И получаем поразительные результаты. За два-три года  жизни ребенок усваивает такой объем знаний, какой не может вобрать ни в какие другие периоды. Любая новая информация и любой навык  сначала  находят  отклик в душе. «Я хочу, мне нравится, мне это любопытно,  меня тянет, мне нужно, я это люблю» - вот, что  привлекает человека, побуждает к познанию, к действию,  к получению желаемого во что бы то ни стало. И, наоборот, когда человеку что-то не нравится,  когда ему ненавистно,  всякие  нравоучения и призывы к его разуму  будут иметь ничтожный результат. Когда нет отзыва в душе, когда  не разбужено  вдохновение и отсутствует желание, то  ум бездействует, а память  почиет беспробудным сном.
  -В этих рассуждениях,  несомненно, есть  рациональное зерно.  Но мне не совсем понятно то, что касается  преподавания искусства? У нас в школах, насколько  я знаю,  преподаются музыка и рисование.  Разве эти предметы каким-нибудь образом дискриминированы в ряду других? По-моему, никаким образом.  Как и остальные предметы, пение и рисование ведут педагоги-специалисты, которые получают такую же зарплату, как и  все  учителя. О чем речь? Какой еще статус нужен?
-В том-то и дело, что искусство в наших школах присутствует только на уроках музыки и рисования. Да  и то там, где эти предметы преподаются.  Нам нужно изменить  отношение к искусству и  внедрить  принципиально новую  методику обучения всему  с помощью искусства, которое способно напрямую воздействовать на чувства и желания.
-Гм, уж не предлагаете ли вы  устроить танцы на уроках  математики? Или театральную постановку на уроке физкультуры?
-Об этом пока еще никакой речи нет. А, вот, наоборот – вполне было бы приемлемо.
-То есть, как это?
-Ну, скажем, почему бы на уроках математики не придумать какое-нибудь действо с участием цифр и формул? Это ж как интересно было бы ученикам! Особенно в младших классах. А на уроке физкультуры вместо традиционно скучной  спортивной разминки неплохо было бы  внедрить разнообразные модные  ритмические танцы под музыку. И вообще, используют же музыку и танцы в цирке. А в цирке физкультуры не меньше, чем в школе.
-Ну-у, Михаил Борисович!  Раз уж дело дошло до цирка в школах, то,  вижу я, что  этими оригинальными идеями Натальи Николаевны вы сами заразились основательно! Но вот еще в чем вопрос: вы уверены, что ваше искусство  найдет понимание в среде учащейся молодежи? А то искусство, которое  станет востребованным подрастающим поколением,  поведет ли наших  учащихся в нужном нам  направлении? Вам не меньше, чем мне, известны примеры, когда искусство порождало не только возвышенные чувства, но и самые  низкие инстинкты.  Обратите внимание, как тлетворно влияет современное  искусство на  западную молодежь. То, что творят у них там, за кордоном, и до нас, к сожалению, долетает, невозможно уложить ни в какие рамки дозволенного. И вся эта  их  муть под видом  искусства  несознательной частью молодежи воспринимается «на ура» и распространяется в массы. И входит в моду.
-Тем более, Игорь Константинович, мы должны противопоставить всему этому засилью западной культуры  тщательно отобранное собрание настоящего искусства.
-И кто этим, по-вашему, будет заниматься? Кто, по-вашему, действительно способен отличить зерна от плевел?
- Ну, по-моему, с цензурой у нас всегда  было все  в порядке.
            -Ладно. Что вы собираетесь делать со всем этим?
- С чем?
- Я говорю о Наталье Николаевне и ее работе. Вы ведь сами сказали, что идеи Гончаровой гениальны. И если они таковы, какими вы их мне представили, то я тоже думаю, что они заслуживают такой оценки. Но вы еще считаете, что  внедрить эти идеи, во всяком случае, в ближайшем будущем, будет весьма проблематично. Поэтому я и спрашиваю  вас как руководителя кафедры: вы собираетесь дать  Гончаровой зеленый свет, или закрыть тему?
-Зеленый свет я  уже дал. И не только потому, что Гончарова – дочь Николая Васильевича.
-Это разумно с вашей стороны. Мы должны  предпринять все, чтобы Наталья Николаевна спокойно работала, и чтобы диссертация была написана. Но, коль скоро речь идет не только о диссертации, но и о создании принципиально новой методики, то, я полагаю, необходимы время и условия для исследования проблемы, разработки теории…
-У нас на факультете  уже создана творческая лаборатория из числа студентов и преподавателей базовой школы. Наталья Николаевна там, кстати, уже имеет часы в двух классах.
- Кто у нее научный руководитель?
- Петракова.
- Это хорошо! Ольга Васильевна – прекрасный педагог.  А по времени  как  планируете  уложиться?
- Думаю, что на разработку программы и методики  и на  проведение экспериментальных работ хватит двух лет. Ну, и год  отведем для работы над диссертацией.
- Наталья Николаевна у нас в аспирантуре уже сколько?
- Около года.
-Тогда на все про все даю вам два года. Укладывайтесь, как хотите. Я не могу перспективного молодого ученого  четыре года держать в аспирантах.
-А  потом?
-Что, потом?
-Ну, что мы будем делать со всеми  разработками, с исследованиями  и с диссертацией, когда Гончарова защитится? Надо же будет все куда-то девать или внедрять в школы?
-Давайте, Михаил Борисович, будем решать проблемы по мере их поступления. Я не думаю, что скоро  мы будем что-нибудь внедрять. Да и вообще, внедрение и пропаганда – это не наша компетенция. Пускай всем этим занимаются другие организации.  Мы должны поторопиться с  диссертацией. Чтоб нам  с вами здесь спокойно работалось, Гончарова должна защититься. Это Вам понятно?
- Да уж куда понятнее?
- Кстати, вот эту самую, там, экспериментальную площадку  не худо было бы прикрыть. Идеи, знаете ли, хороши на бумаге, а не в массах. Пусть себе наша красавица защищается и вынашивает идеи, а мы эти идеи постараемся слегка попридержать.
- Да как же я  закрою, когда лаборатория  вовсю функционирует? Мы же в нее уже средства вложили.
-Не сейчас закрывать. На следующий год. А к тарификации постарайтесь создать атмосферу. У Гончаровой, как я понимаю, на кафедре есть противники?
- А где их нет? Понятное дело, что людям трудно согласиться с тем, что ей все, а им ничего.
-Ну вот! С  этими противниками и следует поработать на предмет того, что и они нуждаются в экспериментальных лабораториях. Ну, Михаил Борисович, не мне вам объяснять, как все это делается. Я же вам сказал, что нужна атмосфера. А инициатива должна исходить снизу. Надо сделать так, чтобы Гончарова сама отказалась от экспериментов. Эксперименты потом, а сейчас только диссертация – вот, что она должна понять.
- И как это, по-вашему, я должен ей объяснять?
- А никак. Коллеги сами ей все растолкуют. Главное, чтобы она спокойно работала над диссертацией  и вынашивала новые идеи.  Ну, а  что будет потом  -  посмотрим. Жизнь покажет.


7 сентября 1974 года.
N-ск, университет, кафедра русской филологии
- Вы мне можете толком разъяснить, что это такое, Наталья Николаевна?
- Вы же сами видите: заявление.
- Ну, я это уже понял, что это заявление. Только я никак не могу уразуметь, с какой стати вы его написали? Вас что-то не устраивает в вашей  работе?
- В моей работе, Михаил Борисович, меня все устраивает. Меня не устраивает ваша работа. И поэтому мы с вами в дальнейшем не сможем сотрудничать. Но вы, как я понимаю, не собираетесь увольняться. Поэтому уволиться следует мне.
- Наталья Николаевна, голубушка, объясните мне, что вы такое говорите? Ну, согласен, согласен: я бездарный руководитель. Я вообще никакой не руководитель. Я ученый, Наталья Николаевна. Я мечтаю о научной деятельности, а  вынужден заниматься всякими дрязгами,  которые, черт знает, откуда появляются у нас на кафедре. Вы думаете, мне все это нравится? Я делаю все, что могу. А вы вместо того, чтобы помочь мне, бежать настроились.
- Чем я могла бы вам помочь?
-  Ну-у, пришли бы хотя бы поговорить, так, мол, и так: вот это хорошо, а это плохо.
- А то вы сами не знаете, что хорошо, а что плохо.
- Не знаю! Что для одного хорошо, то для другого может быть плохо! Это во-первых. А во-вторых, рассказывайте, какая вас там муха укусила! В конце концов, я имею право знать, по какой причине у меня сотрудник увольняться вздумал? Только не надо мне всей этой демагогии насчет недовольства моей работой. Я это уже услышал.
- Михаил Борисович, почему вы закрыли  экспериментальную площадку?
- Вы прекрасно знаете, что это не мое было решение. Это было решение ученого совета по той простой причине, что  университету урезали бюджет. Вместе с вашей лабораторией в этом году закрыли еще четыре экспериментальные лаборатории. Что касается ваших часов в  базовой школе, то в связи с закрытием экспериментальной базы вполне естественно необходимо было свернуть весь эксперимент.
- Но меня можно было бы оставить в школе просто учителем. Обычным учителем.
- Какого предмета, позвольте полюбопытствовать?
- Русского языка и литературы. Какого же еще?
- И чем бы вы там занимались на уроках русского языка и литературы? Продолжали бы внедрять свою программу? Кто вам позволил бы? Вы знаете, что такое учебный план и учебная программа, утвержденная Министерством образования СССР? Это в рамках экспериментальной программы вы могли творить на уроках все, что вам вздумается. А в системе единого всеобщего образования  вы запятую лишнюю не имеете право поставить в утвержденных свыше планах и программах. А вам диссертацию нужно закончить, чтобы в будущем вы могли хотя бы что-то изменить в этой системе.
- Михаил