Как-то стоял я у окна и привычно рассматривал наш пятачок – аптека, улица, фонарь, супермаркет. И уже давно мой взор уныло балансировал между аптекой да виднеющимся невдалеке сквериком и невзначай скользнул мимо церкви.
Вдруг увидел деда. Он стоял за церковной оградой и спокойно смотрел в мою сторону. Затем повернулся и медленно зашагал к паперти. Через каких-то пару минут я уже оказался там, но старика нигде не было видно.
Тут я заметил выходящего из храма батюшку.
– Прощенья просим, отче! – окликнул я, взбежав ему навстречу по ступенькам. – Здравствуйте!
– Приветствую! – ответил молодой розовощёкий священник богатырского телосложения.
– Слушай, отче… Простите! Батюшка! Отче, вы не видели тут деда?.. Малохольного такого… Ну, деда, дед тут только что был…
– Сергий? Ты, что-ли? – удивлённо вскинул брови батюшка.
А я уже и забывать начал, что меня Серёгой крестили – в честь лаврского преподобного.
– Что? – Я не сразу въехал. – Э, Максик? Это ты?! Макс!.. Ой, прости, отче… Отец Максим?
Священник кивнул.
– Надеюсь, не монах, хм, в зелёных штанах? – Теперь я точно узнал в нём одного из младших своих коллег в бытность мою алтарником в этом храме. – И не цель для баб, тоже очень надеюсь?
– Чего? – не сразу вник он в смысл моей бородатой шутки. – А, нет – не монах и даже не целибат.
Впрочем, рассмеялся. Я попросил у него благословения, и благословив, отец Максим кивнул на скамейку. Мы спустились и присели.
– При нынешней власти целибат – это что-то вроде пережитка, – басовито пояснил молодой батюшка. – Теперь дают время подумать. Ну, там, в армии послужить, жениться да детишек нарожать.
– Ну и чё, всё успел?
– Преуспел даже! – рассмеялся священник. – Четвёртого ожидаем…
– Нехило!
– А ты как? В магазине всё? Видел тебя как-то… Давно. Но ты, похоже, меня не узнал.
– Не, уволился, давненько уже.
– И где теперь? Женат?
– Невиновен! – попытался я шуткануть.
– Живёшь там же? – кивнул он на мой дом. – Как мама?
– Да, там. А мамы нет уже.
– А! Ну… Царствия ей Небесного! – отец Максим перекрестился.
– Благодарю… Эка ты вымахал, а! А я помню тебя вот таким ещё шкетом! – усмехнулся я, показав, каким маленьким он мне запомнился.
– Времена меняются.
– Да.
***
И слово за слово рассказал я ему свою историю. Впрочем, упустив до времени кое о чём.
– Да уж! – подивился отец Максим, внимательно выслушав мой рассказ. – Ты, конечно, мастак заливать. Прости. Но история с дедом занятная. Слушай, приходи к нам. У нас тут газета приходская – будешь своего рода летописцем. У тебя здорово получается рассказывать.
– Не боишься? – рассмеялся я. – Пустишь козла в огород. Не пожалеть бы потом! Уши у твоих прихожан не завянут от моего шипения?.. Меня дед, слышь, с гусем сравнил. Из тех, что шипят на церковь.
– Ну, сравнение с гусем – это известная шутка! – улыбнулся батя-весельчак. – Ещё учась в семинарии встречал где-то в инете.
– Да ты чё! Какой инет? Дед-то этот, в натуре, не из нашего времени. А за предложение спасибо. Подумаю. И чё – платить, что ли, за это станешь? Гонорары, там?
– Ну не совсем за это, конечно. Дел-то найдётся, если не будешь лениться. А шипеть, поверь, самому наскучит. Про благодать, надеюсь, не забыл?
– В общих чертах, разве.
– Ну – вот.
***
– Только… – Замялся я. – Я, знаешь ли, не любитель этого… елея. Ну, типа – как в телике по церковным каналам показывают, или – в книжках с проповедями. Я тут в квартирке одной кантовался – наслушался до тошноты.
– Не знаю, Сергей, что тебе и сказать. Наши прихожане, например, любят смотреть такие каналы. А некоторые так только их и смотрят. И знаешь – у них многому можно поучиться. У прихожан, то есть. Мне. Я себя имею в виду. Я-то телевизор не смотрю – разве в интернете кое-что. Да и некогда – с такой оравой.
– Да и я ничего не имею против… Пусть! Полезно, наверное. И против тёзки моего… Впрочем, кажись, чуток зазвездившегося.
– Это ты о ком? – спросил отец Максим.
– Ну, я уже говорил про квартирку одну с интернетом. Знаешь, захотел отца Сергия, настоятеля нашего… Царствия ему… – Теперь уже я возвёл очи к небу, а батюшка снова перекрестился. – Захотел, в общем, взглянуть на него хоть глазком. Погуглил, значит… А там этот терминатор говорливый везде выскакивает… Не, классно, конечно, базарит, хлёстко так, актуально, вроде бы. Интересно, даже захватывает! Опыта у мужика, кажись, тоже хватает – надеюсь, не только языком трепать да книжки пересказывать. И необычно так говорит – не как в девяностые, там, из телика заунывно распевали. Да ты и не помнишь. Ты тогда ещё под стол пешком ходил. Хм! Да я вот читал по случаю одно художественное чтиво об отце, как его, Павсикакии, что ли, не помню, имя такое заковыристое, без ста грамм и не вспомнишь. Дамочка одна хотела выбросить несколько красивых книжек, когда я в контейнере копошился в поисках чермета. Поставила так в пакетике рядышком. Я извлёк одну. Смотрю, а там – всё путём: типа, одобрено и благословлено. Догоняю, значит, женщину, спрашиваю: чё за дела – типа не сектантская, вроде, литература. А она мне отвечает: типа сами вы все сектанты. Я ей типа: чё за наезды? Разговорились, в общем. Она и поведала мне свою историю. Начиталась, значит, этого Павсикакия и типа сразу воцерковилась. Пошла, значит, в церкву, что через дорогу от её дома. На исповеди чё-то про себя рассказала. Думала, наверное, что батя тотчас начнёт чудеса показывать. Там ведь, слышь, в этих книгах – всё чётко с этим. Типа, ходи в церковь поблизости. По всяким младостарцам не болтайся – что, по сути, положа руку на сердце – и верно. Но там ещё и про чудеса всякие наворочено. Да топорно так. Толстый батя там, значит, апостольствует налево и направо. Служит себе на своём приходе, а вокруг – чудеса табунами! Почитай чуть ли не все чудеса двадцатого века свершились на том приходе в течение одной безразмерной, по ходу, жизни этого бати. Да ещё он там поспевает по заграницам мотаться да на Афон – чуть ли не как к себе домой. И везде – чудеса, чудеса, чудеса! Летит, значит, в самолёте – апостольствует. Едет на крутой дармовой тачке – апостольствует! И когда всё успевает?! Точняк – как в сериалах про нюхачей да ясновидящих, что следаков консультируют… И что ни день – раскрытое дело! Серий на полтинник! И, главное, после одной лишь с ним беседы – люди сразу ведут себя так, как будто лет десять, как минимум, стояли, колбасились от помыслов на долгих, невнятных службах, молились, готовые чуть ли не зашвырнуть куда подальше молитвословом, читали, засыпая от непонятных слов и смыслов, падали, вставали, снова падали и вставили, лечились, привыкали годами к такой жизни… С пол тычка, прикинь! На исповеди, прикинь, мужику лекцию прочитал – чуть ли не семинарский конспект наизусть пересказал, – а тот, вместо того чтобы уснуть там же на исповеди, почти тотчас, словно по мановению волшебной палочки, превратился в его служку! Пришёл батя в больницу к умирающей, помолился и там же в монахини постриг тётеньку пожилую. Она восстала и сразу же – понимаешь, сразу – стала служить ему верой и правдой. Ему, значит, и православию. Ну и много чего в тех красивых переплётах про этого глянцевого батюшку Павсикакия – или как его там – понаписано. А как красиво-то! Уши так и расцветают! И вот эта женщина… Что бы ты думал? Пришла, поплакала, в чём-то призналась, а местный священник на неё наорал. Трагедия! Да после успокоила её какая-то соседка. Посоветовала к старцу одному съездить. Ну и подалась она в какую-то сельскую глухомань к какому-то старцу-шмарцу. А тот, кажись, только что... ну, типа из затвора вышел и поначалу с похмелья с ней по душам, значит, побазарил, ну а на следующий день пощёчину отвесил для вразумления. Так она из той дыры еле ноги унесла. Думала, говорит, что все батюшки такие, как этот (блин – хрен вспомнишь) Павсикакий, а уж старцы, типа, и того святее. А о старчике-младосмарчике том она ещё и где-то в инете читала. Что он, там, исцеляет, бесов, что тех глистов, изгоняет и прочее. В общем, переубеждать я её не стал, а книжки те домой утащил.
– А, я, кажется, знаю, о каком герое ты вспомнил. Да, его по-другому там звали. Я сам не читал, но наслышан. Только что ж ты говоришь, что – без ста грамм? Павсикакия-то вспомнил... Я сам ни одного отца Павсикакия не встречал. Ты-то откуда выкопал это имя?
– С памятью у тебя, гляжу, не очень, похоже. Я ж тогда, помнишь, одному иеродьякону анекдоты про отца Павсикакия травил, а ты хоть и пацанчиком-несмышлёнышем был, но уши-то грел.
– Да, запамятовал, наверное. Но про такое чтиво скажу тебе, что это элементарный ликбез. Главный вред там, конечно, – приторности, в повышенной концентрации чудес, в лёгкости, с какой получается всё потребное. В отсутствии внутренней борьбы. А цитаты длинные – это просто попытка донести элементарные знания до людей, которые совершенно невежественны, из тех, что только свечки ставить и могут. И таких, к сожалению, большинство. Отсюда и каналы разные телевизионные, и передачи, и говоруны в интернете.
– Всё верно, – посетовал я. – Но только я так не могу. Ну, как эти отцы честны́е по телику да в интернетах.
– Не можешь – научим, – рассмеялся отец Максим, – а не хочешь – заставим! Хм, однажды мне кто-то сказал по этому поводу, что последнее время он как-то больше стал ценить батюшек, которые рот открывают преимущественно для того, чтобы во-первых – кушать, во-вторых – читать Евангелие, Апостол, Служебник, Требник и в-третьих – Пролог на каждый день года.
– Ну, это уж точно не для меня – скукота!
– Так ты и не батюшка! И ещё… Вспомнил. Я листал пару томиков этой книги. И помню тот случай с монахиней. Ну, умирающей, к которой пришёл тот толстый батя, как ты выразился. На самом деле там посложнее маленько. Она сама дозрела. Просто он появился вовремя. Такое бывает. Хотя в книжках этих, конечно, слишком большая концентрация.
– Ладно, понял, поп попа не сдаст!
– А Бог не выдаст. – Снова рассмеялся весёлый отец Максим. – И свинья не съест.
– Ну чё ж – не попрёшь... против этого.
***
Ну и… Не удержался, блин! Рассказал на свою больную голову про то, как мой прошловековый сосед по ночам святительствовал. Да про архидиаконов светоносных. И про смерть свою славную.
– О! Что надо! – всполошился батя. – Напиши об этом.
– Это кому надо? – спрашиваю.
– Ну как – кому? – отвечает. – Святейший, кажется, где-то говорил, что людям нужны книги про святых.
Ну, в общем, так и ушёл я тогда – для подумать.
(Продолжение следует)
