Я люблю весну, хотя для дерева – это банально.
Мои воспоминания начинаются с машины. Все волновались - переезжаем домой. На одном из поворотов, борт накренился, колесо налетело на кочку, и машину сильно тряхнуло. Два саженца, чьи ветви переплетались с моими, свалились за борт и потянули меня за собой, но на меня уже падали остальные деревья, и я оказалась погребенной, под ворохом чужих ветвей. Ветка, сплетённая с выпавшими, переломилась, на изломе выступили капельки смолы.
Деревья не могут позвать на помощь. Машина ехала дальше.
Нас побросали в кучу рядом со стройкой. Большие красивые дома, а рядом торчащая арматура, и земля вперемешку с бензином, краской и опилками. Здесь нам предстояло жить. Был вечер, и нас оставили валяться на земле.
Утром пришли дети, одинаковые белые рубашки и красные платки на шее. Они выкапывали неглубокие ямы, и, присыпав землёй, оставляли обживаться на новом месте. Между двумя подъездами оказывалось два десятка саженцев. Через неделю, в живых осталась половина. До осени, на нашем пятачке, дожили - две берёзы, рябина, тополь и куст боярышника.
Тополь в следующем году сломали мальчишки.
Первые пару лет я только и делала, что боялась. Вдруг я погибну - засохну, если будет мало дождей, или замёрзну в холода, или мой тоненький стан сломают мальчишки, просто «на спор». От каждого слабого ветра я тряслась, как осина. И не видела ничего вокруг.
Но бояться, это так утомительно. Однажды я заметила девочку. Каждый день она выходила гулять с маленькой собакой, белой с черными пятнами. Зимой, вокруг девочки бегали и трясись чёрные пятна, ранней весной и поздней осенью, белые пятна превращались в серые, постепенно впитывая черноту луж, а потом, собака и вовсе исчезала, тогда девочка шла домой. Когда на улице больше никого не было, она пела. Мне нравилось слушать её голос. Казалось, что она поёт для меня. Я подпевала ей, шелестя ветками.
Время шло, сменялись черные и белые пятна, я думала, так будет всегда, но собака умерла. Теперь девушка уходила гулять с парнем, он держал её за руку и улыбался, и она улыбалась в ответ. Она возвращалась всё позже, пока совсем не пропала.
Хорошо, когда можешь уйти, когда тебе есть куда идти, есть, зачем идти.
Весной у меня появился новый друг. На первом этаже поселилась старая женщина в платке, пальто и войлочных тапочках; целыми днями сидела она на скамейки у подъезда и ждала, вглядывалась в лица прохожих. Когда улица пустела, она опускала голову, глаза слезились от долгого напряжения, она вытирала их уголком платка, и вздыхала.
Моя верхушка уже дотянулась до второго этажа, и я с любопытством заглядывала в окна, в поисках новых знакомых. На втором этаже жил молодой парень. По центру комнаты стоял мольберт, напротив низенький диван. Часто к нему приходили девушки, и он творил волшебство, перенося на бумагу струящиеся волосы, пухлые губы, вылепленные природой формы.
Это было притягательно. Я замедлила рост вверх и пустила все соки на боковые ветви. Я вторглась в пространство людей, тонкие ветки легли на перилла балкона.
Одна из тех, что приходили к нему, больше не уходила. Утром она готовила ему кофе, и пока было много солнца, он писал её, а ночью, в отсветах уличных фонарей, их тела переплетались, сливаясь в единое целое. Иногда, он выходил на балкон и обламывал несколько веток, а потом, ласкал ими нежную спину девушки, увлекаясь сильнее, пока ветви не ломались, оставляя тонкие красные полосы на упругой коже. Я была соучастницей их любви. Я больше не одинока.
Всё изменилось весной, в квартире появился ребёнок, мольберт убрали, вместо него теперь стояла детская кроватка. Девушка больше не готовила кофе, дети не пьют его. Они едят, спят, какают и плачут. В комнате появлялось всё больше вещей, ребёнок словно стремился занять всё пространство - пеленальный стол, комод, шкаф, стульчик для кормления, горшок и груды игрушек, везде - на кровати, на столе, на полках, на полу.
Парень теперь засветло уходил и возвращался когда стемнеет, а когда он был дома, в его руке, вместо привычной кисти, удобно лежала бутылка пива.
Это была долгая зима, казалось, солнце исчезло навсегда, грязные тучи с каждым днём набухали всё больше, ещё немного и они раздавят этот мир. Снега не было, чёрная земля отражалась в чёрноте ночи, когда парень вышел на балкон. Он долго курил, и руки его дрожали, бутылка выскользнула и разбилась. Парень достал ножовку и, перегнувшись через перилла, отпилил мою ветку, что так бесцеремонно пробралась в его дом. На другой день он повесил тяжёлые шторы.
Обрубок ветки напротив его окон, остался напоминанием о человеческой природе.
Я ждала весну, ждала встречи со старушкой с первого этажа, о которой редко вспоминала в последние годы, поглощённая собственным счастьем. Её окно прежде чистое до блеска, было мутным от пыли и было невозможно что-нибудь рассмотреть. Напрасно я ждала всё лето и осень. Зимой я впала в оцепенение.
Какой смысл жить дальше, если эта жизнь несёт лишь боль и разочарование.
Постепенно, против своей воли, я достигла третьего этажа. Балкон оказался пуст, аккуратные белые занавески всегда оставались задёрнутыми. Я так и не узнала, кто скрывался за ними, да и не хотела знать, мне было уютно в панцире равнодушного уныния.
Через несколько лет, я поравнялась с четвёртым этажом. У окна сидела девушка. Я бы не заметила её, но в тот день солнце щедро изливало свою благодать, и отражённый от волос свет полыхнул медным пламенем, обволакивая всю её фигуру золотым ореолом.
Не знаю почему, но этот образ отозвался во мне, наполняя пронзительной радостью. Впервые за несколько лет я почувствовала, что настала весна. Сок под корою побежал быстрее, появилась гибкость и пьянящая бодрость.
Девушка сидела не шевелясь, смотря сквозь реальность. Потом, взгляд её становился осмысленным. Она долго писала в толстой тетради, а затем, снова, погружалась в себя. Этот ритуал повторялся снова и снова.
В комнате было много солнца - жёлтые с рыжим обои, канареечные плафоны на люстре, апельсиновые подушки на кровати, ручки, линейки, рамки для фотографий - всё, казалось, впитало в себя солнечный свет, и теперь, излучало тепло.
А ещё здесь было множество разных фигурок - гномы, эльфы, феи - из железа, глины, бумаги и даже вязанные. Они стояли на столе, прогуливались по полкам, пристроились на подоконнике и даже свешивались с люстры.
Я полюбила наблюдать за девушкой. Она была забавная, могла внезапно вскочить и начать танцевать. Или напротив, часами просиживала над книгой, не шевелясь, и только, время от времени, меняла руку подпирающую подбородок, и откидывала волосы, упавшие на лицо.
Однажды я испугалась, что могу потерять это счастье, век людей мал, мгновение остановить невозможно. А потом вспомнила машину, и тот миг, когда была на волосок от гибели.
Почему я не окончила свою судьбу ещё тогда, не для того ли, что бы ещё много раз испытать страх, и радость, грусть и счастье, отчаяние и надежду. Наверно, они будут чередоваться и впредь, так устроена жизнь, и я ничего не могу с этим поделать.
Всё, что в моих силах – не сдаваться, не дать обстоятельствам сломать меня. Всегда помнить, что всё придёт и уйдёт и у меня, в итоге, останется только «Я», и каким оно будет, будет ли это жалкое дрожащее, боящееся всего сознание, или целостная, с достоинством встречающая трудности сущность, зависит только от меня.
