- Ничего не буду! Никуда не пойду! Объявляю бойкот!
Из-под двух одеял глухо доносился тонкий, почти срывающийся, мальчишечий голос. Ночью Женьке грезились всякие ужасы: то он бежал по тонкому неокрепшему льду здешней речушки, а ему вслед неслись неясные тёмные тени с улюлюканьем и свистом, то вдруг он оказывался посреди огромной комнаты, наполненной манекенами, сильно похожих на его обидчиков, они внезапно оживали и тянули к нему руки, при этом кривили уродливые рты, из которых вырывалось сизое едкое пламя, а из прищуренных глаз вились тонкие ехидные змейки. Но больше всего его впечатлила… Женька зажмурился и потряс головой: он категорически не хотел повторения вчерашнего – как он считал – позора, когда его мальчишечье самолюбие просто-таки размазали по полу школьного коридора, как крем по вафельному коржу. Решение уйти в глухую самооборону родилось не вчера. Оно возникло во сне и Женька решил, мол, объявляю всему миру… И объявил. Но уже утром, когда проснулся. Конечно, в орбиту своей обиды не желал затянуть своих горячо любимых родителей и бабушку, но как всегда случается в таких случаях, когда что-то вдруг рождается спонтанно, то под горячую руку попадается всё, даже то, что сердцу мило.
- Женечка! – взывала к сыну мама, - тебе пора в школу!
Женька снова выбросил красный флаг вербального ультиматума:
- Повторяю: ничего не буду, никуда не пойду!
На этот раз он решил обойтись без слова «бойкот», ведь всё было понятно и так.
- Ну, почему, Женечка? – лепестком розы дрожал голос мамы.
- Я ухожу!
- Куда же, Женечка? – острые иглы испуга посадили до сипа такой любимый нежный голос мамы и Женька очень-очень сильно, до цветных кругов перед глазами, зажмурил глаза.
- Никуда! – не отвечать на вопросы не вежливо. А он считал себя человеком воспитанным, по крайней мере, так говорила мама.
- Туда нельзя пойти.
- А я пойду, - упрямо повторил Женька.
- Но ты ведь не знаешь дороги, - выдвинула веский аргумент мама.
- Никто не знает, - отрезал Женька резко и тут же пожалел.
- Как же ты пойдёшь?
- Как все.
- А как уходят все?
- Молча.
- Ты тоже пойдёшь молча, не попрощавшись?
- Подумаю, - после небольшой ферматы высказался Женька. – Каждый идёт своей дорогой.
- Какая дорога твоя? – допытывалась мама.
- Ещё не знаю.
- Пути бывают разные, - пошла на небольшую хитрость мама, - прямые и окольные, они ведут к разным концам, кто чего добивается и хочет достигнуть…
- Мама, я же сказал: ещё не знаю, но пойду, - решительность сквозила в каждой паузе между слов Женьки.
- Нельзя куда-то пойти лёжа под одеялом, носа не кажешь, - когда-то мама умела легко уговаривать сына, достаточно было посулить мороженое или леденец, но те счастливые времена прошли и сын повзрослел, соответственно перестал покупаться на дешёвые трюки. – Как можно куда-нибудь пойти, спрятавшись под одеялом и не встав с кровати?
- Можно, мама.
- Нельзя, сыночек, нельзя, Женечка, - настаивала мама. – Чтобы чем-то заняться, перво-наперво нужно встать. Со стула или с кровати.
Молчание Женькино длилось недолго.
- Я постараюсь идти лёжа, - как показалось Женьке, он выкрутился оригинально.
К маме присоединилась приехавшая погостить бабушка, до этого она готовила на кухне завтрак и поначалу не придавала капризу внука особого внимания.
- Внучок, услышала, собрала куда-то идти?
- Да.
- Далёко ль путь лежит?
- Да, - отвечал Женька односложно.
- Натощак далеко не уйдёшь.
- Уйду.
- Я твоих любимых дранничков испекла. Со сметанкой, как ты любишь.
- Ба, вот только не надо на меня давить.
- Женечка, никто на тебя не давит, Господь с тобой. Собрался идти, ступай, коли сердце велит, но сначала позавтракай плотненько, ведь не знаешь, когда потом поешь домашней снеди, а поешь, так мы тебе пожелаем – скатертью дорога.
- Избавиться решили?
- От кого?
- От меня, - ответил Женька, понимая, что несет чушь.
- Женечка, внучок ты мой любимый, - Женька услышал всплеск бабушкиных ладоней, таких мягких и всегда вкусно пахнущих стряпнёй, - какой нам прок от тебя избавляться, коли ты наше солнышко и единственный на всём белом свете?
Женька помолчал, выдерживая паузу и обдумывая следующий ход.
- Всё равно уйду!
- Куда? – снова попыталась уточнить мама.
- Ты вот встань, поешь и потом иди, - проговорила бабушка.
- Не дождётесь! – контрвыпад Женьки не ушёл в пустоту, он отрекошетировал от стен в потолок, затем растворился в спирали лампочек новой красивой люстры. – Думаете, поем, размякну, расслаблюсь и меня можно брать готовеньким. Нет! Не дождётесь!
- Дождёмся, - пообещала медово-стальным голосом бабушка. – Мы-то, старики, терпеливые. Это у вас, молодых, шило в одном месте усидеть не даёт.
- Витамин пропишете? – поинтересовался Женька.
- Какой? – в унисон спросили мама и бабушка.
- Рэ, - в щель между одеялом и простыней на матрасе показался Женькин нос.
- Нет такого, - уверенно заявила бабушка. – Витамин А, В, С – знаю. Витамин Рэ – нет.
- Витамин ремень иначе, - подсказал Женька.
- Когда же тебя таким витамином потчевали? – в голосе бабушки послышалось участие к внуку.
- Не помню.
- Видишь…
- Не повод начать.
- Вырос ты, чтобы тебя этим витамином угощать, - не выдержала мама. – А если раньше обращались к нему. То толку было мало.
- Мало, - согласился Женька.
Мама продолжала:
- Походишь, день-другой смирный да послушный и снова за своё принимаешься.
Женька снова промолчал, был в маминых словах правота.
- Ну, так как?
- Вырос, говорите? – с сомнением переспросил Женька.
- Вырос, - в один голос подтвердили мама и бабушка.
- Так я и поверил.
- Уж ты как-нибудь сподобься.
- Не-а, - жила в Женьке уверенность в правильности своих действий.
- А что ж так-то? – удивилась бабушка.
- Батя-то придёт с дежурства, вот и посмотрим, вырос я или нет.
- Вырос, - подтвердила мама.
- Всё равно не буду, не пойду, и не просите!
- Почему не будешь? – бабушка брала и такие крепости детского упрямства.
- Потому что болен, - Женька выпалил то, что ему внезапно взбрело в голову и показалось очень убедительным.
- Чем? – спросила севшим голосом мама.
- Что за хворь прицепилась? – бабушка не повелась на слова внука.
- Не знаю, - в щели между одеялом и простынёй сверкнул ехидно мальчишеский глаз. – Чем-то.
- Вот не фантазируй! Нет такой болезни, - заявила мама. – Грипп есть, ангина и прочие.
- Моя ещё получила точного названия, - Женька гордился своей ловкости выходить из запутанного положения.
Мама и бабушка стояли возле кровати. Бабушка наклонилась над постелью.
- Если нет названия, Женечка, нет и болезни, - проникновенно произнесла бабушка. – Или я стала стара настолько, что ничего не понимаю?
- Ба, я не хотел тебя обидеть, - выпалил Женька с азартом. – Честное слово!
- Обидишь, если не объяснишь.
- Смотри, ба, сама напросилась.
- Смотрю, Женечка, - вербальными медами растеклась бабушка. – Только не угрожай, внучок ты мой любимый.
- Нисколько.
- Что – нисколько? – бабушка нарочно тянула время, посматривая на дочь, а мама стояла и только разводила руками с удивлённым лицом.
- Не угрожаю, бабуль.
- Тогда выгляни, - попросила бабушка. – Нос твой я и так хорошо знаю, да вот каков с лица забыла.
- Как же, выгляни!
- Обязательно, - терпеливо произнесла бабушка. – Только выгляни.
- Выгляни в окошко, дам тебе горошка, - процитировал Женька строчку из детской сказки. – Один выглянул, всем известно, чем его любопытство закончилось.
- Хорошо, - Женьке показалось, как-то быстро пошла на попятную бабушка. – Лежи, хоронись, болей себе на здоровье, только как мы лечить твою хворь будем?
- Чем? – повторила мама. – Таблетками?
- Порошками? – Не отстала от мамы бабушка.
- Сиропом? – продолжала мама, - или газировкой?
Женька почувствовал при слове «газировке» сладкое урчание в желудке, но решил дальше испытывать свою силу воли.
- Хочешь газировки? – сыпала сияющий словесный бисер бабушка. – Налить? Прямо из холодильника. Прохладненькая!
- Идеалами за газировку не размениваются! – своим спичем Женька очень-таки удивил родных и удивился сам.
- Какие же у тебя идеалы? – изумилась бабушка, – и зачем их разменивать? Пусть идеалы остаются идеалами, а газировка будет сама по себе, сладкая, вкусная, с пузырьками, щиплющими нос.
- Эх. Что же вы за люди, - сокрушился Женька. – Всё соблазнить всякими посулами пытаетесь: газировка, таблетки, порошки! Я вам говорю, что болен неизвестной болезнью, а вы мне втюхиваете, что ни попадя.
- Ничего мы не втюхиваем, - печально произнесла мама, и у Женьки защемило сердце. – Объявил бойкот – лежи себе под одеялом, бойкотируй, сколько угодно. Мам, – она обратилась к бабушке, - пойдём на кухню чай пить. Печенье, думаю, остыло.
- Пойдём, - согласилась бабушка, – с печеньем, вареньем и пирогами.
Они отошли от кровати и остановились возле двери. Не сговариваясь оглянулись: холм из одеял не пошевелился.
«Идите себе на кухню, идите, - думал Женька, перебирая перед мысленным взором стоящие на кухонном столе вазочки с вареньем, тарелочки с печеньем и блюдо с дымящимися пирогами. – Пейте чай! Ешьте варенье, хрустите печеньем, лопайте пирожки. А я…» - он задумался, что же собственно он, и задремал.
- Где наш больной? – выдернул из объятий Морфея командный голос отца. – Покажите мне этого человека!
Голос отца звучал в прихожей, но разносился по всей квартире. Затем Женька услышал громкие шаги отца в спальне. Шум придвигаемого стула. Скрип сиденья под телом отца. Минуту слышалось учащённое дыхание.
- Ну, сын, рассказывай.
- Что?
- Чем болен.
- Донесли.
- Не донесли - доложили, - поправил отец, полковник ракетных войск.
- Донесли, - повторил Женька.
- Спорить бессмысленно. Докладывай. Куда собрался. Только не тверди свои мантры, - отец Женьки очень начитанный и иногда Женька не совсем понимал, что он хочет сказать: - Ничего не буду, никуда не пойду, объявляю бойкот.
- Вот именно!
- Ты мне Васькины усы не крути! – отец упомянул домашнего любимца, но Женька догадался, что усы кота не имеют отношения к разговору. – Доложи чётко: чего не будешь, куда не пойдёшь, кому – бойкот.
Помолчав, отец добавил:
- Итак, сын, слушаю.
Ожидаемый приход отца сбил плавно ехавший по рельсам упрямства паровоз, и он забуксовал на шпалах неизвестности и неопределённости.
- Я всё сказал.
- Про усы повторить?
От голоса отца штукатурка на стенах под красивыми обоями, их наклеили недавно, съёжилась, зашевелилась, отчего показалось, что по обоям пошли волны.
- Я болен.
- Допустим, - сказал отец. – У любой заразы есть название. У твоей нет. Значит, ипохондрия. Если не дословно, дурью маешься, - отец подвёл под словами черту. Женька кожей напряжённых ягодиц понял, порки не избежать. Стул скрипнул. Отец встал. Заходил по комнате: он не любил долго находиться на одном месте.
- Ипохондрию надо как-то лечить. Чем, а, сын?
Женька не ответил. Про ипохондрию он слышал впервые. Не знал как она выглядит, а уж чем лечат, тем более.
-
|