Тогда Котопёс появился в двух короткометражках - "Tin Pan Alley Cats"????1940 года и "Porky in the Wackyland" 1939 года, пародии на вселенную Льюиса Кэрролла - Wonderland, где поросёнок Порки отправился на поиски исчезнувшего дронта по имени До-До. Позже Wackyland стал локацией мультсериала "Tiny toon adventures". Но Котопёс там - преимущественно второстепенный персонаж, не обладающий интеллектом. Обе половины этого существа то и дело сражались между собой так, если бы они были нормальными животными.
Режиссёром этих короткометражек небезызвестной вселенной был Леон Шлезингер, умерший в 1944 году, а потому, согласно американскому законодательству, никто из нас этот мультсериал про этого персонажа мог бы и не увидеть в 1998 году, ибо тогда ещё не минуло и 70 лет после смерти автора.
Вообще, тема соединения различных зверей с головами по обе стороны туловища в литературе и кинематографе далеко не нова - она встречалась и раньше, но вот канули в Лету и Тяни-Толкай из истории доктора Дулиттла/Айболита - в русской версии, и Мистер КрокоКот... А именем Котопса именно в нашей стране иногда называют магазины для домашних питомцев...
Лично я обладаю двумя различными версиями происхождения этого странного зверя. И нет, к самому одноимённому мультсериалу они не имеют никакого отношения, да и модное ныне слово "фанфикшн" я не то что не переношу на дух, а просто ненавижу до звериной чистоты.
Первая версия у меня гласит, что Котопёс и ему подобные десять братьев и сестёр - плоды любви антропоморфных животных - Фурритов, как я их называю, рыжей кошки Байры Биман и метиса лабрадора с ротвейлером - Тревора Баркера.
Многие жители Дракониана приписывали рождение столь необычного потомства к ужасным последствиям трагедии на острове Никуроден, когда атомная бомба угодила в реакторы Астральной Электростанции и стёрла одноимённый город на нём с лица земли. Погибло тогда шестьдесят четыре тысячи обитателей. И только потом выяснилось, что это был чей-то глупый и жестокий эксперимент. Но есть и другая, более мрачная история, которую я Вам сейчас поведаю.
Итак, позвольте мне начать повествование.
"В давние времена жил на свете один знаменитый учёный. День ото дня трудился он с одной единственною целью, которая, подобно чуме, поразила тогда абсолютно всех деятелей научного мира - вдохнуть дыхание жизни в бездыханное тело или хотя бы создать прибор, способный искусственным путём поддерживать её.
Многие из подопечных Рутения Мортифера - таково было истинное имя того гения; имя внушающее людям всего мира великий ужас и презрение, одно лишь упоминание на первых полосах газет о созданном им Существе рождало в сердцах чопорных владельцев домашних питомцев неописуемую ярость и вызывало порою собрание рвотных масс у тех, кто был особенно жалостлив и впечатлителен
(Ибо ветра всенародного бесчестия и негодования давно разнесли по миру злую весть о его доселе неслыханном злодеянии), - заканчивали свои дни в белокаменных стенах лаборатории, но ни под каким предлогом тот даже не стремился прекращать свою деятельность.
С тем упорством, свойственным скорее Виктору Франкенштейну, с каким Рутений, по обыкновению своему, принимался за работу, он не мог не заметить, что труды его не оставались незамеченными, и в скором времени дали свои горькие плоды.
Мысль о тех чудесах, на которые только могла быть способна современная наука, воплощая порой даже самые немыслимые и таинственные вещи в реальном мире, с упоением описанные незадолго до этого лишь в фантастических романах Герберта Уэллса и новеллах Карла Грунерта, будоражила воспаленный разум нашего гения, желавшего познать все тайны природы, а потому изучение известных трактатов, таких как "Проблема оживления организмов"* и многочисленные рассказы об ошеломительных и потрясших весь мир открытиях в те годы, когда впервые через сосуды изолированной рыбьей головы вместо сгустков крови протекал содержащий соль раствор, или когда человеческое сердце продолжало биться вне грудной клетки, подключенное четырьмя трубками - по числу камер - к аппарату, почти всегда оставляло его неудовлетворенным, а те средневековые и позабытые авторы алхимии, сулившие за постижение запретных страниц Парапельса и Альберта Великого сделку с силами Преисподней, казались ему в равной степени ничтожными и примитивными.
Как Титан-богоборец из древнейшего мифа, Рутений возжелал нечто большее, гораздо большее, чем просто постараться оживить мертвую материю, как это было в первые дни Сотворения мира. На специальных столиках, как вспоминали очевидцы - те из немногих ассистентов, с кем доводилось работать Рутению - рядами лежали отсеченные от своих тел собачьи и кроличьи головы. Через множество трубок к ним подавалась питательная жидкость, и с каждой её каплей постепенно возвращалось сознание к животным, а пробуждение сопровождалось такой острой болью, будто их поместили в чан с серной кислотой.
Если кому и доводилось хоть раз видеть в глаза тот прибор, что питал насыщенной кислородом кровью сосуды подопытных зверей, то обязательно замечал, что ничего оригинального в приспособлении Рутения не было - на верхнем отсеке каждого из аппаратов располагалось изолированное сердце животного, которое качало кровь, а пониже в тазу лежали насыщенные кислородом лёгкие, вздувающиеся, как воздушный шар♨????????, при поступлении кислорода через насос, а уже под этой конструкцией в тарелке лежали на столе собачьи головы. У кроликов же они, конечно, были зафиксированы.
Проводя свои дни в строгом уединении своего кабинета, Рутений все это время не сводил глаз с подопечных, сосредоточив исключительно на них все своё внимание и стараясь не упустить ничего.
В первые минуты эксперимента, который практически ничем не отличался от тех, что проводили ученые с мировым именем, и который был значимым в жизни самого Рутения, все проходило более благополучно - при ярком освещении зрачки зверей сужались, превращаясь в подобие щели в мышиной норе. Глаза???? непрестанно моргали от малейшего дуновения ветра, уши содрогались от мощнейшего удара молота по столу, и звук тот был подобен звону кинжала для несчастных подопечных, а резкий запах одеколона или хлороформа угнетал их и заставлял то и дело облизывать нос.
Также головы давали себя погладить, ластились, как если бы они были живые в полном смысле этого слова - не были бы отсечены от туловища. А когда пинцетом подавали собакам свежий кусок мяса, а кроликам - лист салата, головы нюхали это и хватали языком. В считанные доли секунды предложенные яства оказывались по другую сторону пищеводной трубки. Собачьи головы широко разевали пасти, но ни единого звука в виде присущего каждому здоровому псу лая или воя издать уже не могли...
Но вскоре даже для Рутения настала пора неудач - одна за другой кроличьи и собачьи головы начинали биться в диких конвульсиях с такой силой, что трубки, к которым они были присоединены, обрывались, словно верёвки, языки вываливались наружу, толстые, как сардели, из поврежденных вновь сосудов фонтаном хлестала кровь, а в глазах, где читалась вся горечь осознания их жуткого положения, вторично и уже навеки затухало пламя жизни...
Но Рутения было уже не остановить. После нескольких тягостных недель, когда почти все его подопечные восходили в небесную обитель по Радужному Мосту, он прознал о том, что у одного из его коллег пёс по кличке Лазарь находился между жизнью и смертью, и ради спасения своего любимца учёный решил прибегнуть к уже известным достижениям и несколько усовершенствовать их.
Так началась кропотливая работа над проектом, финальным штрихом которого планировалось создание кибернетического пса, механическим телом которого велось управление от его головы. Все это проходило под грифом "совершенно секретно", и на протяжении долгих лет общественность держали в неведении.
Стоит ли говорить, с каким томительным нетерпением Рутений сам желал достичь превосходства среди даже выдающихся деятелей науки своего времени? О, он ждал этого - нет, скорее, со свойственной ему одному одержимостью и исступленной страстью проводил он дни и ночи в своей лаборатории, где то и дело искрилась электроника, работающая на нейтронной мегалоплазме.
Но ни ему, ни тому создателю собачьей версии Доктора Дроида** не дано было усвоить горькой истины, заложенной ещё в трудах Сэмюэля Джонсона -какими бы благими намерениями не руководствовался человек, на что бы он ни шёл во имя Великой цели, последствия его деяний всегда неизбежны, непредвиденны и несут одно лишь зло и горе.
И вот в один из таких дней Рутений как-то явил миру нечто более невероятное, чем светило науки, пересадившее собаке вторую, более молодую, голову***. На столе, с зондом в пастях, расположенных по обе стороны туловища, лежал странный гибрид кота и собаки - оба рыжего окраса шерсти, - чьи органы и брюхо были аккуратно сшиты между собой, словно тряпичная кукла, а на два организма приходилась одна селезёнка.
После того, как прервалось дыхание кошачьей половины, пойманной Рутением на безлюдной улице города, и прекратилось сердцебиение собачьей, гений начал вкачивать в них кровь из своего аппарата, а затем схватился за электрошокер. Лишь импульсы электроэнергии волной пробежали по телу бессловесного животного, а насос ⛽закачивал в легкие воздух, Рутений услыхал неясный шум и, обернувшись, увидал, как собачья половина зашевелилась и высунула язык, а кот, подобно всем представителям его рода, сразу же после пробуждения поднес лапу ко рту и начал тщательно вылизывать её.
Возникало ли при всем при этом у Рутения хотя бы раз малейшее чувство раскаяния и сострадания к несчастным существам?! Да, но великий долг, как тогда размышлял наш непризнанный гений - долг перед наукой и, главное, - Человечеством в целом, превыше жалости, подобно Правде. Вопросы морали и гуманности в то время, когда мир узнал впервые о препарированных телах и живых головах, в полной мере принимались по отношению именно к людям, а посему известное "Finis Sanctificat Media****, высеченное прямо над вратами в лабораторию, оставалось единственной его заповедью.
Как-то раз жена Рутения пробудилась от