Была половина восьмого. Будильник прозвонил дважды.
— Вставай, лежебока. Опоздаешь. — Вася поправила галстук перед зеркалом и строго посмотрела в сторону постели. Полненькая рука высунулась из-под одеяла и показала Васе средний палец.
— Откушу.
Рука боязливо спряталась обратно. Затем одеяло сползло вниз, и показалась светлая взъерошенная голова.
— Может быть, я прогуляю сегодня универ, ты — работу, и мы сходим куда-нибудь? У меня всё равно автомат выходит.
— У тебя автомат, а меня уволят. — Вася поправила чёлку, подумав, что стрижку уже можно освежить. — Пообедаем вместе?
Невинные голубые глаза смотрели на Васю с невыразимой печалью. Послышался вздох.
— Хорошо. Пары до двух, потом я приеду.
— Я пошла. Не засни снова, — Вася послала воздушный поцелуй владельцу печального взгляда.
— А утренние объятия? — Возмутился владелец.
— Я опаздываю. Сегодня с первого урока, попросили заменить. Пока!
Дверь захлопнулась. Будильник истошно прозвонил в третий раз.
Вася обожала эти тёплые субботние утра, когда в наушниках — любимые братья или французский шансон, ветер из раскрытого в маршрутке окна дует прямо в лицо, плащ нараспашку, и внутри такое невиданное счастье, что хватило бы на десятерых. Под шум приближающегося поезда она отправила сообщение: «Я в метро. Ты встал?» Ветер любовно откинул ей волосы со лба. «Завтракаю. Ненавижу субботы. А тебя — лю». Она улыбнулась. Полупустой поезд, сквозняки; Вася стояла, прислонившись к поручню. Это были лучшие часы, когда она могла побыть наедине с собой — и вспомнить, и просмаковать каждую минуту, каждый жест и смех, движение руки, пальцы, выстукивающие на клавиатуре эссе по истории. Ей было тридцать девять, как она говорила, смеясь, «ещё-не-сорок»; довольно высокая, в вечных костюмах и галстуках, с изящно небрежной стрижкой, она выглядела на «немного за тридцать». И эта вторая юность, которую она переживала, была для неё первой настоящей; той, которую она так хотела.
Времени было достаточно, и от метро до школы она пошла пешком, завернув за кофе. Май щемяще сворачивался в воздухе. Вася знала, что будет скучать по нему, как она всегда круглый год по нему скучала, такому больному и искреннему, такому счастливому, что страшно. Страшно, что с приходом лета всё закончится. Что-то и правда каждый раз заканчивалось в мае, — чтобы потом начаться снова.
Едва она зашла, Катенька из седьмого класса кинулась к ней, спрашивая, что получила за контрольную. Катенька всегда получала «отлично», но трепетала так, будто «тройка» уже поджидала её за углом. Вася успокоила её и поднялась на второй этаж. Экзальтированный учитель математики попросил Васю сегодня его заменить. Валерий Валерьевич работал недавно, второй год, и ему позволялось многое, потому что в него была влюблена директриса.
Вася вошла в кабинет. Восьмиклассники не отличались жаждой знаний, застревали в телефонах, сплетничали и жаловались на любовные неудачи, однако они замолчали, увидев её, и нестройно поздоровались. Вася достала из учительского стола стопку листов с заданиями и раздала по два на парту.
— Замечу кого с телефоном — в первый раз отделаетесь замечанием. Во второй получите выговор и «два» в журнал. Валерий Валерьевич прощает вам едва ли не всё, но сегодня вам, увы, не повезло. Приступайте.
Глеб за третьей партой прошептал что-то вроде «мужичка недоделанная». Соседка пнула его локтем и испуганно прошипела: «Тише».
— Вы что-то сказали, Соболев? — Громко спросила Вася.
— Нет, извините, — буркнул он.
— Телефон мне положите сразу. Чтобы не было соблазна, — Вася подмигнула ему.
Он положил ей на стол телефон с видом «подавитесь» и прошёл обратно. Она ничего не сказала, но ей вдруг стало смешно из-за его вида. Вася обвела взглядом класс, в котором сама вела занятия по вторникам, и подумала — вот эта парта сразу у двери. Казалось, дверь сейчас распахнётся: «Извините за опоздание, Василиса Борисовна». Всегда ровно на три минуты. Как специально.
Вася любила своё прошлое, но вряд ли согласилась бы его повторить. Слишком больно было, помимо всей радости и счастья, слишком невозможно. Почти безнадёжно.
— Малькова, первое предупреждение.
Телефон Мальковой рухнул с колен. Она вся залилась краской, но Вася уже не смотрела на неё, вспоминая...
— Кто из вас затеял драку?
Матвей сидел с презрительным выражением на лице. Ваня стоял через проход от него с фингалом под глазом. Губы у него дрожали.
— Он, — Матвей показал на Ваню.
— Значит, так, — сказала Вася. — Подойдёте к нему ещё раз — вылетите сразу. Мать одна за вас платит. Постыдились бы.
— Да пошли вы, — Матвей встал, пнул ногой дверь и вышел.
— Он опять вас оскорбил? — спросила Вася у Вани.
Ваня кивнул. Ему тогда только исполнилось шестнадцать, и он был похож на коллекционную куклу «Made in Germany»; за таких обычно отваливают кучу бабла, а тут — всамделишный, настоящий.
Вася вздохнула.
— А вы зачем отвечаете, Ванечка?
— Не хочу, чтобы меня потом называли трусом.
— Это не трусость, а здравомыслие. Понимаете, Ванечка, у них кулаки, а у вас... Всё остальное. Они вас в покое не оставят, если вы будете реагировать. Лучше мне скажите сразу, если ещё подойдут.
— Это трусость, — повторил Ваня, печально взирая на Васю своими большими детскими глазами.
— Я не могу допустить, чтобы мой лучший ученик подвергался издевательствам. Я не могу допустить, чтобы любой ученик подвергался издевательствам. Если вы не пообещаете, что скажете сразу, я вынуждена буду сообщить вашим родителям.
— Не надо, — жалобно попросил Ваня. — Я обещаю.
— Договорились. Идите, а то на следующий урок опоздаете.
— До свидания, Василиса Борисовна.
— До свидания, Ваня.
Вася потом это мужу рассказала, возмущалась и негодовала. Матвея и его дружков всё-таки отчислили в конце года. Всё было спокойно, только время шло, и внутри у Васи вдруг начало что-то нехорошо ныть. Ваня в выпускном классе стал королевич, плотный и нежный, и это будило в Васе странные чувства, которые стоило бы запрятать на самое дно. Она крутила в пальцах обручальное кольцо, с облегчением понимала, что любит Костю, когда он целовал её на кухне или смешно комментировал фильмы. «Он же сломается, если...» Нет, это глупость. Помутнение. Пройдёт. Просто она скучает по юности. Но стоило ей увидеть Ваню, улыбающегося какой-нибудь однокласснице, в ней всё противно исходило на боль и ревность. Как маленькая, честное слово.
Однажды она задержалась на работе, перебирала бумаги в своём кабинете. Ваня зашёл к ней.
— Василиса Борисовна, простите... Вы уже посмотрели моё эссе?
Она подняла на него взгляд.
— Сегодня посмотрю, Ваня. Обязательно. Завтра после занятия подойдите.
— Хорошо, Василиса Борисовна. — Он взирал на неё нерешительно.
Она встала, разложила бумаги по стопкам, захлопнула папку с документами и убрала всё в шкаф. Ваня наблюдал за ней.
— Вы уже уходите?
— Да. Что-то я засиделась, — она улыбнулась, снимая со спинки стула кожаную куртку.
Они вышли из кабинета, и когда Вася запирала дверь, Ваня вдруг выдохнул:
— А можно вас проводить?
Наглый. И смущённый. Ключ дрогнул в её руке.
— Ну проводите, — сказала она легко.
Костя остался на ночь в студии работать, а значит, она могла не торопиться. Странно, что она вообще подумала про это. Они шли и говорили ни о чем, а потом Ваня спросил:
— Почему вы выбрали историю?
Вася пожала плечами.
— Не знаю. Нравилась всегда. Наверное, из-за увлечения Романовыми.
— Я тоже выбрал историю, — произнёс Ваня. — Из-за вас.
Когда он потянулся к ней в метро, она его остановила.
— Вы мой ученик.
— Мне уже есть восемнадцать, — он усмехнулся.
— А мне уже есть тридцать пять. И я замужем.
— Если вы скажете, что не хотите этого, я не стану. Только вы не скажете. Вы думаете, я не вижу, как вы на меня смотрите? А я... Я вас с девятого класса люблю.
Васе не нравились целующиеся в метро, но когда Ваня наклонился к ней, она забыла об этом, потому что этот поцелуй был самым живым из всего, что с ней происходило в последнее время.
Они вышли на Московской, стояли и целовались, а мимо шли люди, не замечая, какое счастье, смешанное с болью, происходит рядом.
— Мне пора, — наконец сказала Вася.
— Увидимся завтра на пятом уроке, Василиса Борисовна?
— Увидимся, — она выпустила его руку, развернулась и пошла прочь.
В одиннадцать вечера он прислал ей «спокойной ночи» — и сердечко. Глупый Ванечка. И она — зачем позволила? Ведь знала же, что от Кости не уйдёт никогда. Вася не ответила, вышла из сети и полночи смотрела сериал.
На следующий день Ваня, как обычно, опоздал — и почти весь урок просидел с улыбкой Моны Лизы, печатая лекцию на планшете. Вася на него не смотрела, решив, что всё это следует прекратить. Но механизм уже был запущен. После звонка Ваня подождал, пока все разойдутся, и подошёл к ней по поводу эссе.
— Отличная работа, — сказала Вася, протягивая ему листки.
— У вас ведь больше нет занятий сегодня?
— Нет.
— Вы не хотите сходить куда-нибудь?
Наглость и румянец — лучшее оружие.
— У вас же биология по расписанию.
— Разрешите прогулять, господин завуч?
Вася засмеялась, вдруг понимая, что выбора у неё нет.
— На глаза никому не попадитесь. Из школы пройдите до конца и поверните за угол. Я сейчас подойду. Не могу поверить, что я это делаю...
Ваня улыбнулся игриво-стеснительно, как умел только он, посмотрел на её губы и вышел из кабинета.
«Через пару месяцев он окончит школу, — подумала Вася, — и всё это останется в прошлом. Первая любовь всегда остаётся в прошлом».
Ваня думал иначе. Они танцевали в ресторане на выпускном — лучший ученик и классный руководитель, ничего подозрительного. А потом вышли на улицу.
— Вы завтра свободны? — Спросил Ваня.
У него было такое открытое невинное лицо, что Вася будто задохнулась и ответила не сразу.
— Нет.
— А в выходные?
— Нет.
— На следующей неделе?
— Нет, Ваня. Давайте завтра поговорим, а сейчас вернёмся в зал.
— Значит, всё?
Она поёжилась как от холода, хотя было очень тепло.
— Завтра поговорим.
— Почему? — Он задышал очень быстро, смотрел куда-то в землю.
Ресницы у него дрожали.
— Так будет лучше, Ванечка. Поймите. Это всё равно закончится рано или поздно. Потому что я несвободна. Потому что я для вас...
— Что?
«Ещё несколько лет — и ты сам меня оставишь. Прелестное наивное создание. А мне будет ещё больнее, чем сейчас».
— Вечной любви не существует, Ваня, — она развернулась и пошла обратно в ресторан.
Дома она сидела молча, уткнувшись лицом в колени, прокручивала каждую минуту, жест, слово, думая, почему всё так получилось, не вовремя и поздно, будто назло. Потом она прилегла — и так и заснула на диване, не раздеваясь, в брюках и рубашке, которые ещё помнили Ванины мягкие руки.
В августе Вася нашла его имя в списке поступивших на исторический и поняла, что она осталась в нём так же, как он в ней; может быть, он даже будет преподавать и вспомнит, как она улыбалась на занятиях — как будто всем, но на самом деле ему одному.
Вася всегда считала, если долго хотеть чего-то, обязательно получишь. Так или иначе. И она получила, стремительно и больно, но получила — сон закончился, грёза рассеялась. Она смеялась с Костей, смотрела кино, перечитывала любимые книги, а потом открывала первое «спокойной ночи» — и её начинало резать и
