Отдышавшись, он оттолкнулся от перекладины и направился в квартиру. Ничего нового. Тут такой же кавардак, только в углу спиной стоял мужчина в пиджаке без штанов и спокойно бился головой об стену. «Она вроде пиджак ему испортила, никак не штаны…»
Мужчина медленно обернулся. У него был такой же большой рот с острыми зубами, как и у подруги. Промеж ног болтался надкусанный «килограммовый» агрегат.
— АААААА, – затянул Николай, не в силах сдержать шутку, – я понял. Это она извинялась за пиджак. А тут взрыв. Сочувствую твоему тройному облому…
Монстр иронии не понял, оскалился и зарычал. Коля из обломков поднял за горлышко бутылку вина и, словно владеет орудием массовых смертей, растопырил ноги и выпалил:
— Иди сюда, сучонок!
Чудовище бросилось вперед, Николай – навстречу.
Бень! – звякнуло стекло бутылки, ударившись об голову соперника. Бень, бень, бень, бень…
Коля закончил долбить, пока от головы ничего не осталось. Сидя верхом на трупе, он поглядел на окровавленную бутылку. «Крымское сухое мать его. Не знаю как винище, а вот бутылка добротная», – подумал он и отшвырнул её в сторону.
Выйдя в общий коридор, он сразу направился к своей двери и с криком «будьте как дома» захлопнул её.
Теперь, коридор был пуст, но всё также мрачен. Коля не торопливыми шагами направился к лестнице, но только рука дотронулась до перилл, ему послышался плачь.
«Не может быть… Это что… – глаза расширились и от волнения побежали мурашки, – …ребёнок плачет?»
***
Ближе к концу коридора, где через разбитое окно падал мрачный багровый свет, стоны становились всё громче.
Коля замер напротив последней двери и, слушая уже отчётливый детский плачь, печально задумался: «Я не ошибся. Это и в правду ребёнок. Но как?»
Он не знал как обращаться с детьми, тем более в таких условиях, но ни одна сила не заставила бы его развернуться и уйти, не проверив.
Тихо прихлопнув дверь за собой, он оказался в тёмной прихожей двухкомнатной квартиры. Справа стоял шкаф с выдвижными зеркальными дверцами, в полумраке отражающими синее свечение костюма Николая.
Прихожая вела на кухню через небольшой пролёт, мимо туалета и ванной, двери которых находились по правую сторону. Дверь кухни с большим окрашенным узорами окном находилась параллельно входной двери, и в этом окне на тёмно–красном фоне маячила тень.
«Ещё один мертвец, – подумал Николай и направился в дверь по левую сторону, что вела в смежную комнату, откуда доносился плач.
В проходной комнате повсюду лежали осколки стекла от двух разбитых окон. Ещё двуспальная кровать, небольшой сейф, разбитый телевизор, перевёрнутый шкаф и куча шмоток, разбросанных по помещению. «Вот почти так у меня было всегда». И кровавый след, ведущий из-под сейфа в следующую комнату.
В той комнате пустая оконная рама единственного окна болталась на одной петле. Розовые обои с дельфинами лишь добавляли жути багровому фону. В углу плотно к стене стояла детская кроватка, полностью накрытая покрасневшим балдахином. Пол был настелен пушистым ковром, на котором лежал труп женщины с пробитой головой в белом окровавленном халате. На руке и ноге открытые переломы, всё тело в порезах от осколков стекла на полу. Это она оставила кровавый след.
«Она повредила голову, когда произошёл взрыв, – предположил Николай. – Потом, вероятно, неудачно упала, и её накрыл сейф. Потом она ползла сюда, чтобы защитить своё дитя, но… умерла».
Смерть наступила когда женщина, лёжа на полу, неповреждённой рукой тянулась к кроватке. В таком положении и осталась. Коля перешагнул её и правой рукой аккуратно отодвинул балдахин, за которым не стихало хныканье.
Увиденное ужаснуло. Вояка попятился, споткнулся об тело женщины и с грохотом приземлился на пятую точку.
За стеклянным, отражающим багровые оттенки, забралом с трудом можно было разглядеть его перепуганные глаза, смотрящие на годовалого ребёнка. Младенец, выставив брови домиком, стоял, держась за деревянный бортик кроватки, и с надеждой смотрел на ошарашенного мужчину. Его глаза переливались фиалковым цветом.
— Не–не–не–не, – провопил Коля, выбираясь из комнаты.
«Что же делать – что же делать?!» – думал он, маяча по дроблёному стеклу в проходной комнате.
Несколько минут депрессивного раздумья вынесли вердикт.
«Он всё равно не выживет. Я могу лишь прервать страдания, – подумал Николай и взял полуметровую металлическую трубку, что служила балкой для вешалок в поломанном, лежачем посередине смежной комнаты шкафу. – Один удар и всё».
Поднялся жар, на лбу выступили капли пота, сердце колотилось, как перед важным боем, когда он предстал перед ним, пряча за собой трубку. Ребенок всё также стоял, держась за деревянный, решётчатый бортик и с низу вверх смотрел на мужчину. Пушистый светлый хохолок колыхался на его голове. Реснички слиплись, щечки подрумянились и слегка опухли от слёз. Малыш с интересом пытался разглядеть лицо незнакомого дядьки.
«Ну давай, Коля! Не выживет он!»
Николай решительно замахнулся и замер, когда увидел, что малыш моргнул от испуга, упал и жалобно заплакал.
Вояку пронзил стыд. Труба выскочила из дрожащей руки. Губы затряслись и выступили слёзы. В душе стало так погано, что хоть самому пускаться в плачь. Он снова попятился, споткнулся, упал и на четвереньках выполз из комнаты.
Ребёнок громко рыдал, а Николай стоял на коленях, бессильно сложив руки на бедра, в соседней комнате, угрюмо обдумывая, что он чуть не натворил.
«Я всё равно тут не помощник, – он открыл забрало. Тёплый воздух освежил покрасневшее лицо. Запахов он с самого начала не чувствовал, но едкий воздух ударил по ноздрям. Пальцами, покрытыми плотной тканью костюма, стер слезы, тяжело поднялся и походкой побеждённого пошёл к выходу. – Но он умрёт с голоду, Коля. Это хуже чем твоя бредовая идея. А я то что? Что я то?»
Под бушующие мысли он ступил в мрачный коридор и боковым зрением снова увидел силуэт за кухонной дверью. Созрела ещё одна бредовая идея. «Там, наверное, его папаша, – подумал Коля, – он сделает это!»
Он открыл дверь на кухню, а сам зашёл в туалет и, подождав пока мертвец пройдёт, вышел. Тот лениво шагал к комнате навстречу плачу ребёнка. «Ну вот и всё малыш. Скоро всё закончится», – подумал он и зашёл на кухню, перевернул табурет с металлическими ножками, сел и сжал ладони рук в замочек в ожидании исполнения задуманного.
На стоявшем наискось холодильнике чудом не отвалились несколько магнитиков с фотографиями, на которых в основном были изображены мама и её дитя. Девушка лет двадцати пяти с малышом от самого его рождения.
«На фото у малыша были голубые глаза, как и у матери. Наверное, радиация или эта красная хрень покрасила их в лиловый. До чего странно. Она любила своего малыша, – понял Коля и обратил внимание на плохое состояние квартиры и пустые бутылки водки на полу. – А муж пьющий. И судя по тому, что только в детской хороший ремонт и новая мебель – она его не поддерживала и всё отдавала отпрыску. Даже в последние минуты жизни мать думала только, как защитить младенца, пока сердце не остановилось».
Прямо под ногами в разбитой рамке лежала фотография отца. Коля поднял её. Складывалось впечатление, что муж на много лет был старше девушки. Грубое неприятное лицо покраснело от алкоголя. Под глазами мешки, на лбу морщины как у старика и мерзкая полукривая улыбка. Этот снимок был сделан на охоте. Камуфляжный костюм с капюшоном, на поясе в ножнах – боевой тесак, в одной руке ружьё, в другой, конечно же, пузырь. Коля вздохнул и отчаянно пробормотал:
— И этой пьяни я позволил решить судьбу ребёнка, которому мать отдала бы свою. Если бы смогла. Да, – он посмотрел на магнитную фотографию мамы, влюблено вглядывающуюся в новорождённого, которую держала в своих руках, – будь она на моём месте, у неё хватило бы смелости защитить кроху. А я…
Вдруг раздался дикий визг, который пронзил хуже ножа. Рамка выскочила из рук.
«Папаша зашёл в детскую. Малыш увидел и испугался, – понял Николай. – Скоро всё кончиться».
Малыш неустанно визжал, рыдал, задыхался и, похоже, впервые звал маму. Эти крики разъедали изнутри, с трудом позволяя сдерживать слёзы.
Коля, депрессивно извиваясь на стуле, снова бросил покрасневший от слёз взор на фотографию девушки. В этот раз ему попалась фотография где она смотрит в объектив, но ему показалось – намеренно на него. Если на фотографии она мило улыбалась, то Коля видел лишь презрение, отвращение, неодобрение в ярко–голубых глазах.
Бубум! – что–то грохнулось в комнате, и ребёнок уже кашлял от крика.
«Нет».
Вояка вскочил с места. Стул выскочил из–под него, грубый топот раздавался эхом, и всё, что попадало на пути, летело в сторону, пока он не залетел в детскую.
Мертвец, видимо, также как Коля споткнулся об тело девушки и упал, но в этот момент уже подтянулся за бортики и потянул облезлую руку к, забившемуся в угол кроватки, ребёнку.
— СТОПЭ! – крикнул вояка, вцепился в короткие волосы мертвеца, оттянул на себя и отшвырнул в сторону окна. Ходячий труп сделал пару неловких быстрых шага и, с грохотом сорвав с единственной петли оконную раму, выскочил вместе с ней.
Физически невредимый малыш успокоился, но всё же хныкал. Николай набирал большими вдохами воздух и под частое биение сердца скатился по стене на задницу. Так он смог увидеть, с прошлого ракурса закрытое волосами, лицо девушки. Если раньше он никогда её не видел, то сейчас, казалось, они знакомы много лет, и если бледное лицо мертвеца ничего не выражало, то ему, показалось, что она одобрительно улыбалось…
***
— За что ты меня так ненавидишь?! – снова обратил взор к потолку Николай, положив ладони на бортик кровати.
Лиловые глаза младенца блестели от слёз, как два аметиста, снизу вверх удивлённо наблюдая за мужчиной в броне.
Труп матери он спрятал от малыша в ванной, что позволило в рассуждениях мотыляться по комнате:
— Допустим! – нервно жестикулируя, посмотрел на младенца. – Я стал папашей: в капусте нашёл, с неба упал, родил сам, в конце концов – не важно! Что бы я сделал? Ах… да наверное что угодно, если б не сраная радиация! Я ведь даже покормить тебя не могу – всё что в этом городе есть, мягко сказать – не съедобно!
— Зю–зю, – пролепетал малыш.
— ЗЮ–ЗЮ! – передразнил Коля. – Ты давай учись выражать свои мысли, я понятия не имею как расшифровывать зюзюки твои.
Тут он заметил, что ребёнок пытается кулачком оттянуть памперс:
— Ты ещё и обоссался, твою мать, – понял он. – Ну давай сниму.
Коля начал стягивать памперс и ребенок от боли закричал.
[left]— Тш–тш–тш–тш, – сдался вояка,
