Вера Надежда Любовь.... Роман... Начало.
Чтобы извлечь золото, используют ртуть. Это легко доступное всем вещество притягивает и удерживает драгоценный металл, на основе которого стоит вся экономика планеты.
Моя душа – ртуть, извлекающая из душ достойных золото, чтобы вернуть его им же в виде прекрасных ювелирных изделий.
Что такое ложь?
Это то, чего нет, и никогда не было.
Это не пустота, которую можно представить как пространство, в котором ничего нет.
Это абсолютное ничто.
Лицемерие, подлость, предательство - ложь в разных проявлениях.
И поэтому, страшнее их, разрушающих самую сильную, здоровую жизнь, превращающих ее в ничто, ничего нет.
Вера, Надежда, Любовь.
Роман
Глава 1.
Вера.
Зачем, зачем я столько лет ждала тебя, тряслась в пустой кибитке, называемой жизнью, задыхаясь от дорожной пыли, поднятой встречными экипажами, заливаемая ледяными потоками равнодушия, струящимися сквозь дырявую ткань полога? Одиночество было моим советчиком, согревало меня, сохраняя последние капли тепла, которые я получала случайно, от случайных людей.
Я ждала тебя – зачем?
Уходя, ты не освободил меня от себя, как положено истинному мужчине, не предупредил, что больше не вернешься.
За это я буду мстить, мстить так, чтобы ты испытал все то же, что испытывала я, согревая тебя своей душой, не отдавая свое, жаждущее любви тело никому, кроме тебя, в своих бессонных ночах…
С равнодушным журчанием лист, на котором было распечатано это проклятье, медленно выполз из чрева принтера.
Вера, подхватив его, рассмеялась, и, приложив к доске, на которой крепила свои планы, расписания на будущее, пригвоздила со всей силой булавкой.
Это движение как будто лишило ее последних сил, и не чувствуя ног, она упала на стул,
откинулась на спинку, и попыталась заплакать.
Слезы всегда приносили ей облегчение, и, оставаясь одна, она часто плакала. Платки, платочки, салфетки кончались, наполняемые слезами, и она начинала просто подхватывать слезы ладонью, и размазывая их по лицу, вместе с тенями, становилась похожа на ведьму, выскочившую из преисподней, чтоб утащить в нее очередного грешника.
Но в этот, и это было в первый раз, она не почувствовала ничего кроме облегчения.
Страдание исчезло, как будто она убило его одним ударом булавки.
Не понимая, что происходит, и, начиная испытывать страх от этого, она стала торопливо искать в разбросанных по комнате вещах сотку, чтобы позвонить подруге.
Чтобы не названивать ему, она постоянно как будто теряла ее, играя в эту не очень увлекательную, но такую нужную ей игру, и в этой игре она потеряла все контакты, кроме двух давних подруг детства.
Вера, Надежда, Любовь.
Над ними подшучивали пенсионерки на скамеечках около дома, когда они выбегали стройные, красивые из подъезда – одна за одной, быстро и весело, будто спешили дарить счастье всем подряд.
Вера, Надежда, Любовь.
Над ними потешались в школе пацаны, когда они, взявшись за руки, в белоснежных передниках, никого не пропуская между собой, гордо шли по длинному коридору.
Даже учителя молча уступали им дорогу.
Это очень веселило их, и, дойдя до скрипучей, тяжелой двери выхода, они рассыпались, смеясь, чтобы по одной, белоснежно-черными птицами, выпорхнуть на улицу.
Вера, Надежда, Любовь…
Судорожно перебирая вещи, разбрасывая их, она шептала это, и чем дольше она шептала, тем больше сгущался воздух, и ей все труднее становилась дышать.
Что-то стало происходить вокруг нее, предметы стали терять свои очертания, руки как будто чужие что-то брали, отбрасывали, но не чувствовали ничего.
Наконец, в дальней дали, на другом конце жизни, она еле уловила знакомые очертания того, что когда-то было для нее верным слугой, самым близким союзником.
Она тянула руки к нему, но пространство искривлялось, и она никак не могла взять в уходящие в бесконечность руки свое спасение.
Как она смогла дотянуться до него, она не сможет вспомнить уже никогда, но она дотянулась, нажала нужный вызов, и закричала, как показалось ей очень громко и звонко – Надя, приезжай!
С последним выдохом сознание покинуло ее, и она рухнула на разбросанные в беспорядке вещи.
Глава 2.
Надежда.
Вот черт…
Надо же!
После вчерашнего скандала с ним из-за его новой секретарши еще седой волос появился.
Ну спишь ты с ними, и спи, зачем позвонил, пригласил приехать на работу, чтобы напоить меня кофе, который подала эта крашенная кукла с отвисшей нижней губой?
Зачем как бы случайно провел по ее ляжке, обтянутой сетчатыми чулками?
Месть? За что?
За то, что заехала тебе по роже в предпоследнюю встречу? Радовался бы, что и в эту не заехала.
Нет, надо что-то делать, что-то менять, иначе как Верка буду прятать сотку, обезвоживать себя слезами-соплями, было бы из-за кого.
Это она придумывает себе разные кибитки, задыхается в придуманной пыли, захлебывается мерзкими дождями.
Нет, надо все-таки встретиться с ней, давненько я не слышала ее причитаний, не утирала сопли.
Хотя… Чем мой-то лучше? И то, что я не реву ночами, а терплю его издевательства, не делает мою жизнь счастливей, чем у нее. И вообще, может ей от ее слез гораздо легче становится? Спится потом как младенцу? Нужно спросить прямо, сколько можно ее жалеть.
Таааааак, сейчас мы этот волосок вырвем, и начнем новую жизнь.
Новую - мазевую…
Без уродов-подлецов, без придурков и дельцов.
Дзинь…
И вдруг комната стала сжиматься, мебель удлиняться и расти вверх, сплющиваясь по бокам. Откуда-то напахнуло гарью, как будто заскрежетали отодвигаемые приржавевшие засовы, и что-то чуждое, но не видимое как будто стало расти за спиной, вместе с мебелью становясь все выше и выше.
Но это явно ненормальное изменение действительности ничуть не смутило Надежду.
- Ну вот, пить меньше надо.
Меня еще в кувшин, на дно, и когда я окончательно созрею, чтобы какой-нибудь двоешник выловил меня, и, очищая мое столь уютное жилище, выселил из него.
А потом измывался, заставляя сначала добывать ему килограммами мороженое, а потом, когда повзрослеет, пиво, девок, травку, автомобили, и еще черт знает что, про что я и не слыхивала…
Все! Новая, так новая! Она наклонилась, стремясь достать из-под стола несколько пустых бутылок из-под коньяка чтобы навсегда избавиться от напоминания о выпивке, но тут зазвонила сотка.
От громкого звука она резко привстала, и так ударилась головой о древний дубовый стол, доставшийся от прадеда, что все исчезло на несколько мгновений, а когда пришла в себя,
увидала около ног книгу в старинном темном переплете. Странным, выпуклым, будто шевелящимся шрифтом, на ней было написано название. Она никак не могла прочитать его – буквы, будто маленькие змеи, шевелились, расширялись, и сжимались. Сделав немалое усилие, она все же смогла прочесть – « Магия слов и заклинаний» и более мелким, и вдавленным шрифтом – « Пособие для начинающих ведьм». Но тут она увидела в своей руке сотку, услышала ее писк, автоматически нажала прием, и от ужаса чуть не описалась.
Хрипло-сиплый голос, бесконечно далекий, но такой близкий, звучащий как будто не снаружи, а внутри ее, разрывающий всю ее сущность, простонал – Нааааааааадяяяяяяяяя
Приииииииееееееззззззжжжааааааай.
Никогда, ничего не боявшаяся, всегда первая бросавшаяся в драку за справедливость, Надежда не на шутку перетрусила. Эта жуть так резанула по нервам, что рука сама нащупала початую бутылку, и на одном дыхании допила все до конца.
Но коньяк не принес желаемого результата, только беспокойство стало расти все больше и больше. И тут она вдруг вспомнила, Что происходило вокруг нее, когда она пред тем, как вырвать волос, произнесла –
Новую – мазевую…
Без уродов- подлецов, без придурков и дельцов.
Вспомнила удар головой о крышку стола, звонок, голос, и…
Что-то еще было, но что? Она ощупала голову, но ни шишки ни больного места не обнаружила. Комната была как комната, все вещи были на месте, коньяк был выпит, вроде все в порядке.
Но не вставило! Больше пол бутылки залпом, и не вставило!
Да, можно смело переходить на герыч, с горечью подумала она.
Герыч… Герыч…
А кто же звонил-то?
Она открыла входящие, и увидела, что звонила Вера.
Что за черт!
Ну точно Черт!
Что там с ней? Доплакалась до полного распухания гортани?
Нужно немедленно ехать к ней, и ехать не одной.
Все это так странно, не по правилам, нужно позвонить Любе.
Глава 3.
Любовь.
Спой Светик, не стыдись…
Предо мною покрутись…
Напевала Люба, вертясь пред зеркалом, примеряя новый купальник.
Да если я теперь и в этом ему не понравлюсь, если он опять в самый разгар круиза будет щупать очередную обезьяноподобную негритянку, я ему…
А что я ему?
Как Надя дам по роже?
Чем?
Она с грустью посмотрела на свои тонюсенькие, длиннющие пальчики, и представила, как ей будет больно, если они ударятся о его каменную челюсть.
Такого и кувалдой не прошибешь.
Ну и зачем он мне? Орангутанг чистокровный. Ему в джунглях не по бабам, а по обезьянам таскаться.
Она увидела, как он, на четвереньках, гоняется по зарослям за столь желанной ему волосатой пассией, и беззаботно и звонко рассмеялась.
А сколько можно терпеть мне его дикие выходки?
Что, у меня парней - белой кости нет?
Кокетливо поглядывая на себя в зеркало, пропела она.
Ах, как она любила петь! Она пела все и всегда. И ее лучшие подружки, Вера и Надя всегда завидовали ей, ее беззаботности и легкости. Завидовали, это точно –
Иначе зачем бы они все время вспоминали эту дурацкую басню про муравья и стрекозу.
Фи - Муравей!
О – Стрекоза!
Какой дурак свел столь несоединимое в одном произведении? Стрекоза, и Жук – Олень, или Муравей, и Муха – вот примерно как должно было быть.
Эх, если бы она была писательницей, какую бы настоящую басню придумала!
Да…
Басня басней, а ехать с этим вечно трахающим обезьян мужланом она уже не хотела.
Было дело - захотела – пришло время - расхотела…
Во! Песенка может получиться!
Может мне песенки начать писать? Эх, а что делать с билетом-то?
И как бы его побольнее ущипнуть за его негритянок - папуасок?
Во! Превращу-ка я в пепел его мечты о поездке со мной!
Она достала билет на круиз, пепельницу, и, напевая как всегда, зажгла билет.
Было дело - захотела – пришло время – расхотела,
Очищающий огонь превратит плохое в сон…
И как только билет догорел, и огонек, дернувшись в последний раз, погас, превратившись в густую струйку дыма, все заволокло каким-то туманом, будто тонкая струйка мгновенно заполнила комнату. Из углов, из все более сгущающегося мрака стали вырастать какие-то подозрительные тени, шушукаться между собой, похихикивать, напевать что-то жуткое.
Ничего себе – надымила!
Воскликнула Люба – даже дым от его билета оказался таким противным!
Хорошо что я сожгла его - лучше, чем блевать от морской болезни, похожу в бассейн, там такие внимательные мальчики.
Она уже совсем было собралась открыть окно, чтобы проветрить комнату, но тут зазвонила сотка.
Звук звонка был странным и непривычным, нельзя было точно определить, откуда он доносится, и Люба, вдруг став
|