от него слышать сердитый начальник. И перебирал в уме все варианты. Пока не остановился на одном. По его разумению самом главном. Требующим незамедлительного решения.
— Вот так значит Дормидонт м-м-м, Афанасьич! Вся работа по восстанавливанию популяции рыбы в нашей реке провалена! Так как собранная вами бригада ни на йоту…
— Постой! Постой! Что ты мелишь? — с удивлением спросил Павла Дормидонт. — Какая рыба? Какая бригада?
Яковлевич растерялся на некоторое время, но быстро взял себя в руки и продолжил свою речь, но поменяв суть ее.
— И я про то. Причем здесь рыба? Конечно не причем. Дело не в ней. Дело в устроенной мне вами… Как истинно дальнозоркому хранителю местных традиций… Как верному последователю… Как зачинателю…
— Слушай меня…Павел! Не надо мне сейчас петь дифирамбы. Не время. И про хранителей, зачинателей и рыбу тоже… не надо. — Дормидонт Афанасьевич приподнялся со стула. Оперся руками на стол. И сквозь зубы выдавил свой вопрос, глядя «начальнику» пожарной охраны в глаза, которые от волнения даже заслезились. — Кто… сукин ты сын, бочку в клумбу вкопал?
— Не знаю! Видит Бог, не знаю! —затараторил Павел. — Не было меня два дня. Надо у Шарика спросить. Он один здесь был. Позвать его? Нууу и пес он! Проглядел видимо! За колбасу продался! Я его сейчас позову! Он за все ответит.
— Кто ответит!? — заорал Дормидонт.
—Шарик!
— У-у-у кроколыга! Иди вон! И позови всех, кто пришел на службу ко мне! В кабинет! На совещание! — махнул рукой злой Афанасьич и устало опустился на стул. В ожидании своих подчиненных.
Первой в кабинет зашла его второй заместитель. Гюзель Абрамовна. И ходу уселась на один из стульев, выставленных вдоль стены. Гюзель Абрамовна приходилась тещей первого сына Дормидонта Афанасьевича и поэтому всегда приходила первой по вызову.
Второй зашла его первый заместитель. Лидия Мафусаиловна. Которая тоже была тещей. Но второго сына. Она всегда приходила второй. Так как была очень демократичной и всегда уступала всем место.
А потом стали подтягиваться все остальные чиновники его аппарата. Братья, сестры, братья братьев, сестры сестер, дяди, тети и прочие дети этих дядь и теть. То есть еще заместители. Делопроизводители. Начальники кадров. Начальники отделов. Всевозможные инспектора. И даже один шофер. Всего человек двадцать. Было бы больше. Но бюджет села уже не тянул. А уволить кого-нибудь Дормидонт Афанасьевич даже не пытался. Дабы не вступить в конфронтацию с женой и родственниками.
Дождавшись, когда вся «королевская рать» рассядется по стульям начальник начал говорить. Речь его, обращенная к слушателям, была не очень длинной, всего часа на полтора. Но очень насыщенной разными событиями, которые села вообще не касались. Типа восстания в какой-то далекой стране. Да подорожании турпутевок на Бали. И поэтому большая часть слушателей заснула спустя пять минут.
Но вот Дормидонт Афанасьевич подошел к главному событию, и чтобы добиться всеобщего внимания ему пришлось громко рявкнуть, дабы разбудить всех спящих. — Подъем! Внимание! — сидящие зашевелились, открыли глаза и уставились на начальника. — Первое! И самое главное! Скоро мои выборы. На главу села. Вы это знаете. И второе. Кто-то вкопал бочку в нашу клумбу. За ради того, чтобы поднять нас на смех и сорвать мои выборы. Что будем делать?
Первой поднялась как всегда Гюзель. Оглядев присутствующих тихо заговорила. — Про выборы мы обсуждать, наверное, ничего не будем. И так все ясно. Вы будете тем, кто вы всегда. А вот про бочку… А про бочку я скажу так. Выкопать ее. И увезти …Или унести на край села. Пусть там и валяется. А не мозолит тут глаза работящим людям. Не отвлекает внимания от проблем насущных. И заставить выполнить эту работу… Уборщицу Веру… или Павла. Что один, что второй в отличии от нас ни шиша не делают. А только прохлаждаются на работе. Кто за? — все уже устали сидеть в кабинете, тянуло по рабочим местам. К компьютерам. К «танчикам» и прочим «долинам сладостей». А кое-кого и на сайты разные. Фривольные. И поэтому сидящие дружно подняли вверх руки. —Единогласно! —возвестила Гюзель и направилась к выходу. А за ней потянулись и остальные, оставив в одиночестве главу села. А тот долго сидеть не стал. Подошел к двери. Выглянул. И громким голосом позвал к себе уборщицу Веру и вахтера Павла.
Вера, женщина лет тридцати пяти была из числа местных жителей села. Родилась в районе, и проживала в селе всю свою сознательную жизнь. Была не то чтобы тихоней. Но и не высовывалась из общего ряда жителей. Главу села знала всю свою сознательную жизнь. Впрочем, как и почти всех жителей села.
Бочка кстати валялась и выставлялась на дорогу почти у ее дома. И она даже знала кто забрал ее и вкопал в клумбу. Ее сосед Леха-Перец. Увидела в окно случайно. Ночью. Когда по делам встала. Но решила молчать и никому об этом не говорить. Так как маленько Дормидонта недолюбливала вместе с его «королевской ратью».
Дождавшись, когда в кабинет зашли приглашенные, Афанасьич зевнул и заявил сходу. —Так. Берете лопаты. Выкапываете бочку. И откатываете ее с глаз долой. Клумбу вскопаете. Выровняете. И все. Поняли?
— Поняли? —ответил за двоих Павел и развернувшись вышел из кабинета по направлению к каптерке. За лопатами. А Дормидонт подошел к окну чтобы незримо контролировать работу.
Бочку выкопали быстро. Если быть точней, то выкопал ее вахтер. А Вера стояла рядом и смотрела на трудовой подвиг совершаемый на ее глазах. Дальше началось более трудное дело. Учитывая то что бочка доверху была наполнена уже застывшим цементом, то весила она ох как много килограммов. И худому Павлу эта емкость никак не поддавалась. А он бедный не знал, что и как дальше делать. И даже попросил Веру помочь ему сковырнуть ее с ямы. На что она фыркнула и посоветовала ему пригласить все сообщество, находившееся в правление.
А Шарик, который от радости что не получил заслуженных пинков, прыгал вокруг бочки и резвился, предлагая свои собачьи услуги. Но не был серьезно воспринят вахтером, и от обиды, подняв заднюю ногу, отметил бочку, и убежал, повизгивая и подскуливая.
Павел отбросил от себя лопату и быстрым шагом прошел в правление, по направлению к кабинету Дормидонта.
—Дормидонт Афанасьевич! — сказал он, войдя кабинет.
— Ну что еще?
—Дормидонт Афанасьевич! Мне не осилить эту бочку. Этот лиходей, который ее сюда притаранил, наполнил ее под завязку цементом. А тот уже засох. И весит она значит уже, наверное тонну. Куда ж мне худенькому такому? Грыжу не желаю я наживать.
— Так. Грыжу ты значит не хочешь? — глава села с язвительной улыбкой подошел к Павлу. — А что тебе дать? Премию? Так это твое сугубо рабочее дело бочки выкапывать. Вон Верка стоит без дела! Пущай цемент рыхлит. А чтоб этого сосуда здесь вмиг не было! Понял?
— Верка отказывается. Да и народ вон уже по округе собирается. На бочку пальцем тычут. И в меня. — грустно изрек вахтер. — Может кран вызовем. И трактор. Иначе никак. Иначе засада.
— Нет! — непоколебимо произнес Дормидонт. — Нет! Бери молоток и зубило. И выковыривай цемент как хочешь. Хоть зубами. Но чтоб емкости через здесь не было. Понял?
Понял! — произнес обреченно вахтер, и прикрыв глаз, который задергался нервным тиком, вышел наружу.
А толпа все прибывала и прибывала. Глядя со смехом на то как Павел проводит какие-то работы с помощью зубила и молотка.
На втором часу работы молоток сломался, а Паша под радостный гогот собравшихся свалился рядом с бочкой бездыханным.
— Газель! — заорал Афанасьич. — Газель! Иди сюда!
— Не Газель а Гюзель — раздался в коридоре голос первого заместителя и в кабинет вплыла Гюзель Абрамовна — Я слушаю вас. Чего прикажете?
— Позвоните в гараж. Пусть приедет трактор и кран. Распорядитесь чтобы бочку погрузили на трактор и вывезли… И выкинули… куда же выкинуть? Ох ты. Вывезли в…
— На помойку?
— Какая помойка? — заорал Дормидонт — Какая помойка? К дому! Этой! Клухи! Верки! Ее такая же вина, как и… Шарика! Пусть теперь думает! А то стоит! Ничего не делает! Цаца видите ли! Руки боится запачкать! Вот ей! Пусть у дома и нянчит эту бочку! Поняли?
— Все поняла Дормидонт Афанасьевич! Пусть нянчит бочку. — кротко ответила Гюзель Абрамовна и вышла прочь, исполнять приказание шефа.
Спустя час к зданию правления подъехал старенький кран. Трактор с прицепом.
Бочку загрузили в этот прицеп. К трактору вышла Гюзель. Отдала какие-то распоряжения и кортеж тронулся в сторону окраины села, оставив у выкопанной клумбы народ и уборщицу Веру с вахтером Павлом. Да и Шарика тоже.
К вечеру, когда работа подошла к своему завершению, Вера намыла руки и повесив сумочку на плечо пошла домой. И уже подходя к дому обратила внимание что та толпа, которая днем была на бесплатном представлении у правления, сейчас стоит у ее дома.
И когда она подошла вплотную к народу то сразу же увидела причину сборища, и руки тихонько опустились вдоль тела. А речь почему-то пропала. Злополучная бочка, набитая доверху застывшим цементом, валялась прямо на дорожке, ведущей к ее дому. Это был удар!
Вера глянула на толпу. На бочку. И проследовала по дорожке. В дом.
— Ну чего делать будем? — спросил толпу хрипатый мужик, и погладил бочку рукой. — Может поможем Верке? Откатим бочку подальше от дорожки. И пусть там валяется.
— Да! Откатим! — возразил ему другой. — Она и так здесь каталась. По дорогам и по весям. Снится уже всем. Надо ее…взорвать, наверное. В металлолом уже не сдашь. Цемент не принимают. И не очистим ее. Год надо будет кувалдой работать. А может…?
—Что может? — засуетилась толпа. — Что может?
— А может вкопаем ее в землю? Пусть стоит как символ безрассудности и… в общем как символ.
— Давай вкопаем — согласился на предложение весь люд честной. Устав размышлять на тему бочки.
Сбегали за лопатами. За пивом. За воблой. И вкопали. Прямо до середины. Как памятник всем бочкам, находящимся на белом свете.
А потом как-то само собой, к вкопанной бочке стали приходить люди. Кто просто на нее посмотреть. Кто посидеть рядом со своими мыслями. Кто используя ее вместо стола, пивка на ней попить.
Детишки водили вокруг нее хороводы. Шахматисты местные употребляли ее за шахматный стол. А любители «рыбы», подстелив газетку, пара на пару бились в домино.
Местный плотник соорудил дома лавки. И их тоже вкопали в землю, чтобы уставший народ мог куда-то присесть
Директор местного сельпо, посмотрел на этот новый «парк развлечения» и однажды приехала машина с прицепленной к ней бочкой кваса. И осталась стоять там, продавая пенный, но не хмельной напиток.
Ну и конечно же спустя какое-то время появились и торговцы овощами и фруктами. Сельский рынок, стал менять свое место прописки.
В общем народу с каждым выходным днем становилось все больше и больше. Словно эта бочка своей энергетикой что-то заменила людям в их селе. А что никто не знал. Просто всем было уютно и легко рядом с этим памятником, вкопанным в землю до половины.
И вот уже про эту бочку стали складывать и легенды, и анекдоты.
А дни и недели все шли и шли вперед.
И вот настал канун выборов.
— Гюзель Абрамовна! — прокричал своего заместителя Дормидонт
