Джонни-Бой 2000 взревел во всю мощь, спугнув с забора скворца, протянувшего было клюв к подвешенной к яблоне кормушке, и выдохнул из вертикальной выхлопной трубы густое облако сизо-голубого дыма. Мэтью высунул из-за открытого капота голову и махнул Джону рукой, чтобы тот заглушил мотор. Джон повернул ключ в замке зажигания и перекинул ногу через перекрестье толстых труб каркаса безопасности. Высвободив свою долговязую фигуру из тесной раллийной кабины Джонни-Боя 2000, он задрал вверх лицо, наблюдая как сизое выхлопное облако, не тая, поднимается в летнее небо.
- Масло в движок попало. Сейчас турбину снимем, проверим, - сказал Мэтью, оттерев рукавом вспотевший, испачканный копотью лоб .
Облако проплыло над задним двором, накинув легкую тень на канистры, инструменты, пустые баллончики грунтовки и краски, грязный респиратор и рукавицы, промасленные тряпки, комок брезентового автомобильного чехла, и прочие атрибуты Джонни-Боя 2000, валявшиеся где попало на высокой, поросшей одуванчиками траве заднего двора.
Поднявшись еще выше, облако сместилось в сторону и заволокло темное, пыльное окно спальни смежного соседского дома, принадлежавшего мистеру Саймонсу. Мистер Саймонс или просто "наш старик", как называли его Джон и местные ребята, уже какое-то время стоял чуть поодаль от подоконника, наблюдая из глубины комнаты, как Джон и его друг возятся на заднем дворе с лоснящимся свежей голубой краской Джонни-Боем 2000: трехдверной малолитражкой, переделанной для гонок по бездорожью. Глядя, как Мэтью с знанием дела копается в моторе, старик покачивал головой и чуть шевелил губами, перебирая в памяти имена. Мэтью раньше жил в конце их улицы на другой ее стороне. Они с Джоном носились мимо его дома на первых самокатах и велосипедах, стояли на пороге его двери в хэллоунских костюмах, не счесть сколько раз просили перебросить через забор залетевший к нему мяч. Потом Мэтью уехал из поселка, и его имя как-то выскользнуло из памяти. Старик еще раз покачал головой и отошел от пыльного окна. Пытаясь вспомнить имя друга Джона, он забыл, зачем вообще поднялся наверх, и теперь в замешательстве стоял посреди комнаты. Да, точно, за пиджаком! Мистер Саймонс направился в дальний угол спальни, где тускло отсвечивал запыленным зеркалом старый платяной шкаф.
Мистер Саймонс давно не поднимался на второй этаж. Последний раз они с сыном искали здесь Мисси. Она потому и ушла умирать наверх, что это было самое необитаемое место в доме. Сын ползал на четвереньках по комнате, заглядывая под тумбочки и под кровать, пока наконец не обнаружил кошку в зазоре между платяным шкафом и стеной. В тот день он упорнее чем всегда убеждал отца, наконец, переехать в одноэтажное бунгало, но старик стоял на своем. Он никуда уедет из этого дома, пока жив. Тогда они сошлись на том, что сын хотя бы установит ему на лестницу автоматический подъемник наверх, который старик потом хвалил при каждом их разговоре, но так ни разу и не воспользовался им.
Пиджак висел в шкафу в полиэтиленовом чехле. Мистер Саймонс надевал его только один раз на мероприятие в Клубе Угольщиков по поводу 150-летия шахты, на месте которой на тот момент уже десять лет качала на ветру дикой травой обширная пустошь, с рощицами успевших уже подрасти молодых деревьев на зеленых холмах отвалов породы. Про юбилей бывшей шахты писали в газете. В то время еще обсуждались проекты превратить ее территорию в парк или устроить здесь зону туристического отдыха. Пара кандидатов даже победили благодаря им на выборах. Но в итоге площадь шахты и разобранного до фундамента кирпичного завода так и осталась пустошью, где по разбитым, усыпанным угольной крошкой и битым кирпичом проселкам, гоняла на мотоциклах и переделанных под бездорожье машинах местная ребятня.
Мистер Саймонс не очень-то умел говорить речи. Но в тот вечер ему все хлопали, а человек из газеты подарил юбилейные запонки. Кроме того, в зале было много новых молодых лиц, и мистер Саймонс действительно захотел поделиться с теми, кто не знает, своей историей.
«В шахту-то работать с 16 лет брали, - рассказывал он, - ну а мне тогда только-только 14 исполнилось. Это как раз в 19-ом году было. Летом, как сейчас помню. Управляющий наш по персоналу, мистер Льюис, знал что отца-то у меня еще в 15-ом году в Бельгии убили. Ну и семью он нашу знал. А в семье-то я один работать и мог. Сестры маленькие еще были, мать болела. Вот он мне значит и говорит, мол, приноси бумаги, оформим тебя в шахту. Платят ничего, и дом новый справят. На нашей улице тогда как раз дома для шахтеров строили. Вот я, значит, и прихожу к ним в контору. Он меня сам встречает, ведет по коридорам и к себе в кабинетик такой неприметный сбоку. Сел за стол и глаз ладонью трет. Глаз-то у него стеклянный один, тот что под шрамом. Подмигнул мне здоровым глазом. «Поставили мне, - говорит, - стекляшку французы в госпитале, с них и спрос, если циферку какую перепутаю». Ну и записал меня, значит, в шахту, как будто мне шестнадцать. И дом нам потом новый выхлопотал. Хороший был человек. Так я и работал до девяностого, пока шахту не закрыли. Семьдесят два, значит, года, от смены до смены».
Достав из шкафа пиджак, брюки и рубашку мистер Саймонс вспомнил про запонки. Один за другим выдвинул и обыскал все ящики комода, на пустой поверхности которого серел толстый слой пыли. Все украшавшие комод вещи - часы, светильник, фотографии, статуэтка, - давно переселились вниз, на каминную полку и в смежную с гостиной комнатку, служившую мистеру Саймонсу спальней. Не найдя запонки в комоде, старик проверил тумбочки в двух полупустых комнатах наверху и снова вернулся в спальню. Некоторое время он рассеяно стоял посреди комнаты, наблюдая, как пробивавшийся из окна солнечный луч золотил вихри встревоженных им пылинок. Мистер Саймонс не мог сказать, сколько времени он потратил на поиски запонок, но солнце еще светило ярко. Снаружи было тихо. Мотор в соседском дворе молчал и только дрозд время от времени подавал свой звонкий голос. Старик снова выглянул в окно.
Джон и Мэтью сидели на траве перед расстеленной тряпкой с деталями мотора.
- Маслосъемные колпачки заменим и нормально все будет, - сказал Мэтью, оттирая с пальцев копоть, чтобы скрутить себе сигарету.
- Может, по Гиннесу? - предложил Джон.
- Тащи, - обрадовался Мэтью.
- Сейчас все будет. - Джон поднялся во весь свой длинный рост и нырнул в дом.
Пока он ходил за пивом, Мэтью несколько раз с наслаждением затянулся, жмурясь от солнца, которое уже золотило двор низкими лучами, и потер пальцами голубое переднее крыло Джонн-Боя 2000.
- Хорошо покрасил, - заметил Мэтью, открыв зашипевшую, вспенившуюся банку и сделав большой глоток.
- А главное шустро, - засмеялся Джон.
- Давай, рассказывай уже, чего ты на Красном Чёрте учудил. А то дожил, блин, из газет про тебя узнаю.
- Может и не про меня,- хитро подмигнул Джон, - машину-то не нашли. Мало ли шальных здесь носится.
- Давай уже, не тяни, - Мэтью еще раз затянулся и приготовился слушать.
- Не, ну а чего рассказывать-то? Помнишь Джоан из параллельного?
- Ну.
- А сестрицу ее?
- Так, не особо, - покачал головой Мэтью.
- Вот и я не особо помнил, - продолжал Джон. - А тут она вдруг к нам наведалась. Патрицией ее звать. Ну я помнил только, что она так себе всегда была. Не то что страшная, просто никакая. Я ее вообще в упор не видел, даже когда она в универ поступила и уехала, я и не заметил. А тут вдруг появляется, ё-моё, просто застрелись! Раз только на меня поглазела и я потом как во сне ходил. - Джон мечтательно пощелкал гаечным ключом с трещоткой. - Ну и вот, пока она не уехала, думаю, надо мне на Красном Чёрте как-нибудь к их дому подрулить. Кружок-другой навернуть, вроде как невзначай. А если выглянет, прокатить предложу. Хотя бы просто по поселку.
Ну и вот. Отполировал я Красного Черта так что он вообще весь сверкал. Даже если она дома, думаю, сидит, он ей сквозь стенку просветит. - Джон глотнул Гиннеса, оживляясь. - В общем, надраил его, все как надо, и к ней собрался. А сам думаю, дай-ка по главной улице прокачусь, зря что ли старался. Еду себе не спеша, одной рукой рулю, другую в окно свесил с сигареткой, и тут глядь - прям перед «Рыбным Баром» патрульная машина стоит. И офицер из нее как раз выходит, еды на вынос набрал. А я такой не торопясь мимо, как есть без номеров, и еще Красный Чёрт весь на солнце сверкает. Проехал себе, значит, мол вы меня не видели, я вас не видел. И тут же сзади уиии-у, уиии-у. Ну, думаю, дядя теперь злой, я у него, считай, обед изо рта вытащил. И нога у меня сама собой херак педаль в пол. Один светофор пролетаю на красный, второй. А сам все равно к дому Патриции рулю. Думаю, сейчас ей шоу будет. И точно. Она как раз перед домом с цветами возилась. Я мимо нее на всех парах пролетаю, а за мною хвост с мигалкой и с сиреной. Она как уставится. Я думаю нет, такой номер повторить надо. Огибаю квартал ихний и по второму кругу мимо нее. Она уже в калитку вышла, смотрит во все глаза. Там еще улочка такая глухая: яблоко с дерева упадет, все соседи слышат.
Нарезал я, короче несколько кругов, и думаю все, пошутил и ладно, надо дальше чё-то делать. Знаю, что хуже будет, а остановиться не могу, машина сама как шальная несет. Взаправду как черт. Гоню по главной улице, слышу, уже две сирены сзади воют. Думаю всё, приехали. Такие дела решеткой светят. А машина все равно как будто сама за меня решает как быть.
Долетаю до края деревни, круть с дороги и на пустошь. Там по колдобинам прыгаю, слышу, вроде поотстали. Небось брюхом в канаву сели. Ну, отстали и ладно, только дальше-то куда? Меня теперь по всему Йоркишру искать будут. И тут до меня дошло, что рядом-то у старого Брауна ферма. Я газу поддал и прямиком к нему. Он же у нас одинокий волк. Когда в девяностых шахту закрыли и все эти забастовки начались, у них в лидерах был. Даже отсидел реально за то что какому-то полисмену двинул. А может и полисмен ему. Не суть важно. Главное я сразу про него подумал, потому что если кто и укроет, думаю, то только он. Подъезжаю к его ферме. У меня, видать, на лице все было написано. Он даже спрашивать не стал. Говорит, ставь тачку посередь поля. Я ему начинаю объяснять, что надо в амбар прятать, за мной, мол, гонятся. А он как заорет «Посередь поля ставь, кретин!» Я поставил как он велел, гляжу, а он уже на тракторе с полным ковшом сена несется. Вывалил на крышу машины и за новым помчал. Ну и давай Красного Чёрта сеном засыпать. Знай туда-сюда на тракторе своем шныряет, только пыль летит, и куры как полоумные по полю носятся. Я как был на нервах, все равно давай ржать как ненормальный. «Мистер Браун, - кричу, - скорее, бомбардировщики летят!»»
- Ну и чем дело кончилось? - спросил его Мэтью, когда ни открыли еще по Гиннесу.
- Подождал неделю, потом откопали машину из стога. Ночью перегнал во двор и перекрасил пошустрей. Так что прощай Красный Черт, здравствуй Джонни-Бой 2000.
- А с Патрицией как?
[justify]- А-а, - улыбнулся
