починкой рубах для воинов. По холмам и долинам извивалась широкая мощеная дорога, передвигаться по которой было одно удовольствие. Все липовцы словно осязаемо ощущали, что на несколько сот верст приблизились к дому и вполне уверенно чувствовали себя под прикрытием привычных повозок и установленных на них камнеметов. В рядах воинов беспрерывно звучали шутки и смех.
Адаш, оказавшись в своей родной повозочно-странствующей стихии, повеселела еще больше, каждую минуту что-то в повозке перекладывая или поправляя и показывая Дарнику свои достижения.
В бедственном материальном положении вдруг оказался отец Паисий. Также, как и у ратников у него износился и первый, и второй комплект одежды. В ближайших церковных приходах на его плачевный внешний вид внимания никто не обратил, а сам он просить новую одежду постеснялся. Пришлось Дарнику самому ссудить его нужным количеством солидов:
– Считай, что это мой первый вклад в вашу церковь.
– Смотри, я в твоем житие так и напишу, – шутливо пригрозил смущенный княжеским подаянием священник.
– Пиши, только не забудь и вашу скупую церковь там отметить, – смеялся князь.
Хаскиди представлял собой старую ромейскую крепость на перекрестке двух дорог. Два года назад она была захвачена болгарским ханом. Теперь ее уже пятый месяц осаждало ромейское войско. Все делалось по самому последнему слову военной науки: стреляли баллисты с катапультами, подъезжали осадные башни со штурмовыми командами, тараны били в окованные железом дубовые ворота, воины карабкались по приставным лестницам, в ответ ромеи получали тучи стрел, пудовые камни и опрокинутые чаны с кипятком.
Прибывшие словене с сербами застали все это в самом разгаре. Рыбья Кровь с арсами в сопровождении ромейских дозорных подъехал к наблюдательному месту осаждающих. Мирарх Лаодикис, командовавший осадой, как раз отъехал к дальним воротам крепости, и ничто не мешало князю свободно наблюдать за действиями стратиотов и архонтов. В полной суматохе и кутерьме, царящей вокруг, трудно было проследить единое разумное управление, казалось, все действуют по своей собственной воле. Потом все же стали заметны отдельные отряды, занятые одной и той же «работой». Стены крепости сложены были не из известняка, а из гранитных глыб, поэтому обилие метательных машин у осаждающих приносили мало проку – двухпудовые камни откалывали от стен лишь по жменьке щебня.
– Да, крепко строили крепости наши предки, – услышал Дарник, как один комит сказал другому.
С приставных лестниц градом сыпались на землю убитые и раненые ромеи. Глядя на это зрелище, к которому он столько готовился в Липове и в Дикее, князь больше всего сейчас думал, как бы от него увильнуть и что делать, если мирарх прикажет тотчас же вести ему своих ратников на приступ.
Любопытство вызывали и действия осадных башен. Возвышаясь над стенами, они все же были ниже крепостных башен и баллисты болгар превращали их в решето, дюжинами сметая с дощатых площадок, изготовившихся к броску стратиотов. Вот выстрел болгарской баллисты переломил вертикальную стойку осадной башни, верхняя часть ее вся накренилась и из-под бычьих шкур, служивших укрытием на землю полетели пять или шесть человек. Это послужило сигналом, и толкавшие внизу поврежденную башню воины покатили ее назад.
Прискакавший мирарх Лаодикис, толстый рыхлый сановник с красным разгневанным лицом первым делом обратился к Дарнику:
– Я ждал твои тагмы еще пять дней назад! Хочешь ни за что золото получать? Немедленно веди всех своих словен на приступ!
– Завтра я возьму тебе эту крепость. Сегодня мы должны отдохнуть.
– Завтра?! Вы только посмотрите на этого шута! – воскликнул комит, говоривший про умных предков и почти ткнул в лицо Дарнику пальцем.
Князь действовал машинально, оскорбление еще не в полной мере осозналось его умом, а правый кулак уже летел снизу в верх и, получив сильный удар в подбородок, комит тяжело рухнул во всех своих доспехах навзничь. Телохранители мирарха и арсы схватились за мечи. Мирарх повелительно поднял руку, все замерли.
– А ну успокоились! Труби отбой! – приказал Лаодикис командиру трубачей. Выходка Дарника произвела на него скорее благожелательное впечатление. Вновь не получившийся приступ крепости можно было превратить из неудачи в легкую заминку, вызванную новым пополнением и его вспыльчивым военачальником.
– Если ты так же силен и быстр на поле боя, то за завтрашний захват тобой Хаскиди я спокоен, – желчно высказал мирарх. – А ты поосторожней впредь тыкай в незнакомых воинов пальцами. Они могут принять это за оскорбление, – обратился он к поднятому с земли комиту.
– Разве ты не казнишь варвара, что посмел ударить твоего помощника во время боя? – Побитый комит был настроен отнюдь не миролюбиво.
– Казню, если он завтра не возьмет крепость. И это не шутка, – последние слова обращены были к князю.
Весть о происшествие на командной ставке мгновенно облетела все войско. Для привычных к суровой воинской дисциплине ромеев было невероятно, что какой-то пришлый варвар может вот так запросто избивать их архонтов. Только и говорили об отложенном наказании дерзкого руса. Сильно обеспокоились и сами липовцы. Сербы хоть и говорили, что тоже будут стоять горой за князя, но им мало кто верил. Вечером мрачные предположения, казалось, подтвердились, мирарх вызвал к себе Дарника, а князь отказался ехать к нему. Вместо гонца Лаодикис послал со вторичным приглашением старшего комита.
– По какой причине ты не являешься на зов мирарха? – спросил тот, явившись с охраной в стан липовцев.
– Как можно являться туда, где тебе грозят наказанием? – невозмутимо отвечал Рыбья Кровь. – Просто очень страшно ехать.
Комит не мог сдержать улыбку:
– Ты действительно намерен самостоятельно брать Хаскиди?
– Да, если ромеи окажут мне небольшую помощь. Завтра мне нужны все ваши баллисты и катапульты.
– Выходит, без них ты сдержать свое опрометчивое обещание не сможешь?
– Смогу, только это займет больше времени.
Получив такое объяснение, старший комит отбыл в ромейский лагерь.
Едва рассвело, треть словенско-сербкого войска покинуло свой стан. Еще с вечера Дарник внимательно осмотрел крепость со всех сторон, поэтому повел войско в заранее намеченное место у стены, где башни были наиболее удалены друг от друга. Пока камнеметчики устанавливали сорок камнеметов, полтысячи других воинов сколачивали из жердей большие щиты-укрытия и собирали камни, которых вокруг было предостаточно. Вскоре камнеметы открыли стрельбу. Поначалу никто из собравшихся поглазеть ромеев не мог понять, куда и зачем они стреляют – снаряды, не долетая до стены, ложились к ее подножию.
– Что вы это делаете? – поинтересовался прибывший старший комит.
– Мы так иногда наводим искусственный брод на небольших реках, – объяснил Рыбья Кровь. – Теперь сделаем искусственная насыпь на стену.
– Так вы будете работать до второго пришествия, – усмехнулся ромей.
– Если вы дадите свои баллисты и катапульты, работа пойдет втрое быстрее.
– Умеешь ли ты считать? Посмотри сюда. – Старший комит присел на корточки и прямо на земле прутиком сделал необходимые математические расчеты. По ним выходило, что возводить нужной высоты насыпь таким странным способом необходимо месяца полтора, не меньше.
– Ты забываешь про ночное время, – внес поправку Дарник. – Ночью воины подойдут и насыпят там несколько тысяч корзин с землей.
После полудня первая полутысяча дарникцев ушла в стан отдыхать, а ее место заняли другие пять сотен словен и сербов. Посмотреть на необычную стрельбу приехал мирарх. К тому времени горка насыпанной у стены земли возвышалась почти на сажень. Лаодикис ничего не сказал князю. Но после его отъезда в расположение дарникцев стали прибывать снятые с прежних мест катапульты и баллисты. Вдвое мощней липовских камнеметов, они могли посылать к стене и вдвое тяжелые грузы. Переброска земли сразу пошла веселей. А тут еще липовцы собрали и возвели пять больших пращниц, способных запустить на близкое расстояние и четырехпудовые россыпи камней. Главное теперь было наладить бесперебойную подноску нужных снарядов и саму размеренность действий, чтобы воины-работники не слишком утомлялись.
Болгары в крепости пытались ответить тем же. С обеих ближних башен беспрерывно стреляли большие катапульты, а на участок стены между ними установили несколько более легких баллист. Однако их редкие выстрелы почти не приносили урона укрытым за щитами из жердей дарникцам.
В наступившей ночи отдохнувшая смена «варварского» войска в самом деле принялась таскать к стене мешки и корзины с песком и землей. На попытки осветить их факелами и осыпать стрелами из темноты шквальным камнепадом ответили липовские самострельщики, заставив противника больше прятаться, чем стрелять.
На следующий день за возведением насыпи уже увлеченно следило все ромейские воины, а архонты жаловались мирарху, что теперь стратиотов уже невозможно посылать под болгарские стрелы и камни. И все же, несмотря на совместные усилия сотен людей, насыпь, чем больше становилась, тем росла медленней. Когда она поднялась на три сажени, на нее ночью по веревкам спустились с лопатами и мешками болгары, раскидывая землю по сторонам, а часть камней поднимая наверх для своих баллист. Словенские самострельщики снова вступили в дело, загоняя их назад на стену.
– Что-то долго затянулось твое завтра? – заметил, снова наведавшись, Лаодикис.
– В нашем языке «завтра» означает не только завтрашний день, но и все, что происходит потом, – как мог выкручивался Дарник.
Три дня и три ночи прошли в непрерывных земляных работах и вот, когда до верхних зубцов стены оставалось не больше полутора саженей, в ставке мирарха появились болгарские переговорщики. Прискакавший вскоре после этого к князю гонец передал команду прекратить строительство насыпи – договор о сдаче крепости был подписан.
– Теперь нас заставят еще сносить эту горку, – шутили довольные липовцы.
Болгары выговорили себе почетные условия сдачи: уходили из крепости при оружии и под знаменами.
Стал думать об уходе на родину и Дарник. На пиру, устроенном в честь славной победы, спросил Лаодикиса:
– А дальше что? Не устала ли Романия от присутствия моего войска?
– Может, и устала, – милостиво улыбнулся мирарх. – Пошлем запрос в Константинополь и все узнаем.
Запрос действительно был послан, но прежде чем пришел ответ, вокруг поползли слухи о новой войне с армянами. Не оставалось никаких сомнений, что словен с сербами перекинут туда.
– Чем лучше мы будем воевать, тем меньше возможности, что нас отпустят, – сказал по этому поводу Сечень. – А не пойти ли нам домой без разрешения?
– Без разрешения никто не даст нам дромоны, – резонно возразил князь.
– А зачем на дромонах, когда по земле надежней.
Эта мысль уже приходила Дарнику и самому. Но тысячеверстный путь по враждебным землям выглядел слишком трудным и рискованным.
– Неужели наши булгары не договорятся со своими единоплеменниками-болгарами? – продолжал рассуждать бывалый бродник.
Действительно, еще каких-то сто лет назад все булгары были единой ордой, потом одна
