Что это я все про чертей да, про чертей? Пора и про людей порассказать. Взять, к примеру, Михал Егорыча. Душевный человек! В городе живет, образованный. А образованные – они тоже разные. Иные ходят важные, нос кверху: футы – нуты, и не подступиться. Да и больно нужно: смотрят на тебя свысока, словно и не человек перед ними, а пустое место. Увидят если, головой кивнут и норовят поскорей мимо пройти, будто спешат куда, а то и вовсе сделают вид, что не заметили.
А коли такого еще и, не дай Бог, назовешь по–простецки, так и вовсе норовят свой гонор показать. Я, мол, вам не Васька, а Василий Степаныч! Да какой ты мне к черту Степаныч, когда я помню, как тятька твой на глазах у всей деревни тебя по голому заду хворостиной стегал. Голову промеж ног засунет, и давай наяривать. Хлещет да приговаривает: «Ты, шельмец, я гляжу, моду взял отцу перечить. Это, видать оттого, что ума у тебя много, в голове не держится, весь в заднее место ушел. А я постучу, так он, глядишь, и обратно воротится». Вот те и Степаныч! Только, видать, мало все же отец его своим лекарством потчевал, не сумел ум до конца на место вернуть.
А вот Михал Егорыч – тот не такой. Он завсегда с тобой за руку поздоровается, о здоровье спроведается. Бывает, в гости заглянет. Про жисть поговорим, про то, про сё, а то бывает, что и бутылочку разопьем. Все честь - по чести. Я его уважаю, потому как он человек грамотный, а ведь меня, старика, понимает. Потому и совета мне у него спросить не зазорно, и Мишкой назвать язык не поворачивается, хоть он мне не то, что в сыновья, во внуки годиться. Душевный человек!
А ведь поначалу и он нос задирал. Смышленость-то он свою ещё с детства показал. В школу не ходил, а уж читать да считать умел! В школе тоже молодцом: на одне пятерки учился. Ну родители ему и потакали во всем, лишний разнее заставят посуду помыть, али еще что по хозяйству сделать. Только и знают: «Учись, сынок!» Говорили им, мол, зря вы так-то, избалуете парня. Да они не слушают. Известна песня: «Мы всю жисть работали, так пусть хоть он в люди выйдет». А ведь как им говорили, так и получилось. Вырос парень, а в хозяйских делах ничего не смыслит, да и к работе не приучон. Выучился он в школе, екзамены сдал не то в енститут, ни то в ниверситет на анжерена. А как поучился в нем маленько, так и вовсе зазнался. На мать с отцом свысока поглядывает: вы, мол, хоть и родители, а все ж не мне чета. Здоровенный вымахал,, а по дому ничего не делает. А родители-то уж в возрасте, не больно сподручно им одним управляться. А коли попросят его пол подмести или посуду, скажем, помыть, так он еще и огрызнется: есть, мол, мне когда ерундой всякой заниматься, сами ничего не знаете, так еще и мне знаний мешаете набираться.
Обидно Егору, конечно, такие слова от сына слышать. «Что, - думает, - если он сейчас так ведет, а потом и вовсе за людей нас признавать не станет». Вот он раз и говорит:
- Я тут на днях письмо от брата из деревни получил. Пишет Семен, что Андрюху - брата твоего двоюродного, в армию забрали, а по хозяйству работы невпроворот. Спрашивает, может, Миша приедет, подсобит. У тебя сейчас каникулы, так что собирайся. Поработаешь на свежем-то воздухе!
Не хотелась Мишке в деревню ехать, отнекиваться стал. Я, мол, собирался еще поучиться, сверх положенного. Та только тут Егор твердость проявил:
- Не поедешь дяде Семену помогать – на меня больше не рассчитывай. Взрослый уже стал – сам на жизнь зарабатывай. А как ты думал? Семен нам и картошку, и молоко, и мясо сколько раз привозил за бесплатно, а ты ему помочь не хочешь! И не стыдно тебе! Поесть-то любишь…
Поехал наш Мишаня в деревню. Вышел из автобуса, пахнуло на него деревенским духом. Он стоит, нос воротит, а терпит. А куда деваться? А тут и Семен его встречает: обнимает, радуется. Вот, мол, какой у меня племяш подрос. Да мы с таким помощником горы своротим.
Только помощник-то из Мишки аховый оказался. За что ни возьмется – все из рук валиться: по воду пойдет, так ведро в колодце утопит, дрова начнет рубить – все норовит себе по руке попасть, чуть пальцы не оттяпал, огород заставили прополоть, так он с сорняками весь укроп повыдергивал. Дядя ему пеняет, мол, что же ты, племяш, коли не умеешь, так учиться надо, в жизни все пригодиться. А тот, я, мол, человек городской, анженер будущий, на что мне к колхозной работе привыкать. Семен когда его выругает, а когда и рукой махнет, чего, мол, попусту время терять.
Раз поехали они на покос. А как приехали на место, лошадь распрягли и пустили пастись. Сами косить стали.
Анженер наш будущий выдохся быстро, хоть и молодой, здоровый, а далеко ему до дяди. В крестьянском деле тоже ведь своя премудрость есть, а ему это, видать, невдомек было. Семен косит, а он прилег в тенечек передохнуть. А косили-то близь болота. И, как на грех, лошадь ихня в болоте увязла. Черт знает, что ее туда занесло. Увидал наш анжинер такое дело. Хвать бумагу с карандашом (он их для чего-то всегда с собой таскал) и орет Семену:
- Дядь, а сколько ваша лошадь весит?
- Да пудов пятьдесят будет, а что?
- Да она вон в болоте застряла, я сошитать хочу, каку силу надо, чтоб ее оттуда тягать.
Семен, как увидел, что к чему, так со злости тако словцо завернул, что я и повторять не стану.
- Хватай, - кричит, - скорей жердины, да под брюхо ей подпихивай! А я людей на подмогу позову.
А наш покос по соседству с ихним. Кликнул нас Семен. Вытащили мы лошадь. Семен-то все еще на Мишку злой, возьми, да и расскажи, что его помощник учудил. Вот уж где смеху-то было.
Деревня – не город. К вечеру уж все про то знали. Бедный парень неделю боялся из дому нос высунуть. Только выйдет на улицу, всяк его норовит спросить:
- Ты, Мишаня, будь другом, пошитай-ка: я сёдни калитку хочу нову прибить, так сколько мне раз надо будет молотком стукнуть, чтоб, значит, силу зазря свою не расходовать.
- Нет, Мишань, ты сперва мне пособи. Я уж и бумагу с канандашом приготовил. Петуха зарубить хочу, так ты по-науке определи, каку для того силу надо.
- Мишань, ты лучше сперва..,- и еще что такое отчебучат.
Может, думаете, со зря это люди? Да нет. Просто интересно им, как это такой ученый парень и такое сморозил. И ладно бы попроще был. А то ходил, нос задрав, вроде бы умный. Правду говорят, научи дурака…
Только Мишка-то как раз дураком и не был. Другой бы зло на людей затаил, а етот – нет. Важничать перестал. Понял, что сам виноват, и что в каждом деле свой разум нужон. И что вы думаете? Начал понемногу к работе привыкать, к концу лета не хуже Семена мог с хозяйством управляться. В город вернулся – мать с отцом парня узнать не могут, как будто подменили его: посуду всю перемоет, пол подметет, да еще и справиться, не надо ли чего еще сделать; и учиться от этого хуже не стал.
Сколько уж лет с той поры прошло. Выучился он на анженера. В городе ему и почет и уважение, начальник какот. А все деревню нашу не забывает. Каждое лето на недельку – другую, а тои просто на выходные приезжат. Другое начальство ведь как: по югам, по заграницам разъезжат. А етот – в деревню. Потому как понимает, что к народу ближе, оно всегда лучше. И работой никакой не пробрезгует: сено косит, дрова рубит, огород копает – ни в чем деревенскому мужику не уступит.
А всё помнят люди тот случай. Нет – нет, да кто-нибудь из стариков и спросит шутейно:
- А не знаешь ли ты, Михал Егорыч, сколько лошадь весит.
Он на то обиды не держит. Посмеется со всеми, а потом и ответит серьезно:
- А весит ровно столько, чтобы спесь с дурака сбить.
|