Каракули мелом на асфальте

      История 1
      Иркутск. Пединститут. 1975 год.
      Подружки-сокурсницы вяло плелись после занятий в общежитие.
      Светлую звали Валя. Тёмненькая тоже звалась Валентиной. По характеру тёзки были полной противоположностью друг другу. Тёмная – бурятка Валя из Улан-Уде – весёлая, гиперактивная, заводная. Светлая – россиянка Валя из Братска – была немногословна, спокойна, как идол с острова Пасхи и доброжелательна ко всем. Но и объединяло их многое: учёба в группе, комната в общежитии на три койко-места, одинаковое отношение к текущей жизни («Всё путём будет, девки! Ура-а! Живём!») и почти полное отсутствие денег и еды перед стипендией. О чём они сейчас горестно и переговаривались.
      - Говорила я тебе: давай суп из консервы сварганим! Не-ет: «Так сожрём». Сожрали, называется… Дня два бы ещё супчик хлебали.
      - Не ной ты. Сама же облизывалась: «Вкусно, вкусно…»
      Беленькая промолчала. Затем всё-таки негромко произнесла: - Но, правда же, вкусно было. Но ушица тоже вкусно.
      Сзади кто-то неожиданно хлопнул их по плечам. Девчонки испуганно взвизгнули и дёрнулись в стороны.
      - Эття я! – непонятно, но радостно заявила третья героиня миниатюры, а по совместительству и со-коешница наших Валентин по комнате. Она «объявилась» в Иркутске из Монголии по программе обмена студентов. И звали её Чулунбат, что в Союзе трансформировалось в Чуку, а иногда и в Чукчу.
      - Тьфу на тебя, придурошная! – обозлилась светленькая. – Пугаешь здесь!.. Чуть сердце не выскочило!
      Чука продолжала радостно улыбаться и кивала головой, как болванчик, не вполне ещё понимая русскую речь.
      - Я ем кушать вам! – сказала она, протягивая кулёк с беляшами.
      - У-ум! – замычала темная, с жадностью кусая горячий, истекающий соком беляш. – Чука! Умница ты наша! От голодной смерти спасла! Ну, ты и сволочь!
      - Сволось, сволось, - поддакнула согласно Чулунбат. – Со сволось? А?
      - Ну… Это человек хороший. Очень! Во! – темненькая показала большой палец, затем облизала с него мясной сок. – У тебя ещё есть?
      - Есь, есь, - та протянула ей последний.
      - Эх, - вздохнула Валентина. – Нельзя. Лопну. Кушай, маленькая. Мы уже наелись. Айда готовиться, гранит науки грызть. А сволочь – «чь, чь» на конце, филолог. «Чь», а не «сь».
      - Я звонись мама… маме, - виновато произнесла Чулунбат.
      - Иди, иди, звони, мы в общаге будем.
      Разошлись.
      - Ох, Валюха, хорошо то как стало! Горячего бы ещё вдогонку, - помечтала тёмненькая.
      - Сейчас придём – я чаёк поставлю. Интересно, откуда у Чукчи деньги? Родители тугрики прислали?
      - Не знаю. А мне кажется, что ещё сильней жрать захотелось…

      В вестибюле на минуту тормознулись у доски объявлений. Ничего нового не нашли и начали подниматься к себе, на третий этаж. Навстречу спускались два незнакомых парня, неся в авоське трехлитровку с пивом.
      - Привет, девчонки! А где здесь 342-я комната?
      342-й здесь не было, нумерация кончалась на 324-й. Ребята, видимо, перепутали общежития.
      - Привет! – темная Валентина лучезарно улыбнулась, окончательно превратив глаза в щелочки. И вместо ответа доверительно сообщила: - А у нас сосиски есть! Может, объединимся?
      Ребята тормознулись. У одного плотоядно дернулся кадык: сосиски были дефицитом. Впрочем, как и пиво. Переглянулись.
      -А чего… Давайте, конечно…
      Бодро дошагали до комнаты, вошли, познакомились: Сергей, Андрей, с исторического.
      - Вали, у вас ещё трёхлитровка есть? Или бидон? Мы сейчас, быстро… У нас там знакомый в очереди стоит, успеем. Только побыстрее!
      И убежали.
      Девчонки стали переодеваться.
      - Валька, ты чего, сдурела? Где мы сосиски найдём? Днём с огнём не сыщешь! И деньги где? Сейчас эти придут – чего скажем?
      Беленькой было не по себе. Не привыкла она так, напропалую врать. Темненькая, наконец, просунула голову в перепутанный сарафан, застегнулась.
      - Ничего, - покачала она бёдрами, одёрнула складку сзади. -Придумаем что-нибудь.
      На том молча и порешили.
      Возбужденные парни вернулись минут через пятнадцать-двадцать. На столе стояли 4 стакана, 4 вилки, 4 тарелки и основательно початая банка с пивом.
      - Ну, садимся? А сосиски где? – долговязый лохматый Андрей нетерпеливо потёр ладони.
      - На кухне варятся. Готовы, наверное. Сходите кто-нибудь. В конце коридора, налево…
      - Айда вдвоём! Покурим заодно.
      В просторной кухне, на одной из четырёх газовых плит стояла одинокая пятилитровая кастрюля и из-под крышки обаятельно парило. Неподалёку, у мойки, спиной к ним стояла девчушка и то ли что-то мыла, то ли чистила. Ребята в несколько затяжек выкурили сигареты, затушили в консервной банке-пепельнице, скоренько подхватили будущую закусь и двинулись обратно.
      - Эй! – испуганно вскрикнула позади девчушка. – Это моя кастрюля! Я в ней плавки кипячу!
      От ожогов их спасла только быстрая реакция молодых организмов: пока падала кастрюля из враз ослабевших рук, они успели отпрыгнуть метра на два.
      В комнате они появились какие-то вспаренные, с бегающими глазами.
      - А там нет сосисок.
      - Как «нет»? – темненькая медленно поднялась со стула. Подозрительно посмотрела на парней. – Как «нет»? – Так же медленно опустилась. Молчание. Темненькая вдруг шлепнула с досады по коленке. – Уже сперли, сволочи! Ничего оставить нельзя! Вот, есть совесть у людей?! – с напором спросила она ребят. Те без ответа скромно присели на краешки стульев. – Валюш, у нас где-то черный хлеб оставался. И соль. Доставай, раз пошла такая пьянка…

      Когда через час пришла Чука, ребята уже шумно прощались, над чем-то смеясь вместе с девчонками.
      - О! Это наша соседка, Чулунбат! Иностранка! Знакомьтесь. Интернационал, рот фронт.
      Та с изумлением и восторгом смотрела на незнакомцев, мысли и движения заморозились, а глаза её от радости нечаянного знакомства расширились до размера бурятских.
      - Ладно, девчонки, пока! До встречи! Чулунбат, будь добра, подай сигареты с подоконника, разуваться не хочется.
      Чука заторможено подала Андрею сигареты. И сказала с придыханием: - На, сволось. Сволось. Чь. Чь. Не «сь, сь».
      Ребята разом смолкли и, испуганно поглядывая на Чукчу, быстро попрощались и ушли, забыв про авоську с пустой уже банкой.
      А хохот в комнате стоял до вечера. Но есть не хотелось. И гранит науки грызть – тоже.

          История 2.
      Челябинская область. Садовый кооператив. 2018 год.
      Июнь месяц. Солнце в зените. Безветрие. Плюс 23 градуса. Пыль, поднятая ногами, оседает за сорок секунд.
      - Надь, - Валентина в несколько этапов поднялась с грядки, стряхнула землю с колен. – Может, передохнём? И Вовка скоро приедет. Может, салатик сделаем? Да суп разогреем…
      - Да хватит ему одного супа, - отмахнулась сестра. Так же, как трансформер, поднялась следом. – Пойдём, чаю попьём.
      Медленно, вразвалочку поплелись к веранде.
      - Опять ведро полное с помоями. Когда успели? Четыре часа назад приехали. – Валентина подхватила ведро. – Ставь чайник, я сейчас… - Поплелась к силосному коробу.
      Надежда включила чайник, присела устало на стул.
      - Надь, Надь, иди сюда! - Сестра стояла у короба и что-то внимательно рассматривала. Подошла Надежда. – Смотри! Видимо, с кучи свалилась.
      В пластмассовом ведре, стоящем у короба, испуганно нарезал круги маленький мышонок.
      - Что с ним делать то? –скривилась брезгливо Надежда.
      - Сейчас… Прикроем чем-нибудь. Вовка приедет – прикончит. – Валентина нашла фанерку, прикрыла.
      Надежда скептически улыбнулась: - Ну, ну… «Приедет, прикончит…». Идём чаёвничать.
      Валентина не поняла, но промолчала. Пошли чаёвничать. Овчарка, лежащая под грушей с оскаленной, заснеженной сединой мордой, за всё это время ни разу не открыла глаз, не пошевельнулась.
      Солнце в зените. Плюс 25.

      Владимир, муж Надежды приехал через час. Из машины мячиком выскочил годовалый йорк и с оглушительным щенячьим лаем бросился к овчарке. Та дремотно поднялась, потянулась, прогнувшись спиной, широко зевнула и недоуменно уставилась сверху на приехавший «будильник». Тот, постоянно приседая, продолжал скакать вокруг и тявкать.
      Овчарка придавила его лапой. Йорк пискнул, дёрнулся и пулей, но уже молча, унёсся за теплицу. Овчарка снова широко зевнула.
      - Привет, привет, Окки, - Владимир потрепал овчарку по голове.  – Чего, не забижали тебя дефки? Пойдём, я вкусняшки тебе привёз.
      Овчарка навострила уши и потрусила следом.
      - А мы, уж, тебя заждались! – Надежда разливала суп по тарелкам. – Чего так долго?
      - Пока с работы пришел, пока собрался… Валя то где?
      - Смородину обрабатывает. Зови. Садимся.
      В дальнем конце сада, за теплицами Валентина обирала пожухлые листья черной смородины и бросала их в ведро. Попутно беседовала с йорком Рики. Тот молча сидел, склонив мордочку набок и «внимательно внимал». Затем вдруг сорвался с места и с лаем бросился к забору.
      - Ну, даёт, зверюга! – с усмешкой произнёс сосед Александр, остановился.
      - Привет.
      - Привет.
      - Зверю-уга! Кого хочешь порвёт! – Александр так же, с приклеенной улыбкой поплёлся дальше.
      Рики победно и горделиво замер в стойке. Затем подбежал к яблоне, задрал правую заднюю ногу в шпагате, как Волочкова, на 180 градусов и пометил дерево. И шпагат этот смотрелся более эстетично и гармонично, чем у бывшей примы. Вульгарность отсутствовала.
      - Валь, айда. Надюха уже разливает.
      - Идём, идём, - заторопилась та. – Вов, там, у силосной, мышь в ведро упала. Я крышкой закрыла, чтоб не выскочила. Пообедаем – займись ей, ладно?
      - Угу. – Вовка оглянулся, прокричал: - Рики! Кушать!
      Когда дошли до веранды, там уже бок о бок сидели обе собаки и ждали подношений.

      Солнце склонилось к лесу. Чуть повеяло прохладой. Хозяйки дремотно сидели на скамье под грушей, лениво переговаривались «за жизнь» и периодически подливали в разномастные кружки прошлогодний яблочный сок из трехлитровки. Вовка лежал рядом на газонной траве вместе с Окки и курил, бездумно пялясь в белесое небо. Лишь Рики, как заводной, метался от них к забору, знакомясь с садовым контингентом. «Контингент» улыбался и дразнился. Йорк, проводив гостей, возвращался, садился рядом, облизывался, горделиво подняв голову, дескать, «как я их?» - и снова срывался к забору!
      - Вов, что-то делать с этой псиной надо, - сонно сказала Надежда. – Никому покоя не даёт. – Отхлебнула из кружки. Пришлёпнула комара на ноге.
      - Как отучать то? – так же, сонно, ответил муж, закрыл глаза. – Я тебя от бухтения, а Валю от ора за двадцать с лишним лет не отучил, а ты говоришь: «собака»…  Хотя… Её то, может, и обучу, а, вот, вас как?..
      Окки согласно дернула лапой во сне.
      - Ты мышь убил? – встряла в вялый разговор Валентина.
      - Убил, убил, - Вовка повернулся на бок, устроился головой на Оккин живот. Отчего то в голове закрутилось цепочкой: «стойбище… пастбище… сидалище… лежбище… кладбище…»
      Валентина поднялась, ушла.
      - Надь! Надь! Иди сюда! – возмущенно прокричала через минуту от силосного короба.
      - О, господи! – Вовка тоже поднялся, подошел к женщинам.
      - Надь, ну, он что, в самом деле? Издевается? –