Не умея толком увидеть, расположившись, так сказать, не без неудобств в акте увиденного, мы неряшливо отступаем к подслеповатому. Наспех, чаще случайно, применяем слепленный чужими руками аппарат согласия или отказа. Который палка отнюдь не о двух концах, да и вовсе ничуть не подобен палке. Например, доводилось ли вам наблюдать дракона? Или, на худой конец - забудем пока о палке - тигра? Да, пожалуй, почему бы нет, в цирковой гастроли, в клетке при серпентарии Императора, в разделанном виде - на рынке. Но вот этот тигр, презрев несвободу, карабкается по стене каньона, по трещине, складке, пустому телу которого с едва различимым шепчущим шорохом скользит так часто зрительно неуловимый ветер. Его альтер-anima - в нашей масштабной миниатюре - дракон в глубинах голубых слоев неба медленно - почти, как часовая стрела - маневрирует, для посмотревших стоя внизу - вверх - и воображаемо шарящих глазами, словно это шаркающие, в тапках, ноги - представляясь обычным в любых краях ничего не значащим сгущением воздуха. Нет. Дракон, который не есть, но возможен, стремится покинуть теневой ствол между землей и высоким, в абсолютной, почти космической пустоте, перьевым облаком, поскольку для Pterodactyloidea тепло и прохлада - как нет и да, определяющие ускорение и замедление крови, дыхания, жизни, внимания и, соотвественно, интереса к происходящему. А что же тигр? Тигр устроен жить изнутри и порождать множества тепловых точек, которые кратковременны и остывают прежде, чем кто-либо начнет собирать в умозрении их предполагаемый для визуализации конгломерат. И да, и нет. Драконов и других крылопальцевых, как водится, не существует в помине. Сны, мифологические забавы, чужая душа - это все некогда, неохота и, будьте добры, отстаньте. На общепринятой повестке насущное. Вот, хотя бы, этот наш тигр. Он наделен свойством совпасть с накиданной наподобие кучи тряпья реальностью; и вот уже вы, выступая расслабленной жертвой, едва ли чувствуете его присутствие, пока вдруг ваши кости не начинают трещать, ломаясь, и ваша собственная кровь с удивлением течет, по большей части, снаружи. Только затем мы и имеем в виду поставить в известность, что на Вас готовится покушение. Доверенное лицо уже сообщило о переводе двух с половиной миллионов условных валютных ценностей на один из западноевропейских депозитов. Они, хотя в этом мире трудно чем-либо овладеть аксиоматично, находятся в нашем парадоксальном распоряжении. Возвратившись в двоичность и чуть было опять не помянув палку, мы чувствуем себя, тем не менее, в некотором фантомном фрейме выбора. Свобода воли проявляет себя скорее, как тигр, нежели, как дракон. Ведь мы в состоянии ограничиться уже доступной нам суммой и, не замешкавшись, чтобы не множить сущностей, исполнить заказ. Либо, что в большей степени согласуется с нашими ощущениями о прекрасном, о человеческой этике, о социально спроектированном симулякре совести, - отказаться от тщательно и, как всегда, без изъянов сланированного убийства и довольствоваться удвоением гонорара с Вашим благопристойным участием через прилагаемый к письму счет в Swiss Volksbank. По большому, где-то, краями, великому счету, кроме да или нет, поверьте свидетелю множеств скончаний возможностей выбора, имеют малозаметное, сиюминутное место и другие позиции. Они предшествуют. Параллельно, облачно, если позволите, предвещая исчезновение тесного, набитого смыслами и запутанными концами, краткому и сонному сущему. Примеры так и сочатся, источаемые новостной лентой. Кто только из этого, философически высосанного из пальца, сущего не оказывается выброшен в отсутствие замечаний, доводов и поправок - положив предел праздничному праздночтению и толкованию черт. Один за другим. А иные и вовсе скопом, аккордно, в обрамлении катарсических катастроф. Очень скоро, говорят (или я где-то, от нечего делать, читал), чуть ли не само по себе время окажется вовлечено в тление и, нелепое, истончится до положений, близких к математическому эпифеномену абсолютно безповоротного нуля. Слово, послесловие, эхо, а также рекурсивные бесконечности разума воспоют и растают, как будто их не бывало, да и не могло бывать. Ничего настоящего не останется. Здесь, где пока вроде тикает, как ритмичный водопад редких капель из крана, разнообразя беседу выцветающим, акварельно тающим пятном анекдота, приведу историческое. Мало читаемый, не чтимый никем, кроме ленивой, вялой молвы, поэт, застрявший в слякоти межсезонья между V и, например, VI веками, некий Цзо Цзынь, практически не пострадав, грязно, по-геростратовски, обрушил на себя славу, запросто разгерметизировав плен приличий щемяще местнического, мелочного и мещанящего Сианя, - почти что нечаянно. Была посеяна, рассыпаясь по девственной пустоте, паника: смешав саке с седуксеном, Цзо потерялся в призрачном, зря драконов, тигров и вообще странное, тело отпустив, что называется, в свободный акт выпаса. С воплем "вэньцзя цзя!" ("папка для бумаг") он выплеснул голого, как погасшая лампочка, себя в уличное двуличье, цитируя публичную, как никогда, цитату Адама, хотя и несколько китайского толка, - прищурившуюся, неатлетично облысевшую и издавно, органически, зависимую от содовой и седативных. Не укладываемое ни во что из знакомого, изумленное удивление от самообнаружения на пороге зияющей в метре от каждого из нас бесконечности двигало им подобно многим модой выдуманным Кадмонам; но каково было впасть в ступор и вытаращить дрессированное до глазури взирание убаюканным до заученных знаков и простым, как затылок, прохожим?! Всего за час с небольшим непринужденного бега его некрупный пенис вписался в пейзажную живопись пяти тысяч мировоззрений как сианьцев, так и приезжих, и пришедших, и вползших, и внесенных, и непонятно как оказавшихся и заблудившихся в сиюминутном сем. Как некая нерешительная указка, изображающая волну, как осцилографически мерцающая синусоида, как, наконец, пример формально горизонтального маятника Фуко, его в такт трусце амплитудящий фалинь, фаллос, флюид definitio сияюще резким, хотя и не слепящим, росчерком отмежевал прошлое от внезапно вакуумированного настоящего, где. Ни да, ни нет. Плывшие в сморении дремотой течением Янцзы - и те хватались цепко за весла и принимались подгребать против только затем, чтобы длить и длить не предусмотренное инструкцией, возмутительное, зримое чрезмерно и остро зрелище бескомпромиссного бегуна без одежды. Наповал валило влипающее в ум озарение, что он нисколько не неуместен. Напротив: невыразимо обесценив все остальное, обнулив само понятие нулевого, себя он уверенно вверял норме, этой предпоследней бастионе бестолочей и припадочных. Совершенная суггестия socium; декадентский и выморочный выпад; эскапада декапитируемого; бред о настоящем искусстве. Вероятность транса среды априори подразумевалась и не замедлила обрушиться апоплексирующим коллапсом. И, разговорно вульгаризируя, собственно вот. Спустя всего каких-то сто лет его уже ставили в пример как камертон классического китайского поэтического языка - что бы под этим ни подразумевалось. Конформисты и конфуцианцы признали великого Цзо своим. Даже удаленные от казусов суетного даосы - и те недолго сопротивлялись, как повелось, не сопротивляясь ничему подобно воде, и завели в обиход голый бесцельный бег как специальный раздел пустотных практик даосской йоги. Скорее всего, все-таки, нет. Вероятно, посередине, либо поблизости, а может, и где-то внутри этого самого или. Лично мне по сей год, день и время угасающей ночи умудренно близка метафора облачно не ограниченного нигде. И, поскольку валить васю следовало почти с пяти ли, Сунь Цзяо Цинь Сяо Хо все-таки остановил выбор, дал тому, так сказать, упасть и замереть на автоматической крупнокалиберной винтовке с фантастически высоким темпом стрельбы, патроны для которой не помещались в подсумок и приносились на рубеж события в отдельной корзине, сверху накрытой, чтобы избежать недоразумений, желтой или даже рыжей материей, возможно - небольшим отрезом шелка.
|