ПЛАТОН МНЕ ДРУГ, НО АРИСТОТЕЛЬ ТОЖЕ

сокрушениям она получила серьезный взгляд бородатого, который подействовал на нее усмиряюще.
    - И что же это за субстанция, известная нам? – осведомился бородатый. – Быть может, имеются в виду монады Лейбница, или Мировой Разум Шеллинга, или Мировой дух Гегеля, а может быть воля к жизни Шопенгауэра?
    - Да нет, - спокойно возразил я. – Все гораздо проще. В «креативной философии» такой созидательной силой является Творческая энергия Вселенной, которая заключается в каждом атоме, и соответственно в каждой вещи.
    - А, ну конечно, - не удержалась Светуха, старательно ухмыляясь. – Как же я забыла! Креативная философия. Это я читала.
      - То есть, вы хотите сказать, что энергия не только творит материю, но и определяет ее совершенствование? – поинтересовался очкарик.
    - Что же здесь удивительного? – пожал я плечами. – Энергия участвует во всех процессах жизни, начиная с создания первого атома. И дело не в том, что первый атом появился. Это могло быть результатом случайных флуктуаций. Но атом продолжил свое существование и стал участником эволюции материи. Развертывание этой эволюции показывает ее направленность на создание разума, очевидно, тождественного самой Творческой Энергии Вселенной. Так что, мы здесь явно имеем дело с творчеством. А творчеству, в отличие от всех других процессов, присущи креативные принципы. В их числе «принцип рациональности», «принцип преодоления», «принцип новизны», а также, упомянутый мной, «принцип целесообразности». Главным же из этих принципов «креативная философия» признает «принцип любви, дополнительности, гармонии».
    - Ну, допустим,- кивнул головой бородатый. – И что из того?
    - Да, причем здесь ваши принципы, которых у вас, кстати, нет? - подхватила Светуха.
    - Так дальше-то все ясно, - развел я руками. – Если эти принципы присущи творческой энергии, которая содержится во всем, даже по некоторым сведениям в вакууме, то их-то мы и можем принять за эйдосы творчества. Их вполне достаточно для направленности вектора развития материи к идеалам красоты.
    - То есть, получается, что эйдосы существуют, - озадаченно произнес бородатый. - Но тогда Платон прав.
    - Но это не те эйдосы, о которых он говорит, - внес я поправку. - Это эйдосы принципов творчества и красоты, которых не более десятка. По сути, они равны законам природы. И значит, Платон одновременно неправ. Тогда, как будто, прав Аристотель, полагавший, что идеальный образ содержится в самой вещи или особи. Но если бы это было так, то особи не могли бы приспосабливаться к изменяющимся условиям внешней среды.
      - Хм, - погрузился в раздумья бородатый, но очень скоро вернул мне свое внимание. - А знаете, Валерий Михайлович, мне почему-то пришел на память один фильм, где некий бывший узник, научившийся играть в шахматы в тюрьме, играет с известным гроссмейстером и объявляет ему мат. А тот после долгих размышлений вдруг восклицает: «Какой же это мат? Это же просто глупый ход!» Вот, и здесь, говоря об идеальном образе предмета, об эйдосе, вы имеете в виду лишь творческое восхождение материи к совершенству, которое в этом случае неопределенно, и потому быть может, далеко от идеала.
    - Вот именно, - подтвердила Светуха, заставив тем бородатого поморщиться.
    - Так никакого идеала в природе нет, - возразил я. – Идеал мы представляем в виде некой застывшей формы. Что-то вроде кристалла. Но возьмите прекрасную музыку, и остановите ее на самой лучшей ноте. И что у нас получится? Все, что лишено творческого развития никак не может быть законченным идеалом. Без движения в гармонии с внешним миром объект немедленно превращается в ничто. Я же говорю, колченогий паучок за окном, может быть удачливее всех своих эйдосов, по отношению к которому является недопауком. Поэтому Платон не ошибается, когда в иерархии эйдосов на высшую ступень ставит идею блага. Ее одной и достаточно для целеполагания, если разуметь под благом красоту. Тогда само стремление к прекрасному является прекрасным. В этом смысле справедливы слова Бернштейна: «Цель – ничто, движение – все».
      - По- вашему, выходит, оценка не имеет значения, - сообразила Светуха. - Вот так педагогика!
      - Ну, благо – это такая вещь… - рассудил очкарик. – Платон полагал, будто достаточно дать человеку нужные знания о благе, и это сделает его нравственным. Но история развития знаний и общества успешно опровергает эту версию.
      - Знания – это тоже вещь неоднозначная. Как известно, умного знания делают умнее, а глупого - только глупее. Паучок знает, как плести сеть, но вряд ли он осмысливает свои знания. Ведь он не мыслит. А человек лишенный слуха, может иметь знания о прекрасной музыке, которую слышит, но не способен ею наслаждаться.
    - Да уж, - раздумчиво согласился бородатый, кинув при этом неодобрительный взгляд на Светуху. – Паучку гораздо милее вибрации паутины.
    И пока Светуха, силилась изобразить улыбку, мне почему-то вообразилась паучья сеть с изрядной прорехой в виде неудачного «ужина с придурком».
    - Что ж, э-э-э, Светлана Мироновна, - заключил бородатый, поднимаясь из-за стола. – По-моему, нам тут делать нечего. Валерий Михайлович вполне справится с вашим факультативом философии. А вы, Аврелий Михайлович, держитесь. Думаю, вы понимаете, о чем я. И вот что… Как-нибудь зайдите к нам на кафедру. Спросите, например меня Гудкова Сергея Ивановича, или вот, Петра Григорьевича. Извините, что мы сразу не представились. Но как-то так получилось… - здесь он вновь покосился на Светуху, - В общем, обязательно зайдите. Мы очень рады нашему знакомству.
      Церемония прощания длилась какие-то минуты, но в их течение Светуха несколько раз уводила взгляд куда-то в сторону. Это мне показалось странным. Но проследив ее взгляд, я все понял. Она смотрела на камеру видео-наблюдения. Индикатор камеры светился, указывая на то, что камера работает. Из этого следовало, что Светуха устроила трансляцию нашей философской беседы.
      Мои подозрения подтвердились уже на следующий день, когда меня попросили к директору.
      - Хочу вас проинформировать, Валерий Михайлович, - сказал директор, усадив меня в кресло и предложив стакан чаю, - Я собираюсь на пенсию. У меня, разумеется, есть кое-какие связи. И я намерен сделать все для того, чтобы директором нашей школы стали вы. Так что, если вам вдруг предложат работу в университете, вы подумайте, но откажитесь. Дело в том, что я не хочу, чтобы школу возглавила Светлана Мироновна. Ведь ей бы все интриги плести, да заговоры. Нет, я категорически против ее кандидатуры.
    Размышляя над словами директора, я посмотрел в окно, где на фоне осеннего пейзажа разглядел реющую паутинку у самого стекла. Она была похожа на луч света, который почему-то утратил свою жесткую прямолинейность. Возможно, эта паутинка еще недавно была частью чуткой паучьей сети, он теперь оказалась во власти воздушных потоков. Это привело меня к мысли о том, что Светлана Мироновна красит волосы. Наверняка они у нее тронуты сединой. И вообще, ей, видимо, нелегко держать себя в строгой форме, соответствующей ее идеалу педагога. Во всяком случае, чрезмерное напряжение нередко проявляется в радужке ее серых глаз. И тогда эта радужка более всего похожа на паучью сеть. Кстати, за радужкой в глубине глаза располагается сетчатка. Сетчатка глаза. Интересно, а как выглядят глаза Светухи в моменты грусти и разочарований? Быть может, тогда в них можно разглядеть такие же реющие паутинки?
      - Ведь вы правы, - вдруг продолжил директор, очевидно, не обнаружив у меня признаков заинтересованности или признательности. – Стремление к прекрасному само по себе прекрасно. Но если движение к идеалу безнравственно, то оно делает ложной саму цель. Не знаю, как там насчет эйдосов осла и паучка, но я думаю, что Платон прав, полагая, что человек задуман природой изначально. Это следует из положений вашей «креативной философии». Эйдос человека предопределяется системой принципов творчества и красоты. И этим идеалом является Бог.
      - Конечно. И человеку дано это знать, - согласился я. – Только это больше касается первозданного человека, который не обременен мышлением, плодами цивилизации и общественными отношениями. Эти-то факторы и создают эйдосы современных людей, также как условия природы определяют эволюцию паучков. Вот и вы… Ваша цель отдать школу в руки порядочного человека, как будто, достойна высших похвал. Но ведь Светлана Мироновна долгое время тащила на себе всю работу по школе. Она надеялось стать директором, и практически им является. Надо ли в этой связи напоминать вам слова Фуллера: «Благодарность — малейшая из добродетелей, неблагодарность — худший из пороков».
    - Ох, уж эти философы, - покачал головой мой неожиданный оппонент. - А знаешь, Михалыч, ты прав. Я действительно использовал бурную энергию Светланы Мироновны в своекорыстных целях. Мне следовало сразу подумать о том, с кем я имею дело, и какого это дело. Но мне казалось, что как заместитель она на своем месте. Да, вот вам и благие намерения. Что их ничтожит? И что теперь делать?
    - Ничего, - спокойно ответил я. – Я отклоняю ваше предложение. Вот, и все. И вообще, я думаю, что Светлане Мироновне больше подходит роль директора, чем роль учителя. Тем более, что у нее большой опыт в практике руководства школой. Тот же факультатив философии – ее затея. А я помогу ей с этим справиться. Зато, когда она станет директором, ей не придется бороться за кресло главы школы. И очень возможно, что это обстоятельство изменит ее к лучшему. Так что, нам неплохо бы найти философское обоснование фразы Даниила Гранина: «Когда человек чувствует себя на месте, он становится лучше».
    - Да, философия… - одобрительно покачал головой директор. - Философия школе нужна. Поддерживаю. Ну, а тебе спасибо, что отказался. Не дал мне проявить худшее из пороков.[/justify]