Убедившись в том, что девятнадцатилетняя Луиза Кеннингман совершенно точно мертва, что ее жизнь оборвалась за два дня до свадьбы, я выдержала еще честные пять минут подле юного тела: нужно было собраться с мыслями и привести себя в должный вид.
Глубоков вздохнув, я подошла к зеркалу и осторожно потерла глаза, чтобы придать им болезненный вид, затем навела пудрой бледность на щеки, слегка растрепала волосы – мне нужна была скорбь, мне нужна была трагедия, сочувствие, которого я уже давно не испытываю. Только после этого, придирчиво оглядев себя и убедившись в том, что вид мой сойдет к случаю, я вышла из комнаты, оставив в ней тело Луизы Кеннингман.
Идти было недолго, но с досадой я поймала себя на том, что нарочно иду куда медленнее обычного. В комнату, где ожидал своей участи мой лучший друг и соратник – Гастон, я ввалилась с заранее заготовленной фразой:
-Всё кончено! Я пыталась, но даже моей магии…
Недаром жизнь привела меня однажды к порогу бродячего театра пару столетий назад, где и произошла моя встреча с Гастоном, ведь сейчас, я, имея полное спокойствие в душе, слышала себя со стороны и точно знала, что прозвучала искренне.
Гастон стоял у окна. я знаю, что он угадал свою участь с моим появлением, а возможно и раньше, когда услышал мои шаги в коридоре.
Он был бледен, его глаза лихорадочно блестели, а руки не находили покоя: он действительно любил Луизу Кеннингман и собирался на ней жениться, несмотря на запрет Высшего Совета Магов, согласно которому мы не могли создавать семьи и любить тех, в ком нет волшебной силы.
-А зачем? – рассуждал Совет, - они смертные. Вам будет больно. Мы хотим вас сберечь. Они умрут быстрее вас, их легко убить, или они могут попытаться убить вас, ведь людей так пугает магия!
Правда, запрет этот был больше бумажный – всегда находились те, кто шел в обход, кто открывался людям, или же продолжал жить тайной, бессильно наблюдая за тем, как угасает их любимый человек.
-Я пыталась, Гастон! – я рухнула в кресло, изображая из себя полное бессилие, - я пыталась!
-Я знал, что она умрет, - Гастон взглянул на меня с мольбой, голос его звучал очень тихо, - но я не думал, что это произойдет так скоро!
-Они смертны, - язык мой – враг мой, хотела же без какого-либо намека на истину понаблюдать за мучениями моего друга, но нет! Обязательно надо себя как-то обозначить! Благо, Гастон не заметил, слишком погрузился уж в свое горе…
***
Судьба свела нас несколько столетий назад. Я бродила по миру, не зная, где быть и кем остаться. Моя мать, узрев во мне что-то необычное, что было проявлением магии, а сочтено ею за дьявольское клеймо, бросила меня на попечение своему другу. Он растил меня до семи лет, а после – умер в полном одиночестве. Я куда-то пошла и шла-шла очень долго, пока не прибилась к одной деревне, а потом все и вовсе стало напоминать одну большую дорогу.
Из деревни пришлось уйти, потому что вскоре с моим появлением начался мор скота. Жители решили, что это я принесла болезнь или проклятие, и я поспешила убраться оттуда, пока эта мысль не обратилась в какой-нибудь костер для меня.
После был город. Там было даже удачно – меня взял в подмастерья самый настоящий маг. обучал он, к сожалению, недолго, потому что город ему пришлось оставить из-за того, что на него ополчилась церковь, и он поспешил убраться прочь, оставив меня на произвол судьбы.
В этом городе я задержалась. Воровала, когда была возможность, перехватывала работу, не гнушаясь ничем, иногда попадала под внимание какого-то приюта или чьей-то добродетели, но жизнь моя была почти что мирной, а единственная сложность состояла в том, что учиться приходилось самой, полагаясь на собственный инстинкт.
Потом же был бродячий театр, куда меня занесло из любопытства. В том театре я обжилась, имея странную любовь к сцене. плюс – оказалось, что у меня хорошая память и я запоминала огромные тексты за нескольких персонажей, подменяя, если нужно, чье-нибудь пьянство или болезнь.
В том-то театре Гастон меня и нашел. Он проходил по улице в сопровождении своих слуг, когда мы играли свое, настолько бездарное, что почти гениальное в своей остроте представление, увидел меня и остановился. Я тоже его заметила, угадав в нем что-то, близкое мне, похожее на меня саму, и даже пропустила две своих реплики.
Что-то в нем было!
После спектакля он оказался подле выхода, прятался за плащом и капюшоном – ну, тут я его понимаю, не стоит появляться возле бродячего театра, когда у тебя явно такое положение, что ты со слугами по улицам бродишь!
-Как твое имя? – спросил Гастон, когда я, увидев его, безошибочно угадала, кто он.
-Сатор, - тихо ответила я.
-Ты аг! - он не спрашивал, а утверждал, - и что ты здесь делаешь?
-Играю, - я пожала плечами, - не знаю, куда идти и где учиться магии, а так хоть…
Гастон снял капюшон и подал мне руку.
Я пошла за ним, оставив в тот день всю старую свою жизнь, разорвав ее одним махом на две части. Отныне бродяжка Сатор была мертва.
Гастон привел меня в свой дом, сказал, что будет учить магии. У него была потребность в восхищении, и он вызывал ее в своих кругах, где был молодым дворянином-сердцеедом, дуэлянтом, острословом. Но ему было мало. ему хотелось, чтобы кто-то восхищался его магическим искусством, а потому он и привел меня в свою жизнь.
Для всего света я стала его сестрой, до этого времени проживающей в других его землях.
***
-Я снова вижу нашу первую встречу с Луизой, - Гастон ходит взад-вперед по комнате, - у нее было потрясающее кремовое платье! Она была такой трогательной и такой нежной. Она настоящая!
-Была настоящей, - с удовольствием поправляю я, и лицо Гастона искажается от боли, с глухим стоном он падает в кресло напротив меня.
***
Гастон обучал меня не только магии. Он вытаскивал меня в свет, заказывал какие-то безумные наряды и постоянно поправлял мои ужасные манеры. То ему было не так, другое – то же. Я не умела танцевать, не умела красиво и аккуратно есть, путалась в ножах и вилках, неправильно держала руки, не выдерживала осанку и не всегда удачно поддерживала разговор – словом, для мага, которому явно хотелось властвовать и направлять, а также для человека, которому скучно, я была находкой.
Сам же Гастон вел не самый порядочный образ жизни и периодически попадался то с одной, то с другой женщиной, не замечая при этом, замужем та или нет, свободна ли от уз, а также игнорируя нередко и ее происхождение. Бывали месяцы, когда его имя не сходило просто с уст общества.
При этом – он все равно оставался любимцем!
Когда проходили годы, которых нельзя скрыть от человека, и нельзя было более оставаться на прежнем месте, Гастон брал меня и увозил. На новом месте он называл новое свое имя, представлял меня своей сестрой и завоевывал любовь к публике. Так и бродили…
Вся моя жизнь все равно оставалась дорогой. Были те же скандалы и те же дуэли с мужьями, женихами и братьями оскорбленных и пойманных, разоблачённых женщин. Однажды я не выдержала и спросила:
-Высший Магический Совет запрещает любить смертных, какого черта ты творишь?
-А кто говорит о любви? – Гастон даже развеселился. – К тому же, Сатор, все запреты Совета, а особенно этот – на бумаге. Наша жизнь она долгая, скучная, нужно хоть как-то развлекать себя…
***
-В чем причина? – Гастон отнимает руки от лица, - она человек, но ведь она – вполне себе здоровая и крепкая девушка, так…
-Болезнь, - пожимая плечами, - называется «смертный».
Гастон смотрит на меня с настороженностью. Что-то новое появляется в его взгляде, но сейчас мне все равно – я все сделала правильно.
***
Те годы застали нас во Франции, которую Гастон так любил. Я думаю, что она и была его настоящим домом. Впрочем, Париж увлек и меня. да, на его улицах жила нищета и было очень грязно, но что-то было в этом городе такое, что забирало остатки моей магической души. Казалось, что этот город дышит, что он живет, у него есть свой пульс.
Гастон ходил тогда очень мрачный. Я знала, что он предчувствует беду, встречается со знатью, о чем-то сосредоточено с ними договаривается, но то были годы, когда мне надоедала компания одного лишь Гастона, когда захотелось и захотелось отчаянно быть любимой и любить самой. Мага, который был со мной рядом, я привыкла считать своим спасителем, соратником, наставником, но вот любить его не могла. Я была благодарна ему, но это было не то чувство, по которому томилась моя душа.
У меня были привязанности, но не было настолько сильных, как случилась в те годы.
Я знала, что Гастону не до меня, я знала, что он меня все равно не посвятит в свои дела, как никогда не посвящал ни в одной стране, полагая, что нечего мне бояться или переживать, что мое дело – наслаждаться жизнью, учиться магии, совершенствовать тот раздел, который удивительно легко дался мне: яды.
Нашу встречу я помню четко, в красках, над которыми оказалось не властно время.
Он говорил с народом, собравшимся на Торговой Площади. Он говорил с ним так, как отец, скорбящий над ребенком, призывал к борьбе, обращаясь будто бы к каждому, и ко всем одновременно.
-Аристократы строят заговор! – он обводил глазами толпу и его взор, клянусь, пылал.
Я вспоминала Гастона – его окружение, его имя, неизменно знатное, встречи, что он постоянно устраивал в тайне ото всех, не допуская меня, и слова незнакомца не показались мне такими уж нелогичными.
-Они хотят отнять остатки нашей истерзанной свободы! То, что для каждого – неотъемлемое право, то, что для каждого – путь и наследие, они хотят просто подчинить себе, заковывая нас под гнетом цепей, словно бы псов…
Не замечала я такого, честно скажу, по отношению к себе. Никто моей свободы не ущемлял, но нищета вокруг была всегда, грязь и голод, всегда были те, кто считали себя выше, даже вот, например, Гастон, хоть и называл меня своим другом, но все же – не допускал меня к своим делам, хранил скрытность и все равно, хоть и научилась я держать осанку и перестала путаться в приборах, смотрел на меня свысока. Но я всегда оставалась свободной. Гастон позволял мне все: любые книги, любые развлечения, знакомства. В конце концов, я вольна была бродить по улицам любого города, где мы были, и делать то, что мне вздумается.
Я могла и оставить Гастона без труда, но так мне пришлось бы искать другого какого-нибудь спутника в магии, или же таиться своей силой ото всех. и снова идти. Идти куда-нибудь дальше…
-Я не попаду в руки тирана живым никогда! – вещал незнакомец, и толпа радостно взревела…
***
-Что за болезнь? – теперь Гастон спрашивает уже с нажимом. – Болезнь, которую не в силах вылечить Сатор? Моя ученица? Талантливый маг?
-Не все нам подвластно, - пожимая плечами, пытаясь сохранять непринужденный вид, но дрожь все-таки проходит по голосу. Как бы не складывалось все вокруг меня – Гастон многое для меня сделал.
Гастон медленно поднимается из кресла и отходит вновь к окну. Некоторое время он молчит, размышляя, затем спрашивает:
-Она что-то сказала? Ну, перед тем, как…
-Ничего не сказала, - лгу я, вызывая в памяти метание Луизы Кеннингман по горящей от ее температуры постели. она металась. Она кричала, царапала простынь ногтями и просила Гастона прийти и спасти ее от ужасного жара.
Но, в отличие от Гастона, я милосердна, и я не расскажу ему о последних минутах его
