Хлястик

            Не то, чтобы природно склонен я нарушать дисциплину и порядок, или всегда только и делал, что попадался, но какими-то излишне громкими и показательными, что ли, "залёты" мои на первом курсе оказывались. И возникали они в большинстве своём на ровном, что называется, месте.
            Взять, к примеру, безобиднейший перекур в процессе уборки территории учебного центра, где проходили курс молодого бойца по зачислению в училище, с которого всё и началось.
            Сидели в отведённом для курения месте, кто дымил, а кто развлекался сам и других развлекал, наперебой анекдоты травя. Воспринял я за реакцию на анекдот про генерала и дневального команду командира отделения: "Встать! Смирно"! - и то, как быстро и с каким выражением лиц повскакали со скамеек мои товарищи. Воспользовался образовавшейся паузой, небрежно сказал им: "Вольно-вольно", - и быстренько поведал байку об авиатехнике, побывавшем в фашистском плену.
        "Ох, матчасть знать надо, братцы", - завершил повествование уже в полной тишине, обернулся и узрел замполита факультета в чине подполковника у себя за спиной... Картина Репина: "Приплыли".
            Одно только опрометчивое деяние - и пышный букет нарушений сразу. Тут тебе и невыполнение команды, и неуважение к старшему по званию, а пуще всего - "облик аморале". Дело-то в 70-х годах было, когда малейший намёк карался уполномоченными на то лицами и службами, как покусительство на соцустои, - не только огрёб по наряду за каждое из нарушений, но и стал я тем примером, что "другим наука", в несчётных замполитовых воспитательных лекциях.
            Сразу запомнил меня замполит с первого того раза. Правда, и поводов не забывать предоставлял я ему, и не только ему, достаточно и самых разных.

            После трёх пристрелочных выстрелов из первого своего личного оружия (СКС 1949-го года выпуска) заявил я заместителю начальника училища по боевой подготовке (и какая нелёгкая занесла на стрельбище учебного центра столь высокий чин со всей его свитой?!), что карабин никуда не годится, так как разброс свидетельствует о недопустимом износе канала ствола.
            "Скромнее надо быть, молодой человек", - отечески напутствовал меня замполит на внеочередные кухонные работы, куда определил меня заместитель начальника училища.

            Первое увольнение после принятия присяги стало и последним на последующие полгода. "Разинув варежку", любовался я позеленевшим от древности куполом Домского собора, а когда обратил взор на грешную землю, то увидел пред собой гарнизонный патруль, которому и мысль не шевельнулась у меня честь отдать. Но не только это нарушение явилось причиной, по которой командование прекратило поощрять меня увольнениями в исторические места красивейшего из всех виденных мной городов.

            Где-то уже в середине сентября в жаркий воскресный полдень надумал я искупаться (училище располагалось на берегу немалого озера). Купальня, после того, как утоп в ней абитуриент, и следом поработали над ней земснаряды, стала достигать глубины от силы полутора метров у самой ограничительной сетки. Посещать её можно было только в организованном порядке, что строго контролировалось патрульным нарядом, а купальный сезон был уже закрыт. Но и помимо купальни имелись манящие озёрной прохладой места на территории училища. Та же акватория возле эллинга, например, хоть и за запираемым на выходные дни забором.
            После водной процедуры, надев на шею, спрятал я мокрое полотенце под гимнастёрку, перемахнул обратно через забор и оказался нос к носу с училищным патрулём. По команде начальника патруля: "фас"! - кинулись мне вослед двое патрульных. Но и сами они были курсантами, почему не очень-то торопились меня изловить, и бег стал привычным состоянием для моего организма ещё года за три до поступления в училище, так что понадеялся я, что рассосётся ситуация. Ан не тут-то было.
            Припустил за мной и патрульный капитан. И очень нехорошо он припустил. Легко свёл на нет образовавшийся гандикап и никак не отставал, сколь ни тужился я увеличивать скорость частотой и шириной маха. Ничего другого не оставалось, как сдаться на милость победителю где-то через полчаса нарезания кругов по всей территории училища. "Молодец", - похвалил капитан, сдавая меня, взмыленного (как и не купался вовсе), дежурному по факультету.
            Но как же на факультетском построении в понедельник разорялся по этому поводу замполит: "Курсант первого курса!... Злостно нарушив дисциплину!!... Не только не выполнил команду патруля остановиться, а попытался позорным бегством скрыться с места преступления!!!... И от кого пытался убежать, наглец?!!... От призёра чемпионата Европы по десятиборью"!!!...

            Недели через две в субботу вечером объявился в расположении курсовой офицер. Человеком он был ответственным, душой болел за дело и не считал зазорным тратить время вечерами и в выходные дни на работу с безалаберным и беспокойным личным составом. Хоть и был женат.
            Обнаружил он многие нарушения в курсантском быте и послал меня (как свободного дневального, во время очередного моего отбывания внеочередных нарядов, уж и не помню, за что), за старшиной в клуб, куда тот после ужина увёл курс на просмотр художественного фильма.
            "Старшина первого курса второго факультета - на выход!" - заорал я с порога в шумную темноту зрительного зала и тут же в глаз получил. Да так качественно получил, что самому понравился брызнувший из глаза сноп разноцветных искр. Ответно послал кулак в темноту, кто-то клацнул там зубами, а потом меня, словно пушинку, вынесло из зала...
            Надо пояснить, что как раз ко времени моего поступления клуб стал яблоком раздора и местом обмена мнениями с помощью жестов для кинолюбителей всех четырёх факультетов училища. В итоге предшествовавших двадцатилетних битв и сражений был достигнут консенсус (весьма шаткий, как оказалось) в распределении зрительного зала между исторически существовавшими тремя факультетами. А тут вдруг стал заявлять свои права на место под солнцем четвёртый факультет, который образовался два года назад. Это и послужило причиной резкого обострения геополитической ситуации в клубе и его ближайших окрестностях.
            Киномеханик из вольнонаёмных, ученый многолетним опытом ремонта кресел и прочего интерьера зрительного зала, точно в назначенное время гасил свет и включал кинопроектор, а если и содержание "фильмы" не прекращало прения, не мудрствуя лукаво, просто выключал проектор. В полной темноте сражаться, не видя ни противника, ни результата воздействия на него, ужас до чего неинтересно - и выплёскивалось воинство на лужайку перед клубом, основательно вытоптанную на момент описываемых событий...
            Еле отбился я от орды (кажется, первого факультета), повалившей из зала, что та мошка на свет. Оценил, как безнадёжную, попытку разглядеть старшину или кого-либо из сокурсников в поднявшейся до небес пыли (шутка ли - до трёхсот воинов разъярёнными бизонами бодались на тесном пятачке!). Передумал принимать личное посильное участие в мероприятии (как-никак при исполнении дневальных обязанностей находился) и отправился в казарму с коротким докладом: старшину найти не удалось.
            Помню, с ехидным юмором спросил у меня курсовой офицер: "Ты за тем только и ходил в клуб, чтобы "фингал" получить"? - Но стало ему не до шуток, когда вернулся с просмотра кинофильма курс, весьма потрёпанный, включая и старшину.
            И совсем уж невесело стало всем, кроме бывших в законном увольнении, когда поутру выяснилось, что стационар медсанчасти пополнился шестью пациентами сразу.
            Трое угодило туда с переломами верхних-нижних конечностей и челюсти. Двое - с вывихами. А один, что с ушибленной раной лобной части головы поступил (имевшей, кстати, размер и форму звезды пряжки ремня), в довершение бед так и вовсе оказался сыном весьма высокопоставленного в армейских кругах папашки.
            С понедельника начался "разбор полётов". Начался он с внеочередного училищного построения, на котором отборочная комиссия во главе с замполитом по неопровержимым внешним признакам отфильтровывала из курсантского состава ценителей высокого киноискусства.
            Набралось таковых человек шестьдесят. Оказался среди них и я (по настоянию начальника курса присутствовал на построении, хоть и без того полагалось мне ещё два наряда дневалить), и многократный чемпион училища по боксу, который получил лицевые отметины на тренировке в сборной округа.
            А дальше - по древней, как мир, методе. Члены комиссии по расследованию шумного ЧП (подключились к делу и начальник особого отдела училища и чины соответствующих служб окружного ранга) рьяно взялись за дело и неделю таскали подозреваемых на допросы. Разделяя и властвуя - вызывая поодиночке и группами, применяя кнут и пряник - стращая всевозможными карами и обещая всяческие поощрения, взывая к советской, комсомольской и даже партийной чести-совести, пытались добыть, как военную тайну, имена вожаков-зачинщиков.
            Но ни один из шестидесяти кинолюбителей так и не раскололся. Скорей всего, вождей-зачинщиков попросту не было, а произошло всё, как оно обычно и бывает - слово за слово,..., и понеслась...
            Отправили на гарнизонную гауптвахту по паре самых достойных представителей каждого факультета из старшекурсников, остальных в свободное от учёбы время месяц задействовали на укреплении береговой линии от осенних паводков (песок раскидывать, который земснаряды со дна озера намывали) - тем шумное то дело потихоньку и завершилось.

            Стоит только "засветиться" пару-тройку раз, и фамилия твоя, так же, как и Иванов-Петров-Сидоров, в лучших армейских традициях становится нарицательной, на первом курсе в особенности. Да дурная привычка смотреть, не мигая, прямо в глаза начальству при сознании своей правоты, упёртое нежелание объясняться-оправдываться или клясться-обещать исправить поведение - все эти субъективные обстоятельства только усугубляли положение.
            Вот так и получилось, что первые полгода упорно числился и поминался я командованием курса, факультета и даже училища, как злостный нарушитель дисциплины. Так что витали даже сомнения в умах командования и моём собственном: "А в том ли месте я нахожусь, и моё ли это призвание вообще - воинская служба"?
            Если товарищи мои первые полгода страдали от голода (а харчевали в столовой училища вполне прилично, в буфете никогда не переводились сосиски со всякими, там, конфетками-булочками, и не зарастала туда народная тропа), то я хронически не высыпался.
            Какой уж тут спорт, когда и времени не было посещать тренировки, поскольку не вылазил из нарядов, и сам ходил, как ёжик в тумане, от недосыпа! Но пару раз отметился спортивными достижениями во славу родного факультета, что до некоторой степени сгладило остроту складывавшейся со мной и вокруг меня ситуации.

            По осени начались всевозможные