Отец и Дочь

Клод-Этьен Ларидон-Дюплесси – высокопоставленный чиновник в ведомстве генерального контроля над финансами имел репутацию человека сурового и строгого. Он не допускал слабости ни у себя, ни у подчиненных и предпочитал, чтобы последнее слово оставалось за ним и только.

Но у этого человека было сердце. И в сердце этом был бесконечный свет, имеющий имя его дочери: Анна-Люсиль-Филиппа или, как звали её в доме – Люсиль.

По мнению Клода, Люсиль была самым чутким, нежным и мягким ангелом, какой мог спуститься на землю. Её звонкий тоненький голосок, большие глаза, свет невинности в них и чуть волнистые с золотистым отливом волосы – всё это восхищало и смягчало сердце Ларидона-Дюплесси. В ведомстве он был суров и решителен, а дома он превращался в папу. Над которым Люсиль беззлобно подшучивала из-за его неловкого обращения с кружевами на рукавах...

Дома он был совсем другим человеком.

Люсиль росла солнечной, тёплой, красивой и добродетельной. Она проявляла интерес к литературе, много читала, хорошо владела вышивкой и была музыкальна. Клод-Этьен не видел в ней ни одного несовершенства. Он – въедливый к своим коллегам, дотошный к бумагам, вознес дочь свою до идеала.

Иногда Клод останавливал на ней свой взгляд, замечая с печальной тоскою, что она слишком быстро растет и уже совсем не походит на маленькую девочку, которая весело носилась по летнему саду, пугая мать. Он смотрел и не мог поверить, что от него – грубого в деяниях, иногда даже резкого в словах, человека не самой приятной наружности могло родиться такое светлое чудо.

-Это дар, - тихо, чтобы не слышала даже жена, шептал он, ни к кому не обращаясь, когда Люсиль декламировала что-нибудь для гостей. – Это дар от Бога!

И, конечно, Клод знал, что Люсиль с ним не навсегда. Когда ей было двенадцать лет, он осознал это. Начал осознавать, не умом, нет – сердцем. Это было страшно. Казалось, ржавые крючья проходят по его душе, раздирая ее в клочья.

Его ангел, его родная дочь, любимый кусочек света однажды покинет родительский дом.

Клод-Этьен обещал сам себе, что найдет ей самого достойного человека, который будет любить Люсиль от всего сердца, но понимал и то, что никто и никогда не полюбит его дочь так сильно, как он.

Тот, кто займет место отца в сердце Люсиль, вытесняя Клода, будет ей мужем, будет ее спутником, но это не он ведь вскакивал на каждый судорожный вздох болеющей пятилетней Люсиль, не он переживал и трясся, когда она носилась по летнему саду вокруг клумб и не он копил состояние для нее, чтобы сделать ее наследницей хорошего состояния.

-Единственная его заслуга будет в том, что он просто окажется смазлив! – в сердцах как-то бросил Клод своему отражению в начищенном зеркале, так как только зеркало знало настоящего Этьена, знало, что для него значит его дочь.

-Да, - продолжал Клод, обращаясь к своему отражению, - окажется смазливее других и, конечно же, падет от чар моего ангела, а она…

Договорить он не сумел – несправедливость сжала горло невидимыми калеными щипцами.

Кто-то будет для Люсиль на первом месте. День, когда она уйдет из родительского дома к мужу (которого Клод-Этьен уже заранее проклинал), станет для Ларидона-Дюплесси черным днем. Весь его свет, свет его жизни, сосредоточенный на Люсиль, впитавшийся в ее взор, его плоть и кровь, плод его лет жизни и итог того, что годы не прошли зря, его наследие – все это отдалится от него!

В глазах защипало…

***

Когда страшно боишься чего-то, судьба смеется над тобой и, принимая твой страх, она оживляет его, даёт ему лик и имя, превращает из смутной тени в ощутимый образ, материализует его в твою жизнь.

Клод-Этьен Ларидон-Дюплесси боялся, что его дочь свяжется с каким-нибудь нищим и никчемным человеком, и, что хуже того, в горячем порыве юности полюбит его. И даже если эта влюбленность пройдет, она оставит шрамы на нежном ее сердце, а он никогда не хотел, чтобы у Люсиль остались хоть какие-то шрамы, хотя, разумеется, понимал, что не в силах оградить ее от всего на свете. Однажды Люсиль все равно придется повзрослеть, столкнуться с тем, от чего отец не сможет ее защитить, но, он должен постараться сделать так, чтобы раны эти были минимальны, а препятствия были пройдены его дочерью достойно, и всё же…

О, как Клод-Этьен хотел, чтобы только богатый, знатный и добродетельный, скромный юноша полюбил Люсиль, и она чтобы полюбила его в ответ. Конечно, придется смириться с разлукой с дочерью, с тем, что она больше не только его дочь, но и чья-то жена, а в дальнейшем, и мать, но все же…

Если оставлять родную кровь, плоть и итог всей своей путанной и противоречивой жизни, то только достойному лицу.

И, разумеется, судьба забрала страх Клода-Этьена, приняла его, впитала и, изменив порядком из теневого сделала реальностью.

В дом Ларидонов-Дюплесси попал Камиль Демулен.

***

Что в нем было такого? Молодой, неизвестный адвокат без особенного успеха в делах, слишком уж романтичный для суматошного века, заикающийся в волнении…

Его привели в дом Дюплесси и он стал бывать в гостях. Вел себя скромно и был острого достаточно ума, хоть и не обладал кроме ума, ничем. Неплохо складывал эпиграммы и обращался свободно с античной историей, легко рассуждая о ней и деятелях прошлого.

Но в доме Клода были блестящие молодые люди достойного положения и происхождения, и он даже предположить не мог, что его дочь всерьез увлечется этим…нищим адвокатом.

Ведь Люсиль была умна, она прекрасно знала, откуда идет ее род, сколько за нею стоит приданого и какую партию ей следует ждать. Но…

Но Клод-Этьен не учел нежную душу Люсиль. Не учел ее романтических стремлений и совершенно потерял всяческий контроль, низведя заранее Камиля до совершенно безопасного и почти бесполезного гостя.

Когда же он вдруг понял, что Камиль Демулен слишком уж часто смотрит в сторону Люсиль, что и дочь легко смущается от одного его присутствия и щеки ее краснеют, когда он робко и тихо заговаривает с нею…

Когда произошло все это – состоялся нелегкий для двух мужчин разговор.

***

-Мой друг, - Клод-Этьен имел богатый опыт в строгом взыскательном разговоре и, хотя был возмущен такой наглостью Демулена (да как он вообще посмел даже думать о Люсиль!), мялся совершенно по-мальчишески и осторожно выбирал слова, теряясь в горящем каким-то странном огнем глазах юноши, - мой друг, мне кажется, или ваше сердце несколько… неравнодушно к моей дочери?

Он ожидал, что Камиль смутится, как обычно и бывало, когда он вдруг начинал с ним разговор за столом, что начнет даже отрицать и заверять, что у него и в мыслях ничего не было, но Демулен спокойно, не сводя взгляда от Клода, вдруг ответил:

-Моё сердце живет и бьется для одной только Люсиль, если вы об этом.

-Это чёрт знает что такое! – спокойный тон Камиля вывел Клода из себя. – Да вы, молодой человек, да вы… да кто вы вообще такой?! Моя дочь может рассчитывать на партию более достойную, чем ваша!

Но Демулен выдержал и это:

-Я люблю вашу дочь, месье. Ничего это не изменит. Сердце Люсиль я не смею неволить, но она ясно позволила мне знать, что разделяет мое чувство. Светлое чувство, уверяю вас. Я не хотел оскорбить ваш дом, и я не считаю…

Странное дело – лёгкое заикание Камиля пропало.

-Нет моего благословения! – для верности Клод-Этьен рубанул по воздуху ладонью, как бы отсекая Камиля от своей семьи. – Я хочу, чтобы вы не смели даже давать надежду моей дочери!

-Вы редко бываете на улицах, месье, - Демулен неожиданно улыбнулся уголками губ, - вы не слышите речей, что раздаются то тут, то там? Происхождение не будет значить ничего, если грянет бунт бедноты. Происхождение и богатство не помогут вам устоять на ногах. Прошу вас…Люсиль тревожна за вашу реакцию, она не смеет открыть вам и слова о нашей любви друг к другу…

-Никакой любви! – взревел взбешенный Клод-Этьен, - вы – никто! Вы – пустое место! Адвокатишка! Да если бы вы имели хоть что-то за своей душой, кроме романтичных своих воззваний к истории! Да если бы…

Он не договорил, отмахнулся.

-Смею вас заверить, - холодно отозвался Камиль Демулен, - что понимаю ваш гнев. Я знаю, что у вашей дочери есть весомое приданое, но и я не ничтожен так, как вы говорите.

Ссору прервало появление мадам Ларидон-Дюплесси, что от всей души симпатизировала Камилю и была уверена, что для Люсиль лучшей партии и быть не может.

***

Новая гроза разразилась и с большей силою в апреле 1787 года, когда Демулен или, как выразился, скрипя зубами, Клод-Этьен:
-Паршивец Демулен…

Сделал предложение Люсиль.
Люсиль отреагировала смущением и легким испугом, взволновалась и, с трудом скрывая радость свою, бросилась в дом, поделиться с матерью и отцом. Но встретила мрак.

-Нет моего благословения! – сразу же отреагировал Клод. – Нет и ни за что! У него нет ничего, на что он мог бы содержать семью. Вся его карьера…

-Папа! – Люсиль топнула маленькой ножкой. Она с трудом сдерживала слезы. Еще пару минут назад она светилась от счастья и ощущала себя настоящей женщиной, что вот-вот познает счастье супружеской жизни, а теперь была готова разреветься как маленькая девочка.

Она все-таки разревелась. Громко кричала и даже разбила несколько тарелок, а в конце – лишилась чувств, не добившись, ровным счетом ничего, и как-то мгновенно обессилев.

Слезы, уговоры не помогли. Клод-Этьен, как не рвалось его сердце от боли, все-таки не сумел заставить себя согласиться на этот проклятый брак.

Мадам Ларидон-Дюплесси вышла к Камилю и, сама чуть не плача, выпроводила его прочь…

***

Когда пала Бастилия, в народе заговорили со всех сторон о многих именах и новоявленных лидерах. Клод-Этьен не старался особенно подслушивать, но ему некуда было деться от имени, что тревожило его, и по-прежнему было с Люсиль.

Камиль Демулен! О, как восхваляли его статьи и слова. Его цитировали, его переписывали и куда бы ни шел Клод-Этьен, он всюду натыкался на имя ненавистного выбора своей любимой дочери.

Гремело по улицам, шумело по проулкам и закоулкам. Шелестели газеты, и листовки кто-то разбрасывал с пугающей услужливостью. Постоянно кто-то кого-то к чему-то призывал, где-то постоянно кто-то умирал, и речи разносились по площадям. И толпа радостно подхватывала эти речи и, изголодавшись по хлебу и крови, рвалась к смерти, к погромам, к бунту.

Бунт нищеты не встал еще во всей своей красе, но уже поднял голову.

И тогда Клод-Этьен понял, что его дочь – это не только дар от Бога, но и дар от Дьявола, потому что ему приходилось смириться с ее выбором. Теперь, когда Камиль Демулен стремительно возвышался, у него не оставалось ничего, кроме уступки.

***

Клод-Этьен был опытен. Он знал, что когда толпа кого-то возносит, она его легко и губит. Сегодня ты можешь быть богом, а завтра толпа разорвет тебя в гневе и в ярости, будет проклинать самыми последними словами…а ты ничего не сможешь сделать, ведь любое твое действие будет вызывать только новый приступ ярости.

И никак нельзя спастись от этого монстра.

Но Демулен снова стал прохаживаться рядом с домом Дюплесси. Люсиль снова веселела, когда замечала его и Клод-Этьен понимал, что выхода нет – придется ему дать свое благословение на этот брак, ведь в противном случае, Люсиль уже не отступит и не отступит