Распятая на звезде. Глава первая

заунывными причитаниями:
– Быть может, наша вина заключается в том, что мы рождены на свет дворянами? Предположим. Но ведь я, к примеру, ни разу не воспользовался дворянскими привилегиями, не имел ни чинов, ни орденов... Со студенческой скамьи я поступил на службу в банк, где три месяца работал бесплатно. Затем получил скромное местечко на пятьдесят пять рублей в месяц и более четырех лет работал по десять-одиннадцать часов в сутки. Не крал, не убивал. Меня оценили, продвинули вперед и на одиннадцатом году службы назначили управляющим отделением нашего банка… Я был снисходительным начальником. За всю мою долгую службу никого из подчиненных не уволил. Всегда со вниманием относился к их нуждам. Но виноват ли я в том, что, делая карьеру, я обогнал своих сослуживцев и заработок мой дошел до шестидесяти тысяч рублей в год?.. Я нарушил идею равенства. Но можно ли за это карать? В таком случае и сосна, под которой я лежу, тоже виновата в нарушении равенства, отнимая сок у своих соседей и заглушая все кругом. Да и возможно ли равенство людей, когда ни в растительном царстве, ни в мире животных его не существует ?..





Американские номера


Екатеринбург, июнь, 1918 г.

Ехать в комиссарской повозке Александру Дмитриевичу было неудобно – тесно и темно, да и пахло чем-то очень неприятным. Резные стулья, за которые им когда-то были заплачены немалые деньги, были закиданы красноармейцами кое-как и теперь своими ножками торчали в разные стороны, чем очень сильно ограничивали свободное пространство. Собственный костюм, как и бальное платье дочери, захватанные чужими руками, казались совсем чужими, от них хотелось отстраниться как можно дальше.
Александр Дмитриевич пододвинулся к проему, свободному от брезента, накрывавшего повозку.
– Что, сбежать хочешь? – раздался окрик комиссара, который прежде не пожелал обмолвиться со своим невольным попутчиком ни единым словом.
– Мне подышать немного охота…
– Ну, дыши, дыши пока, буржуй недорезанный. Только помни – от нас не убежишь. Чуть дернешься – мои орлы тебя враз в расход пустят!
Разумеется, ни о каком продолжении разговора не могло идти и речи. Пришлось немного отсесть. Но все равно так было лучше, да и остаток видимой свободы оказывался гораздо большим.
Лошадка перебирала ноги совсем не спеша и никто ее не поторапливал, поэтому в город они въехали далеко после полудня. Улицы, по которым они плелись, были вроде бы те самые, известные с самого детства: Московская, Симоновская, Усольцевская, Покровский проспект. Однако теперь они казалось совсем незнакомыми. Витрины многих магазинов были закрыты щитами, наспех сколоченными из необструганных досок, или вовсе разбиты. Тумбы вырваны, скамейки поломаны. Всюду грязь, а ветер носит из стороны в сторону обрывки бумаг и какой-то мусор. Людей почти нет. Редкие прохожие движутся словно украдкой: сутулые, сгорбленные, они семенят мелкими шажками. Все облачены в какие-то неброские бесформенные наряды, будто бы посеревшие, утратившие всякую яркость. Нигде нет видимых признаков благополучия и достатка!
Повозка, по-прежнему сопровождаемая вооруженной охраной, остановилась перед гостиницей «Американские номера», некогда считавшейся лучшей в Екатеринбурге . В свое время здесь жили и А. П. Чехов, и Д. М. Менделеев, и даже члены августейшей фамилии. Это заведение славилось не только изысканными комнатами, но и великолепной кофейней с кондитерской, а также буфетом, отпускавшим недорого очень хорошее пиво. Семейство Аксеновых в свое время сюда захаживало почти всякий раз, когда выбиралось в город, и никто из них никогда не уходил отсюда разочарованным.
Для постояльцев здесь работали ванные, считавшиеся в городе исключительной роскошью, и уютные залы для бильярда, который вошел в моду совсем недавно. Владельцев всего этого великолепия был купец второй гильдии Павел Васильевич Холкин, давний знакомый Александра Дмитриевича
«У этого здания теперь, наверняка, новые хозяева, – подумал Александр Дмитриевич, – но не могли же они довести его до такой же степени запустения, которое бросается в глаза на улицах города? И тогда довольно любезно со стороны комиссаров, лишив человека свободы, везти его не в тюрьму, не в какую-то замызганную халупу, а во вполне приличное место, где можно скоротать время до тех пор, пока недоразумение не прояснится окончательно».
– Вываливайся, – приказал комиссар.
Как только Александр Дмитриевич коснулся земли, его подхватили два дюжих красноармейца, и решительно поволокли к крыльцу. Повозка, освободившись от пассажира, тут же рванулась с места и, как успел заметить новоявленный арестант, скрылась за поворотом, увозя в неизвестность все его имущество.
Прихожая, небольшой зал, где когда-то располагался администратор, мраморная лестница, давно немытая, со щербинами и сколами на ступенях. Все грязное, заплеванное.
«Нет, и это здание при новых хозяевах пришло в запустение», - с сожалением констатировал про себя Александр Дмитриевич.
Поднялись на второй этаж. Здесь конвоиры ослабили хватку, указав на длинную лавку вдоль стены, на которой уже сидели какие-то люди. Аксенов понял, что именно здесь ему нужно будет дожидаться дальнейшего развития событий. Общаться с соседями, каждый из которых был занят свой бедой, ему не хотелось. Да и о чем, собственно, говорить?
Минут через двадцать появился какой-то высокий молодой человек с чистыми красивыми руками. Волосы – черные, жгучие с прямым пробором. Лицо, напротив, белое, нежное. Усики совершенно черные, маленькие и аккуратно подстриженные. Нос прямой, не тонкий, но обладающий абсолютно правильной формой. Одет он был в темную тужурку, из-под которой виднелась черная сатиновая рубаха. На ногах – ничем не примечательные брюки и ботинки. Его левую руку украшали золотые часы, прикрепленные к якорной цепочке, обвитой вокруг кисти. Он производил впечатление самого обыкновенного приказчика средней руки, от которого трудно было ожидать каких-нибудь неприятностей.
Окинув сидевших цепким, стремительным взглядом, он остановился перед Александром Дмитриевичем и, ткнув в него пальцем, решительно спросил:
– Кто таков?
– Аксенов. Взят в заложники по мандату, выданному Голощекиным.


Из телеграммы Владимира Ильича Ленина
Реввоенсовету Восточного фронта :

Надо усилить взятие заложников с буржуазии и с семей офицеров... Сговоритесь с Дзержинским... Дайте (за моей подписью) телеграмму, что позором было бы коле-баться и не расстреливать за неявку.


– А… Вот с него и начнем. Видите!
Идти пришлось недалеко – в крайнюю комнату, замыкавшую коридор. Ее обстановка была самой незамысловатой: стол, придвинутый к дальней стенке, на котором громоздился целый ворох бумаг, несколько пустых стульев и два затертых кресла. На одном из них сидел незнакомый человек. Казалось, что ему около 40 лет. Коренастый, полный, с порядочным животом (“брюхатый”, как определил для себя Александр Дмитриевич). Волосы русые, с рыжеватым отливом, вьющиеся, расчесанные косым рядом. Глаза темные. Нос длинный, тонкий. Усы очень маленькие, подстриженные. Бородка клинышком. Щеки с синевой от щетины. Лоб большой, открытый.
Александр Дмитриевич сделал в его сторону несколько шагов. Тем временем молодой человек, приведший его сюда, занял второе кресло, а красноармеец, сняв с плеча винтовку, остался стоять у двери.
Александра Дмитриевича никто ни о чем не спрашивал. Да и он, вопреки первоначальному желанию как можно скорее разрешить возникшее недоразумение или, как минимум, выяснить причину своего задержания, тоже молчал.
«Брюхатый» внезапно вскочил (при этом стало понятно, что роста он выше среднего) и сделал несколько шагов вдоль комнаты:
– Вы, надеюсь, понимаете, почему вы оказались у нас?
– Нет… Я лишь несколько минут назад в коридоре услышал, что арестован по мандату какого-то Голощекина.
– Голощекин – это я! Именно я включил вас в список наиболее авторитетных горожан, которые должны быть взяты в качестве заложников. Ваши друзья плетут заговоры, строят козни, мечтают расправиться с нашими товарищами. И вы будете у нас сидеть до тех пор, пока мы не разберемся с ними окончательно.
– Но, позвольте. Ни о каких заговорах я и слыхом не слыхивал. Уже прошло больше двух месяцев, как я перебрался в свою загородную усадьбу. Там мы с женой ведем самый тихий образ жизни. Никуда не ездим, ни во что не вникаем. Мы хотим одного – чтобы нас оставили в покое. Как я могу быть ответственным за то, что намереваются сделать совершенно незнакомые мне люди?
– Знаю я вас. Ягнятами прикидываетесь. А сами только и думаете, как нас изничтожить… Отвечать нужно не только за свои дела, но и за мысли, желания!
– Хорошо… А если никого из ваших товарищей, о которых вы так печетесь, не убьют, что тогда?
– Как не убьют? – от изумления Голощекин даже остановился. Он хотел еще что-то сказать, но, вероятно, все доводы, опровергающие эту очевидную нелепость, показались ему совершенно абсурдными. – Сидите и дожидайтесь спокойно своего часа, - безапелляционно подвел он итог едва начавшемуся диалогу.
– Вот видите, – повернулся он к молодому человеку, остававшемуся безмолвно сидеть в кресле в течение всего этого краткого диалога. – Всюду враги! И нам, верным солдатам партии никак нельзя расслабляться. Особенно это касается вас, и не только вас лично, но и всей чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем.
– А этого буржуя, – теперь он повернулся к Александру Дмитриевичу, – тащите к остальным. Там ему самое место.
И хотя слова эти не были обращены непосредственно к красноармейцу, стоявшему у дверей, но именно он воспринял их как руководство к действию, причем в самом буквальном смысле. Продолжая держать винтовку, свободной рукой он схватил Александра Дмитриевича за ворот рубахи и энергично дернул, едва его не оторвав.
Через несколько минут новоявленный узник оказался в длинной комнате, посреди которой стояли ободранные столы с сетчатыми лузами по углам. Знаменитая бильярдная – краса и гордость «Американских номеров». Вот где ему предстояло обосноваться и, судя по всему, надолго.
В помещении уже находилось несколько человек – все сидели на корточках у ближней стены.
– Не били? - участливо спросил один из них.
– Нет. Кричали только сильно. Их главный производит впечатление вполне интеллигентного человека. Вряд ли он опустится до физического насилия. Но уж очень он грубый.
– А главный-то, это кто? Не тот ли толстый блондин с усиками и чеховской бородкой?
– Тот, видимо… Он сказал, что его фамилия Голощекин.
– Ну, тогда ты точно узнаешь, насколько он интеллигентный.
– А что такого?..
– Этот звереныш, говорят, чуть ли не десять лет по тюрьмам провел. Там ему, наверное, башку напрочь отбили. А, может быть, у него отродясь мозгов не было. Одним словом, сошелся он с одной женщиной. Жили они вроде бы ладно, ребеночек у них даже родился. Да только стал он на сторону хаживать. То к одному ссыльному в койку залезет, то к другому . Поначалу жена его ревновала, а потом махнула рукой: горбатого могила исправит. Да только вскорости бросил он жену. Вчистую по мужикам пошел . Он и сюда, к нам иногда наведывается. Успеешь еще на него