Божественный гусляр

морских штормов в древности и считались таинственные струны, звучавшие из глубины моря?
    А потом вмешался св. Никола Можайский, указавший Садко, что от пляски морского царя тонут корабли и гибнут люди. Порой гусляру об этом говорит царица:

                                               “Тебе кажется, что скачет по палатам царь,
                                               А скачет царь по крутым берегам;
                                               От его от пляски тонут-гинут
                                               Безповинныя буйны головы”
                   (Там же, с. 29)

    Отсюда можно сделать вывод, что, узрев изнанку мира, Садко лишился возможности видеть его внешнюю сторону. То, что он с изнанки осознавал, как царские палаты, с внешней стороны составляло наш зримый мир. Видеть одновременно обе стороны Мироздания дано только богам. Вряд ли царица действительно снизошла бы до Садко, его собеседником всё же был Никола Можайский, потому что именно в его честь Садко потом выстроил в Новгороде церковь. Но, конечно, христианский святой никак не мог проникнуть в чертоги языческого бога, в былине он стал заменой другого языческого персонажа. Если под маской морского царя скрывался Перун, то на место Николы следует поставить Велеса. Эти два бога считались на Руси наиболее значимыми:
    “Царь же Леонъ со Олександромъ миръ сотвориста со Олегомъ, имшеся по дань и ротЪ заходивше межы собою, целовавше сами крест, а Олга водивше на роту, и мужи его по Рускому закону кляшася оружьем своимъ, и Перуномъ, богомъ своимъ, и Волосомъ, скотьемъ богомъ…” (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 31, Рязань, 2001);
    “…да имЪем клятву отъ Бога, въ негоже вЪруемъ, в Перуна и въ Волоса, скотья Бога” (там же, с. 71-72).
    Таким образом, только Велес мог решиться противоречить Перуну. И на Руси именно Велес покровительствовал музыкальному искусству: “… вЪщей Бояне, Велесовь внуче” (“Слово о полку Игореве”, ЛП, с. 11, М.-Л., 1950). В книге Б.А. Успенского собраны факты, свидетельствующие, что поклонение Велесу на Руси трансформировалось в почитание св. Николая, а вместо Перуна появился Илья-пророк: “… грозному, карающему сверху Илье противостоит в фольклорных текстах добрый, защищающий снизу Никола <…> Противопоставление Перуна и Волоса, очевидно, соответствует здесь противопоставлению Ильи и Николы” (Б.А. Успенский “Филологические разыскания в области славянских древностей (реликты язычества в восточнославянском культе Николая Мирликийского)”, с. 34-35, МГУ, 1982). Там, в книге есть ещё много чего интересного. Вот и в былине показаны такие же взаимоотношения между морским царём и Николой Можайским. После крещения Руси правоверные христиане объявили Перуна водным чудовищем:
    “… преобразуюся во образ лютаго зверя коркодила, и залегаше в той реце Волхове путь водный…” (“Хронографический рассказ о Словене и Русе и городе Словенске”, ПСРЛ, т. XXXIII, Л., 1977, с. 140);
    “…был зверь-змияка, этот зверь-змияка жил на этом самом месте, вот где теперь скит святой стоит, Перюньской. Кажинную ночь этот зверь-змияка ходил спать в Ильмень озеро” (П.И. Якушкин “Путевые письма из Новгородской и Псковской губерний”, с. 119, С.-Петербург, 1860);
    “Как поплыл тот Перун по Днепру, так достиг до самого острова Тивильжана, тут уже остановился и перекинулся в небольшой остров <…> та пещера, что в Перуне, называется Змиевой <…> в ней жил змий, страшный змий, – такой змий, что пожирал людей” (Д.И. Эварницкий “Запорожье в остатках старины и преданиях народа”, ч. I, с. 190-191, С.-Петербург, 1888).
    Понятно, что христиане бессовестно перевирали языческую мифологию, но если они упрямо отправляли Перуна на жительство в воду, то, значит, и языческие предания связывали громовержца с водной стихией. А что в одних чертогах с Перуном оказался ещё и Велес, так ведь праздник, веселье, тут должны собраться вместе все главные боги. Однако же Велес опасался ярости Перуна и поучал Садко тайком, пока верховный бог занят пляской. В былине Садко изломал свои гусли, прекращая морские пляски, но это дань христианству, не дозволявшего людям общения с природой. И именно христианство диктовало Садко стремление выбраться из Подводного Царства. Для этого почему-то предлагалось жениться на одной из дочерей морского царя. Нелогично, но христианство вообще не в ладах с логикой. Из предложенных девиц Садко выбрал ту, на которую ему указал Никола-Велес.
    Переход между мирами оказался чрезвычайно лёгкий и доступный – через сон: заснул Садко, лёжа на дощечке (дубовой или кипарисовой), а проснулся в Подводном Царстве, заснул в Подводном Царстве, а проснулся на суше близ Новгорода. У христиан, чтобы попасть на тот свет, человек должен был предварительно умереть, но у язычников с этим дело обстояло куда проще. Сон воспринимался ими как дверь, через которую можно проникать в самые загадочные миры. Да Садко и сам был отмечен божественным благоволением, не с каждым из смертных пожелает породниться морской царь. Садко заснул на ложе вместе со своей молодой женой, а проснулся уже на берегу, “… левая нога во Волх-реке” (“Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым”, ЛП, №47, с. 181, М., 1977). Или река в былине не называется: “… на берегу, да во своёй реки” (“Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года”, т II, №174, с. 631, С.-Петербург, 1896). Но своя река – это для новгородцев и есть Волхов. Бывало, что реку называли Чернава, но потом она всё равно оказывалась Волховом (“Песни собранные П.Н. Рыбниковым”, т. II, №134, с. 253, М., 1910). То есть, женой Садко стала река Волхов. Проснулся на речном берегу Садко в одиночестве, но, когда он вернулся в свои белокаменные палаты, то его встретила молодая жена (там же; “Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года”, т I, №70, с. 559, С.-Петербург, 1894), хотя о том, что он на ком-либо женился в Новгороде, былины не сообщают. Стало быть, женатым Садко вернулся из своего волшебного путешествия, и в человеческом мире с ним осталась жена, дарованная ему морским царём. Ну ещё бы, царскими подарками не разбрасываются.
    В одном из вариантов былины Садко на берегу вновь повстречал Николу Можайского: “Не играй в гуселки яровчаты, иди встречай свою дружину с кораблями на пристани. И после этого выстрой церковь Миколы Можаньскому” (“Новгородские былины”, ЛП, №29, с. 173, М., 1978). Всё правильно, святые даром не помогают, услуги небесной канцелярии следует оплатить по прейскуранту. Интересно, а какую цену запросил бы за свою услугу Велес? Скорее всего, Садко пришлось бы принести богу какую-нибудь жертву, например, бычка. Боги тоже кушать хотят.
    К былинам о Садко примыкает небольшая быличка, записанная П.Н. Рыбниковым. Если былинный Садко, женившись в подводном мире, возвращается обратно в мир людей, то в этой быличке действие развивается в противоположном направлении: муж уходит в Ильмень-озеро вслед за своей женой и счастливо живёт с ней в подводном мире (“Песни собранные П.Н. Рыбниковым”, т. III, с. 196-197, М., 1910). Вот так же первоначально должен был поступить и Садко. Но христианская вера запрещала общаться с “бесами”. Правильный христианин обязан бежать от них со всех ног и во искупление своих грехов непременно выстроить церковь. Этот штамп и зафиксирован в былине. Язычник не считал бесами обитателей других миров, для него они были ничуть не хуже прочих людей. Садко-язычник поступил логичнее и разумнее, нежели Садко-христианин. Он остался жить среди бессмертных богов, породнился с ними и сам обрёл бессмертие. Подобные истории случались с языческими героями. Геракл после смерти возродился на горе Олимп и поселился среди богов как равный, взяв в жёны богиню Гебу (Н.А. Кун “Мифы Древней Греции”, с. 221, М., 2000); шумерский царь Зиусудра во время всемирного потопа спас на огромном корабле человечество от гибели и за это боги даровали ему вечную жизнь в стране Дильмун (С.Н. Крамер “История начинается в Шумере”, с. 178-180, М., 1965).
    Таким образом, герои обретали бессмертие либо при жизни, либо, возродившись после смерти. В былинах чёткого выбора не просматривается, рассказчики этим просто не заморачивались. Садко мог утонуть в море и после смерти оказаться в чертогах морского царя, но мог и живьём перенестись в подводный мир силой волшебства. Былина рассказывала о приключениях, а магическая наука слишком темна и простым смертным недоступна. Да и граница между жизнью и смертью в язычестве расплывчата, умирание люди воспринимали как переселение в другие края. На эту особенность обратил внимание арабский путешественник X века Ибн-Фадлан (“Путешествие Ибн-Фадлана на Волгу”, с. 81, М.-Л., 1939). А значит, для героев, способных перемещаться между мирами, такое понятие, как смерть, вообще неприменимо. И доныне Садко плавает по небесному морю на своём летучем корабле, очаровывая мир волшебной музыкой.