Произведение «Школа номер ноль. Повесть. Глава 24» (страница 1 из 2)
Тип: Произведение
Раздел: Для детей
Тематика: Без раздела
Автор:
Читатели: 455 +4
Дата:

Школа номер ноль. Повесть. Глава 24

                                                               


                                                                      ТАЙНЫЙ ДНЕВНИК ШКОЛЬНИКА ПРОСИКОВА




    - Что же это ты в ранец прячешь, Просиков? Наверное, бутерброд с колбасой, чтобы съесть по-тихому и ни с кем не делиться? Так ведь?
    - Что тебе от меня надо девица - лютая змеица? - сказал я свысока.
    - Тоже мне, Иван-царевич нашелся! Растопырь глаз, Просиков, или его бельмом заволокло? Где же ты змею высмотрел? Я ведь Майка-краса, рыжая коса! Да и есть ли кто на свете краше меня, порой задаю я себе вопрос. И отвечаю - нет!
    - Есть! Их миллионы, миллиарды и триллионы. И нет им числа!
    - Слушай, Просиков, у тебя ноги не болят?
    - Нет.
    - А руки?
    - Тоже нет.
    - А живот?
    - И живот не болит.
    - Может, голова?
    - Да к чему ты спрашиваешь!
    - К тому, что сейчас у тебя все разом заболит, все твои органы - от макушки до пят. Да я тебя сейчас...
    - Ты чего, чего...
    - Да ничего! Вместо того, чтобы гадости говорить, пирожных бы сладких набор подарил. Злодей!
    - Ну, это ты уж того... с набором-то. Перебор выходит.
    - Что за мальчишки пошли! Другой бы уже два набора купил. Нет - три! А то и четыре. Да цветов охапку!
    - Что-то тебя занесло не туда, Майка. Тебя, может, дома пирожными не кормят? Разошлась-то как. Ладно, кончай ерундить. Раз уж ты на наше место пришла, давай лучше в картишки перекинемся.
    - Фи! В карты играть? За кого ты меня принимаешь? Вот в домино я бы сразилась. И тебя бы сразила - бабуина невнимательного, будь ты неладен! Вот вырасту, выйду за тебя замуж, а потом отрублю тебе голову самым тупым топором в мире.
    - Это жестоко, Борисова!
    - Ты сам меня к этому вынуждаешь своей некультурностью.
    - Здорова ли ты, Майка?
    - Как бык здорова. По утрам штангу тягаю. Умеренно, конечно.
    - Я имел в виду - в душевном плане?
    - И с душевой дружу. Не то, что некоторые, которых калачом ни в какую баню не заманишь.
    - Зачем же меня в баню заманивать! У меня ванная имеется.
    - Мало иметь, - надо ей пользоваться!
    И вдруг она метнулась к моему ранцу и выхватила...
    - Дневник! - закричала она в упоении, прочитав написанное на обложке. - И не просто дневник, а тайный! Вот повеселимся с девчонками. И она стала быстро карабкаться по откосу оврага наверх.
    Я бросился за ней, но зацепился за выступающий корень, упал и сильно ударился. А пока приходил в себя, ее и след простыл.

    - Девчонки, а что у меня есть! - закричала Майка, оказавшись в кругу подружек.
    - Что, что у тебя есть? - тоже закричали девчонки.
    - Дневник Просикова!
    - Откуда ты его взяла, где добыла? А впрочем, неважно, давай читай скорей.
    - Ладно, слушайте... Так... Нигде ни число, ни месяц, ни год не указаны. Вот так дневник! Хотя, что можно ожидать от этого барбоса?
    - Да ничего от него нельзя ожидать! - заголосили девчонки. - Все равно читай!
    - Хорошо, - сказала Майка, приступая к чтению.


                                                                                            Запись первая


    Вот вернулся из школы. Опять с двойкой. Могли бы и тройку поставить. Жалко им, что ли? Мне грустно и хочется холодца. Задумываюсь о жизни. Жизнь коротка, а прожито уже немало. Сколько впечатлений! Надо записать, а то в старости все забуду.


                                                                                              Запись вторая


    День был пасмурный. Помню, пытался побороть Славку, но возникли трудности. Тогда он был меньше меня, но значительно толще. Никак не удавалось его повалить. А ему это удалось, что причинило мне боль, как физическую так и душевную.
    Страдал я недолго. Потому что на следующий день затолкал его в канаву. Правда, не удержав равновесия, свалился вслед за ним. Так как день был по-прежнему пасмурный, и даже прошел дождь, я здорово вывозился в грязи. За что подвергся суровому выговору со стороны мамы, и не менее суровому порицанию со стороны папы, что нарушило мое душевное равновесие и опять заставило страдать.
    Но опять я страдал недолго, так как подрался с Сережкой - и сразу повеселел.


                                                                                                Запись третья


    Еще раньше... Года не помню, месяц летний, день... Да, точно день, а не вечер. Был бы вечер, я бы так и написал. Но вечера не было. Вдруг звонок в дверь. Открываю. На пороге стоит маленький пузан с несчастными глазами.
    - Ты кто? - спрашиваю.
    - Славка, - охотно ответил он. - Вот позвонил... Показалось, что курочкой жареной пахнет... Не удержался.
    - Ты голодный?
    - Ну, не так чтобы очень... Но сытым себя не чувствую.
    Я пригласил его зайти. И даже чем-то накормил. Чем - не помню. Помню, что съел он много.
    С тех пор и дружим.

    - Ну ладно, это из самого раннего детства. Пропустим... - сказала Майка, листая дневник. - А вот это ближе к сегодняшнему дню.


                                                                                                  Запись...


    Вчера подошел к Меднису и сказал, что если он хочет, то я могу нарисовать его портрет.
    - Ни в коем случае! - отказался он.
    - Это почему? - спросил я.
    - Потому что ты мазила, а не художник.
    - Ну и шут с тобой! - рассердился я. - Пойду Леньку нарисую.
    Я нашел Леньку и объявил ему, что собираюсь его рисовать. "Не хочу!" - ответил он испуганно и попытался убежать. Но не тут-то было. Просто так от меня никто не убежит. Что же, я подножки ставить не умею? Когда он встал с расквашенным носом, я понял, что портрет получится некрасивым, и отказался от мысли рисовать его.
    Когда я предложил Наташке Клещевой нарисовать ее, она ответила:
    - Ты, Просиков, как бы это помягче сказать... Дурачок, одним словом. Но это очень, очень мягко. И я в изумлении - разве дурачки умеют рисовать?
    Я не нашелся, что ответить, хотя внутри весь кипел от возмущения.
    С тем же предложением я подошел к Тарловичу.
    - Я тебе нарисую! - пригрозил он мне.
    С Генкой лучше не связываться.
    А Димка Крайников сказал, что он сам меня нарисует. А вот этого не надо. Я знаю, что он только по линейке рисует. На что же я буду похож?
    - Я тебя со спины нарисую, - успокаивал он меня.
    - Какой же это портрет будет, если со спины? - возразил я.
    - А ты, что со спины, что с лица...
    Этого я уже стерпеть не мог.
    Мы сшиблись. И только наступившая темнота прервала наше единоборство. Молча, не подавая друг другу руки, разошлись мы по домам. А на следующий день бой вновь разгорелся - свирепый и беспощадный. Так тяжела была наша поступь, что заставила Москву-реку выйти из берегов. Искры вылетали из-под наших ног, пылью заволокло солнце, а потом она покрыла и все небо. С ужасом и восхищением смотрели на эту схватку прошенные и непрошенные зрители. А посмотреть было на что!
    Первым не выдержал Димка. После моей могучей оплеухи, он сказал: "Ай!" - и бросился бежать со всех ног. Но обещал вернуться, как только время залечит его раны. Я ответил, что буду ждать с нетерпением.

    - Им бы только драться! - с осуждением сказала Майка.
    - Да еще толкаться и за волосы дергать! - поддержали ее остальные.
    - А Просиков вообще - дюгонь невоспитанный! - высказала свое мнение Наташка Клещева. - Была бы моя воля, я бы его воспитала.
    - Дальше читай!   


                                                                                                    Запись...


    Сегодня на уроке учительница спросила меня, знаю ли я - к какому семейству принадлежат растения, в таком изобилии растущие на нашем школьном дворе.
    Я честно признался, что не знаю. Но также сказал, что приложу все усилия, чтобы не засохли: ни репейник, ни крапива - единственная зелень, оставшаяся на нашем дворе. Были еще два чахлых дерева, но их с корнем вырвал Ганнибал Ильич, будучи в настроении
меланхолическом. И еще обязался поливать сорные травы из своей лейки - в отсутствии дождя и наличии засухи.
    - Хотели бы вы заняться исследовательской работой? - спросила учительница.
    - Конечно! - с энтузиазмом ответил Меднис.
    - Лягушку потрошить? - деловито осведомился Сестренкин.
    - Мы пойдем в наш лесопарк и будем наблюдать за природой. Сейчас осень: желтеют и краснеют листья. Потом они станут опадать. Затем опадут. Пойдет снег. Наступит зима.
    - Фантастика! Потрясающе! - закричали ребята. - Это невероятно!
    - Может быть, даже увидим каких-нибудь животных, понаблюдаем за их повадками, посмотрим, как они себя ведут...
    - А если они будут вести себя плохо и начнут в нас своим пометом кидаться? Бегемот, например. Представляете? - сказал Женька и сделал скорбное лицо.
    - Где же ты в нашем лесопарке бегемотов видел? У нас там даже птицы не поют.
    - Может, они от страха и не поют, потому что там бегемот появился.
    - А вдруг мы там в гнездах яйца найдем? - с надеждой сказал Славка. - Сделаем яичницу.
    - Ну да, а медведя на мясо.
    - Какого еще медведя! - забеспокоился Ленька. 
    Учительниц почему-то смотрела на нас с глубокой печалью. И что удивительно, даже ни разу не вздохнула. Может, у нее и сил нет вздыхать?


                                                                                                      Запись...


    Мы играли с Сережкой в настольный футбол, когда его папа пришел с работы. Он был очень веселый и даже пытался петь, правда, все время забывал слова. Тогда Сережкина мама спросила у Сережкиного папы - почему в день зарплаты он принес так мало денег? А тот ответил, что чем больше знаешь, тем больше умножаешь свою печаль.
    И вернувшись домой, я сказал папе, что, может быть, мне лучше не ходить в школу, потому что я не хочу жить в печали.
    - Судя по твоим отметкам, - ответил мне папа, - ты себя знаниями не перегружаешь, и до вселенской печали тебе - ой, как далеко. Марш делать уроки!
    Я промаршировал в свою комнату - умножать знания и печали.


                                                                                                      Запись...
   

      Вот уж, если привяжется Нина Федоровна, то не отстанет, пока двойку не поставит. Надо, по возможности, не обращать на себя внимания: сидеть ниже травы, тише воды. А Сережка сегодня, как назло, пребывал в сильном беспокойстве.
    - Так кого же мне вызвать к доске? - в задумчивости, как бы разговаривая сама с собой, спросила учительница.
    - Не меня! Не меня! - прошелестело в классе.
    - Хватит трястись! - толкнул я Сережку. - Парта ходуном ходит. Ты привлекаешь к нам внимание.
    - Томилин, к доске!
    - Добился своего, - сердито бросил я Сереге.
    - Ну, Томилин, расскажи нам про Александра Македонского, о его завоеваниях, о...
    - Это было нечто. У меня нет слов!
    - Совсем нет?
    - Совсем.
    - Может, ты знаешь, когда умер великий Александр, и от чего?
    - Откуда мне знать, я что - следователь? Вон, у Вовки папа - милиционер, пусть он и разбирается. Да вы и сами, лучше меня и Вовкиного папы знаете.
    - Так, понятно, у тебя опять слов нет.
    - Совершенно!
    - Знаешь, а у меня есть одно слово, но очень емкое - двойка!
    - Ведь говорил я тебе - не трясись! - зашипел я на расстроенного Сережку.
    - Просиков, к доске!
    Я обжег взглядом Сережку, встал и поплелся к доске.
    - А назови нам, Просиков, столицу Древней Македонии. Надеюсь у тебя, в отличии от твоего друга, слова найдутся.
    - Афины! - сказал я, не раздумывая, но увидев лицо учительницы, поспешно добавил: -

Реклама
Обсуждение
Комментариев нет
Реклама