На протяжении этой моей повести, Дроздов был безукоризненно спокоен и внимателен.
- Дорогой Павел Иванович, - сказал он, когда я окончил. – Я прекрасно разобрался в вашем характере. И вижу, что вы человек неверный, скользкий, но ловкий. Для такого человека истинные чувства и тем более любовь – только обуза. Да и к чему вам любовь? Она – источник несчастий и треволнений. То же и дружеская приязнь. Кто вас еще предаст, как не лучший друг? Однако ваша натура лишь облегчает задачу. Потому что вам даже не потребуется бороться с вашей природой. И внешность у вас не совсем жабья. Вы на себя наговариваете. Зато, когда целью вашей деятельности и устремлений будет только добродетель, все станет на свои места. Вашей аттестацией явится доброта, правдолюбие, непритязательность, щедрость. И никому не будет дела до вашей любви, чувств, и портрета. А главное вам станет потворствовать провиденье. Оно будет заботиться о вашем благе. Вы верите в провиденье?
- Честно сказать, я не очень понимаю, что оно такое, - признался я.
- Это когда вашей судьбой занимаются Мойры, - пояснил Дроздов.
- Какие майоры? – не понял я.
- Не майоры, а Мойры. Богини судьбы, - поправил он меня. – Когда эти богини увидят, что вы человек достойный, они будут вам помогать.
- Ну, что ж, - сказал я с облегчением. – Вы меня совершенно убедили. Я готов поступить в распоряжение Мойров и с этой минуты обязуюсь соблюдать все заповеди стоиков.
- Это, конечно, похвально, - покивал он в знак одобрения. – Но знаете, Павел Иванович, я не убежден в вашей искренности. По-моему, вы не слишком поверили в Мойры.
- Почему же не поверил? Поверил, – растерялся я. - Эти богини наверняка добрые духи, вроде ангелов. Правильно?
- Правильно, - вновь кивнул он, но так медленно, будто давая понять, что не собирается отпускать меня. – А знаете ли вы, Павел Иванович, - продолжил Дроздов, - Ведь это Мойры привели вас ко мне.
- Как это, Мойры, - удивился я. – Разве не вы мне послали записку?
- Записку-то написал я, - согласился Дроздов. – Но что-то же подсказало мне написать ее, а вас что-то заставило принять приглашение. Думаете, это все случайность.
- По-моему, тут обычное дело. Вы от кого-то узнали обо мне, и решили познакомиться, - предположил я.
- Да нет, не обычное, - продолжал он медленно кивать головой, словно бы вменяя мне укоризну. – Никто мне о вас не докладывал.
- Не хотите ли вы сказать, что все эти сведения вам сообщили Мойры? – спросил я, немного труся от странной догадки.
- А знаете, что? – вдруг сказал он. – Я вам, пожалуй, кое-что покажу.
Тут он вытащил из секретера колоду карт. Распаковал ее. Взял перо и поочередно на каждой карте стал писать буквы алфавита. По завершению этой процедуры он завесил шторы на окнах, напустив полумрак в зал. Зажег свечу в подсвечнике на столе. Затем проделал какие-то пассы над картами и, обращаясь ко мне сказал:
- К вашему сведению, Павел Иванович, стоику иногда необходимо знать волю Провиденья. Без этого мы не можем быть уверены, что Мойры нам потрафляют. Поэтому у нас существует связь с духами. Вот, смотрите, на эти карты я нанес буквы. Задайте любой вопрос и, если вы понравились духам, то они вам ответят.
Затея Дроздова подействовала на меня угнетающе. Меня пробирала оторопь при мысли о присутствии в доме незримых духов. Притом, я почему-то сразу поверил, что я достаточно понравился Мойрам для того, чтобы они предъявили доказательства своего наличия. Тем не менее, я произнес:
- Пусть они скажут, кто я.
Яков Савельевич вновь тщательно перемешал карты и затем позволил мне снять верхний лист. Открыв его, я к своему ужасу, прочел букву «Ч». После следующего перемешивания, я получил букву «И». Я едва верил своим глазам. Притом фокус здесь исключался. Карты были новые, в упаковке. Вся подготовка к гаданию совершалась под моим присмотром. И колоду Дроздов всякий раз мешал самым аккуратным образом.
Между тем, с каждой картой все яснее проступала моя фамилия, пока она не вышла полностью.
- Ну как? – вывел меня из забвения голос Дроздова.
Я не знал что ответить, ибо был потрясен. Зато теперь было ясно, почему Дроздов оказался равнодушен к угрозе пистолетом. Присутствие духов все объясняло.
- А теперь мы узнаем, что хотят от вас Мойры, - сообщил Дроздов, и снова начал гадать.
После первой же карты мне показалось, будто ясность ума покидает меня. В глазах стоял туман. Даже собственные руки я находил, словно бы чужими. Я снимал карту за картой, в то время как буквы на них складывались в странное предложение. Но весь леденящий смысл его дошел до меня только когда Дроздов прекратил подавать мне колоду. Предложение гласило: «Отдай наши души».
- Ну, так что? – будто издали, донесся до меня голос Дроздова. – Соизволите ли исполнить волю духов, Павел Иванович.
Противиться воле духов у меня не было сил. Однако где-то на самом дне моего рассудка появилась нечто вроде комара, который отчаянно вопил: «Не отдавай всего!» И будто подчиняясь этому далекому писку, я сказал, не узнавая собственного голоса:
- Все отдам в ваши руки, Яков Савельевич. Все отдам. Только ведь я еще в начале дела. Все, что успел, душ двадцать. Вон, у меня бумаги. Двадцать. Не более.
- Двадцать? – посуровел философ. – Двадцать мне не нужно. Это лишняя возня. Я думал, у вас разворот в деле. А вы мелковаты. Знаете, что Павел Иванович, а поезжайте-ка вы далее. То есть, подите вон. Вы бездарный преемник. Стоик из вас не получится.
Не помню, как я очутился в коляске, как доехал до постоялого двора. Очнулся я уже в трактире после того, как выпил рюмку водки. И только тут заметил, что меня всего мелко трясет, будто с намереньем вытрясти душу для нового рождения. Но уже после второй рюмки сознание мое прояснилось, и внутри затеплилась мысль: «А ведь я души-то не отдал. Не поддался я этим Мойрам. Значит, моя прочность, почище Дроздова.»
А следующей моей мыслью было сходить в церковь и помолиться хорошенько. С тем я перекрестился и хлопнул еще рюмку. Но тем дело не кончилось.
Пока я закусывал ухой из севрюжины, мое внимание привлек некий молодой человек. Он был хорошо одет и по виду дворянин. Впрочем, мой интерес к нему возник из-за его удивительного сходства с Дроздовым. Нет, внешностью он не походил на моего нечаянного наставника. Но у него было столь непроницаемое спокойствие в лице, что он напоминал рыбу. Притом более всего леща.
Размягченный водкой, я не мог сдержать своего порыва и, всячески извиняясь, прямо спросил его, не знакома ли ему древнее учение стоиков?
- Как же? Знакомо, - ответил он вполне благосклонно. – Очень даже знакомо. А почему вы спросили?
- Так потому, - ответил я. – Что у вас очень совершенный вид.
- Да? – сказал он, явно польщенный. – И вам, я вижу, тоже известна эта философия? Хотя вряд ли вы стоик.
- Нет, я не исповедую это учение, - признался я. – Зато один мой приятель очень хорошо в этом разбирается. Вы случайно его не знаете? Дроздов Яков Савельевич. Его имение тут, неподалеку.
- Конечно, я его знаю, - получил я ответ. - Он-то меня и приобщил к этой философии. Удивительнейший человек. Если б вы видели его железную выдержку, когда на него напал с пистолетом один негодяй. Собственно с этого и началось мое пристрастие к философии стоиков.
- Постойте, постойте, - остановил я его. – Вы говорите, кто-то угрожал Дроздову пистолетом?
- Ну да, еще как угрожал. Один рогоносец. Жизнь Якова Савельевича висела буквально на волоске. А он, пребывая в полной невозмутимости, вдруг говорит: «Не совершайте глупость. Глупость – худшее из людских пороков. Это сказал Феогнид Мегарский, древнегреческий мудрец». Повернулся и пошел. А тот кулачищами сучит, а стрелять не может. Мойры ему мешают это сделать.
- Мойры? – вымолвил я через спертое дыхание. – Это духи провиденья, значит.
- Именно, - подтвердил мой собеседник. – Незримые боги.
- Но вы, наверное, как-нибудь отблагодарили Якова Савельевича за науку, - догадался спросить я.
- Так ему ж ничего и не нужно, - пожал плечами стоик. – Правда, духи мне посоветовали принести в жертву богам некоторую сумму. Но это пустяки. Это стоит того чтобы приобщиться к мудрости древних учителей.
- Как же они, Мойры, вам посоветовали? – домогался я, уже предвидя ответ.
- Ну, для этого у стоиков есть специальные средства. С помощью карт. На картах пишутся буквы. По ним и читаем.
Далее я был уже не в состоянии его расспрашивать. Мне стало яснее ясного, что передо мной жертва мошенничества Дроздова. Зато внутри меня все пело и ликовало. Ведь я не дал этому проходимцу и его Мойрам одурачить меня. А что меня спасло? А спасла меня моя скаредность. Не зря, видно, в народе говорят: «Жадность, да скупость – не глупость».
Замечу еще. Я потом вызнал и секрет гадания Дроздова. Мне его растолковал один картежник. Оказывается, это простой фокус, когда на карты наносится крап, который другому человеку не виден.
Вот такая философская история, друг мой Федор Викентьевич, произошла со мной. Но самое забавное то, что такая философия не выдумка Дроздова. Древнее учения стоиков на самом деле существует. Его знают в Европе. И там оно пользуется уважением. А у нас, как видишь, из этой науки получается один скандал и надувательство. Отчего же так? Может, ты подскажешь решение.
Впрочем, боюсь, что слишком утомил тебя, своим изложением. С тем и прощаюсь, надеясь на скорый ответ.
Твой П.И. Чичиков.