- Ты точно этого хочешь?
- Конечно, всё остальное есть.
- Тебе не хватает... Тебе нужно больше, всё. Всё до последней капли! Зачем?
У меня есть ответ, но он его не услышит. По крайней мере, сейчас, иначе сломает игру, и вместе мы дальше не пойдём. Мне придётся его бросить и искать того, кто согласится.
Я молчу. Он пристально смотрит на меня, что-то оценивает. Пальцы в замке̒ до белых костяшек... Отводит взгляд, глаза начинают бегать по стенам...
- Иду? – я прерываю молчание.
Он скупо кивает:
- Иди... Я открыл дверь.
- Где они точно?
- Не знаю. Помни, о чём тебе говорил.
Я поднимаюсь. Хорошо, если не всадит в спину нож. Так каждый раз. Ненавижу эти секунды!
Лестница резко уходит вниз, с каждым шагом становится темнее, свет позади съёживается в микронную точку и, наконец, исчезает совсем. Я стою на ровной поверхности. Здесь вторая дверь, она всегда открыта, стоит лишь прикоснуться.
Темнота, даже самая густая, тоже живёт оттенками. Так всегда. Будь по-другому – она умрёт... Нет ничего однородного. Это, наверное, главное правило жизни... Весь этот бред проносится в голове с первыми шагами, пытаюсь настроить себя, подружится с врагом, внутри которого нахожусь. Который ненавидит меня каждой молекулой, каждой клеткой пытается вытолкнуть чужеродное тело обратно... Вытянув руку, иду наощупь, не отрывая мысков, медленно ногами скольжу по поверхности.
И даже здесь глаза начинают потихоньку привыкать. Появляются контуры... Контуры чего? Не знаю. Какие-то углы, геометрические фигуры, правильные и неправильные, уходящие вверх, что-то по ним движется. Огромный невидимый шар беззвучно спускается вдалеке. Воздух разряжается, дышать становится легче, появляются запахи. Из разных закоулков темноты - разные.
Я знаю, мне нужен только запах падающего снега и яркого, слепящего света. Это то, что он рассказал. Тогда – они где-то рядом. Я смогу их взять. Он не хочет, боится... Но вариантов нет, мы оба понимаем: ему придётся пройти по тонкой струне под куполом. Толпа будет алчно водить глазами из мрачного партера внизу в гнетущем безмолвии сочувствия, когда он, обнажённый, взойдёт наверх. Таковы правила! Поэтому я здесь. Без них...
Рука ощущает деревянный угол. Стол, он тоже о нём говорил. На нём будет свеча. Но она горит только чёрным светом. Так и есть. Зачем она? Через мгновение понимаю: чёрный жар колыхнулся от дуновения, и ветерок принёс то, чего ждал. Снег. Он начинает падать густыми тяжёлыми перьями... Я слышу его запах. Там где-то, чуть влево, недалеко. И далёкий-далёкий гудок паровоза. Иду.
Под ногами начинает скрипеть, на лицо ложатся холодные хлопья, тают, каплями катятся вниз. Где-то рядом, теперь я знаю... Опускаюсь на колени, шарю под собой. Руки леденеют, пальцы перестают слушаться. Гул нарастает, за изгибом колеи уже виден сноп света, такого же чёрного, как и всё здесь. Рельсы трясутся, но ничего под руками. Ничего! Ничего!
И вдруг... крошечный жёсткий краешек, уголок. Жёсткий и острый, мёрзлая кожа на пальце рвётся. Второй краешек. Третий. Я судорожно хватаю их - фотографии, колодой запихиваю за пазуху... Четвёртая. Волна паровоза, крутя снежный буран, с грохотом обрушивается на меня... Пятая, шестая... Я отваливаюсь на спину.
Металлическая армада проносится мимо... Буран стихает...
Теперь – всё. Я тяжело дышу, я всё увидел на фотографиях, они отныне и в моей памяти... Фотографии памяти того дня, который нужен. Как заболела француженка, как он просидел, прождал её за пустой партой и поплёлся домой. В случайный, неурочный час, когда не ждут. Как неслышно провернулся ключ – отец только вчера смазал замо̒к, как дверь в спальню была чуть открыта... И чья-то мокрая спина... вверх-вниз, вверх-вниз... и мамин стон... И через секунду её испуганные глаза над задёрнутой до подбородка простынёй. И глаза того – насмешливые, жабьи. А потом всё задрожало, расплылось...
Ядовито-зелёные ступеньки тряслись и убегали под него... Дыхания не было, виски разрывались. Почему вдруг загудел паровоз? Где-то совсем рядом. Не зная, зачем, он рванул к путям через полесок, словно ведомый кем-то. И, пробежав, замер. На той стороне путей стоял отец. Отрешённый, с пустым взглядом на фонари летящей к нему армады. А может, отец смотрел на снег в фонарях? На миллионы белых светлячков, играющих в свете... Гудок взорвал небо, когда отец сделал шаг вперёд. И свет фонарей стал чёрным.
Я сел на колени и расстегнул рубашку. Нет, я не возьму их с собой, они больше не нужны. Рассыпаю колоду веером вокруг.
Теперь у меня есть то, чего хочет читатель. Тот Ид, куда он отправляет меня каждый раз. И мы пойдём вместе, я и мой Главный Герой.
Как ты там, наверху? Я знаю сейчас о тебе уже всё. И я иду к тебе...
Каюсь...