Саженцы

ладони и стала дуть, пытаясь хоть немного отогреть красные, замерзшие пальцы. Мальчик чуть пошевелился, дернул рукой, и по всему его телу пробежала судорога.
– Расскажи мне, что случилось? – снова попросила старушка. Мальчик с трудом поднял голову. Его губы зашевелились, но не раздалось ни звука. Из горла вырвался только хрип. Мальчик попробовал еще раз, прижав маленький красный кулак к груди, словно пытаясь выдавить из себя звуки. У него получилось, и старушка услышала тихий, сиплый голос:
– Витя. Меня Витя зовут. Я живу в голубом доме… на краю города. Он маленький… старый. Мы его красили прошлым летом, но он все равно старый…
Голос ребенка сипел. Несколько раз мальчик просто не находил сил сказать, и оттого молчал. 
– У двух окон нет ставен. И забор покосился… Я хотел починить, правда хотел, но тетя не дала, сказала, что пальцы себе отпилю или разобью молотком. А я могу, могу. Мне дядя Вася показывал… Даже разрешил помочь ему, когда свой дом чинил. Там несложно. Я бы и сам справился. Но тетя не дала.
Его голос иссяк. Он прислонился к окну, и оно почти сразу запотело от резких прерывистых вздохов. Старушка беспокойно вглядывалась мальчику в лицо. «Откуда? Зачем?.. Как он вообще дошел сюда?». Она не могла себе ответить.
– Вообще она хорошая… – снова послышался тихий голос, – Только одна. Вот и ругается иногда. Плохо быть одному. Раньше у нас Герда была. Большая, мохнатая. Ее дядя Вася нашел, а мы забрали. Я с ней быстро подружился. И дом мы хорошо охраняли. Герда очень грозно лает и громко. Все кошки разбегались. А потом…
Тут он хрипло закашлял.  Старушка попыталась помочь ему, торопливо вспоминая, что делают в таких случаях.  Но ничего не приходило в голову, и она виновато замолчала и только смотрела в его лицо.
– Она умерла потом. Отравили. День лежала, горячая, и смотрела только, молча. Страшно было. А потом кто-то перерезал ее веревку. Видели, что она даже поднять голову не может. У нас забор старый. Кто хочешь перелезет. Вот и перелезли. А я сам сюда пришел. Не знал только на каком автобусе ехать. А на него и денег не хватило. Вот я к вам зашел.
Он несколько раз пытался попасть рукой в карман, доставая мелочь. Найдя ее, он достал кулак и разжал его в подставленную ладонь старушки. Звякнули три монеты. Она посмотрела на руку. Подняв глаза, в которых ясно читалось: «Этого не хватит», подбирала слова, чтобы сообщить это ребенку. Она не успела и рта открыть, как он просипел:
– Только мне точно нужно доехать. Нельзя нам… нельзя нам без собаки.
Мальчик отчаянно боролся с кашлем. Он покраснел и вздрагивал всем телом. Сквозь приступы доносился его тихий голос:
– Нельзя так. Тетя ругала… Я обещал, что больше не буду кашлять.
И снова тонкие пальцы сжимались в кулаки на груди. 

***
Он сидел. Просто сидел, прислонясь к окну. Его глаза стали мертвым зеркалом, и в них отражалась серая городская масса. Чопорная дама передернула плечами, бросив: «Воспитание…», и отвернулась, еще больше выпрямляя спину. Старушка отпустила еще лихорадочную, горящую ладонь, и та безвольно упала. Она пошла к кабине водителя, аккуратно обходя людей, словно боялась испачкаться.
Люди гудели. Не тихо. Не громко. Монотонно, нудно, вязко. Старушка прошла в начало троллейбуса. Прислонясь к окну между салоном и кабиной, которое никогда не знало стекла, сказала водителю.
– Володя, я выходной завтра возьму… Ты не жди меня. Езжай с Тамарой. Потерпи, а…
Тот встрепенулся.
– Зой Ванна, как же вы так? У нас уговор, я с вами только. Тамара трещит без конца. Лезет, рулить не дает! Я вчера чуть светофор не проспал!
– Ничего, ничего. Надо так…
Старушка говорила сипло. Она смотрела на плачущие окна, рваную дорогу и серый тусклый свет. Она была далеко. Через несколько минут, еще не очнувшись, она продолжила.
– А ты все-таки с Тамарой завтра. Не могу я… Устала…
Водитель махнул на нее рукой. Ему не нравилось его еще не наступившее завтра. Раздражение и обида лепили в нем снеговика и как раз делили, кому же достанется третий ком. Он рванул руль. Троллейбус крякнул, не понимая, за что такое неуважение. И подумав, перестал обнимать оголенный провод. Посыпались искры. Салон покачнулся и встал. Водитель со злостью сжал руль. Рабочие перчатки лежали у окна и всем своим грязным видом выражали желание выйти помыться. Дождь выбивал странные гаммы. Усталый и раздраженный, водитель откинулся на спинку сиденья. Его взгляд уперся в потолок, и краем глаза он успел увидеть в зеркале салон. И подумать…
– Октябрь на дворе… Какие саженцы?!