Живём, как можем. Глава 6. Иван да Марья.

безысходная злость, что цепляешься зачем-то за эту гнусную жизнь, стремясь зачем-то продлить бессмысленное существование, отказываясь от всего вредного, которого потому и очень хочется. Вспомнишь, сколько не допила, не доела, не долюбила, недорассказала, недослышала и ещё много «недо», ограничивая себя якобы заботой о работе, о здоровье, в конце концов. А зачем? Зачем такая тянучка? Жить надо сейчас и в полное удовольствие…
- Как Лёня? – вставила с ехидцей Мария Алексеевна.
Но Розу уже нельзя было сбить.
- Почему бы и нет, если ему так жить нравится. Жить надо каждую минуту, ничего не боясь, но и не продлевать никому не нужное пресное прозябание.
- Но нельзя жить цивилизованному человеку без разумных ограничений, - попробовала возразить литературоведка. – Об этом вся наша, даже романтическая, литература. Даже столпы её – Тургенев, Толстой, Гончаров…
- Но не Набоков, - вставила Роза, осилившая как-то за ночь «Лолиту». – А тут ещё эти дома-башни, в которые нас загнали для удобства управления, а они, эти многоквартирные тюремные склепы, сокращают и убивают жизнь, где все живут поодиночке, стараясь из неведомого страха не общаться даже с соседями по лестничной площадке. Может быть, вы заметили, что люди в толпе чувствуют себя более беззащитными, чем в одиночку? Когда защита твоя зависит от многих, но не от тебя? Потому и замыкаются на несколько замков, потому и падает реальное и нарастает виртуальное безопасное общение. С цивилизацией, которую вы отстаиваете, исчезает свобода и нарастает страх, страх за всё, за что бы ни принялся.
- Тебе надо срочно побывать у психолога, - посоветовала Мария Алексеевна, притомившаяся от Лёни, а теперь ещё и от Розы.
- Нам всем надо побывать у него, - отрезала та жёстко. – Но кто он? Такой же, как и все. Лживый уговариватель. Нам просто надо избавиться от душевного страха, но как? – Ивановы не знали или не хотели распространяться на неопределённую философскую тему. А Мария Алексеевна не сомневалась, что напрочь лживая и снаружи, и изнутри псевдо-дама за рулём,  с чего-то приоткрыв загнивающую душу, перепевает песни, когда-то слышанные от сына, но плохо усвоенные, и это наполняло сердце матери гордостью. Он исчез, но след остался и, наверное, не один, и в этом её материнская радость. – В страхе, - продолжала ныть последыш, - люди невольно отстраняются друг от друга, даже не замечая этого, удовлетворяясь тем, что не встречают встречных возражений, самоустраняясь от общности, приспосабливаясь к удобному одиночеству как к духовному благу цивилизации. – Розе, вероятно, очень хотелось произвести выгодное впечатление на интеллигентную пару, вот она и пёрла напропалую, не задумываясь о том, что городит, лишь бы звучало впечатляюще и выразительно, надеясь при этом и на снисходительность невольных слушателей, которых относила к завершённым лабухам. – А всё потому, что нет у народа, - к которому относила и себя со своими ножницами, - настоящей, достойной работы, которая бы отвлекала от страха. Поэтому-то и гробят себя мужики водкой, занятые не своим делом.
- Ты бы не отвлекалась от дороги, - попросила Мария Алексеевна, в очередной раз резко качнувшись на Ивана Ивановича и прижав его к дверце.
- И у вас страх? – рассмеялась крашеная лахудра.
- Не страх, а предусмотрительность, - поправила демократка.
- Уж что-что, а умеем мы спрятаться за хитрые словечки. – Но, всё же, умолкла до самой дачи, по указке хозяев ловко маневрируя среди солидных железных друзей семейств.
По приезде сначала Мария Алексеевна вытолкала скрюченного, выпавшего из машины, Ивана Ивановича, а потом уж он вытянул её из железного душного чрева сразу за обе руки и поддержал, не дав завалиться на колени. Оба, ощутив себя, наконец-то, на твёрдой земле, ожили, словно вдохнув бодрящего эликсира природы. Занеся скудный скарб в дом, сразу же в нетерпении пошли в обход частных владений, замечая малейшие изменения, которые дарила торопящаяся зелёная весна. Особенно и смешно обрадовали стариков дружно выстрелившие из земли смачные пучки батуна, а вместе с ними и дружные всходы озимого чеснока, густой частокол черемши, да и вообще всё, что взошло и зазеленело. Лёгкий приятный ветерок нежно играл ещё мелкими листочками, переключаясь на короткую траву вдоль заборов.
- Живём! – завопил в эйфории Иван Иванович, не любивший возиться в земле, но с удовольствием и в меру удовольствия обихаживавший кусты и деревья. А Мария Алексеевна, скрючившись болящей поясницей, уже мысленно ползала по грядкам. Где-то далеко-далеко кто-то ухал с потягом, почему-то хотелось, чтобы это был удод, и где-то молотил с короткими перерывами дятел. Пронырливые юркие синички ещё не перестали призывно синичить, а с высокой ели, что вымахала в углу сада, сварливо стрекотала белобока, оглядывая нагрянувших дачников. Эту ель посадил ещё прапрадед, когда начали постройку дома и освоение участка, и у Ивановых было принято водить под ней предновогодний хоровод. Когда это было!? Заметив, что Розе скоро надоели экскурсионные обзоры садовых замечательностей, Мария Алексеевна и сама умерила земледельческий пыл, разгорающийся каждый раз, стоило только начать.
- А что, - улыбнулась ясно, - не полакомиться ли нам экологически чистой картошечкой со свежей зеленью и маринованными грибками? – И, не ожидая ничьего согласия, приказала помощнику: - Давай, Ваня, действуй.
Ваня и без понукания знал, что извлечение запасов из погреба и чистка их – его святая обязанность, и потому безропотно принялся за исполнение приказания, тем более что и сам, проголодавшись с торта, непрочь был заглушить солитёра. Пока гостья отдраивала от грязи и пыли свой лимузин, они затопили печь, поставили вариться картошку и жариться репчатый лук с нашинкованной морковкой. Мария Алексеевна красиво водрузила нарядный пучок батуна с черемшой в банку с водой так, что на перьях остались изумрудные бусинки влаги, сверкавшие в лучах заходящего солнца, и распечатала банку маринованных рыжиков вперемешку с кружками лука. Когда Роза закончила свой автотуалет и пришла в дом, то ахнула от восхищения.
- Целое богатство! Так и просятся в рот, - и, не удержавшись, подцепила один малюсенький вилкой и сунула в крашеную пасть. – В ресторане такие подают поштучно.
- Иван Иванович сам собирал, - похвалила добытчика хозяйка. – Он – любитель, - и добавила, улыбаясь по-доброму, - особенно, когда подшофе.
- А я непрочь бы составить ему компанию и в том, и в другом, - напросилась городская дама, никогда не бывавшая ни в каком лесу, кроме городского парка, где есть скамейки для отдыха и асфальтовые дорожки, но не растут рыжики. – А где бы мне, - попросила ещё, - отдраить свой камуфляж?
- Во дворе бак с водой, рядом вёдра, действуй – мы не подсмотрим, - и спросила, вспомнив, - а гаишники?
- Прорвёмся! – лихо пообещала водительница. – Где наша не пропадала! – совсем обрадовавшись, что вечером по возвращении не придётся шариться по кафешкам и давиться химией. А когда вернулась, отдраенная холодной водой, Мария Алексеевна даже руками всплеснула.
- Ты ли это? И кто ты? Была Роза, а теперь, наверное, Саломея? И вторая – приятнее и симпатичнее первой. Присаживайся скорее, пока картошка не остыла, потом подсохнешь и причешешься.
Казалось, и есть-то было нечего, а наелись. А Роза и не помнила, когда ела так вкусно и с таким наслаждением. Потом с не меньшим надувались крепким чаем, настоянным на полезных душистых травах, собранных и засушенных хозяйкой, да ещё и с вареньем, до которого, правда, один только Иван Иванович был охоч. Женщины оставили хозяина мыть посуду и убирать со стола, а сами вышли посумерничать на лавочке в свете нарождающейся половины луны и слабо мерцающих, ещё в полнакала, редких звёзд и посудачить о наболевшем.
- Ты помнишь, какой он был? – вполне ожидаемо спросила мать, которую никогда не покидала память об исчезнувшем любимце.
- Как сегодня! – отмолотила Роза. На самом же деле она забывала его сразу, когда он уходил, оставив букет.
- Он тебе нравился? – Ясно, что отвечать отрицательно матери, только что накормившей её, было бы глупо.
- Да. - Доверительного разговора не получалось, он больше смахивал на казённый допрос: краткий вопрос – краткий ответ без всяких комментариев и душевных отзвуков. – Всегда просто и опрятно одетый, хорошо причёсанный и чисто выбритый, от него приятно пахло мужскими духами, в общем – следил за собой. – Это-то ей запомнилось, а матери нужен был другой ответ и о другом.
- О чём вы говорили?
Простой вопрос поставил Розу в тупик. И правда, о чём? Конкретики она, хоть убей, не помнила.
- Да так, о разном. Говорил больше он, его приятно было слушать.
- О чём? – настаивала мать на конкретном ясном ответе.
- Ну… я не знаю, - заартачилась, начиная злиться, Розалия, не привычная к словесным пыткам, - сразу и не вспомнишь…
- А что он больше всего любил? – переменила вопрос Мария Алексеевна, поняв, что на первый, кроме вранья, ничего не услышит. Но и на этот вопрос чёткого ответа у пустоголовой поддельной красотки не было. И вдруг, к радости своей, хоть что-то да вспомнила:
- Музыку он любил, классическую, - поморщилась, как от лимона. – Ходили мы в филармонию. Говорил, что ничто так не наталкивает на светлые размышления, как мелодичная классическая музыка.
- Ты тоже, что ли, ценительница?
- Не очень, - созналась неохотно.
Мария Алексеевна всё плотнее закутывалась в прихваченную шаль, всё дальше отъединяясь от несостоявшейся Ивановой.
- А из еды, что из еды ему больше всего нравилось, когда вы были вместе?
Розе уже обрыдло изображать провинившуюся сноху под строгим допросом дошлой свекровки, она уже дотумкала, что с каждым ответом прёт не в ту дугу, и, злясь, ответила не так, как хотелось бы Марии Алексеевне.
- Мне нравятся, - выставила себя на первое место, показывая, что так было всегда, - коньячок французский, но в меру, и всякие морепродукты. А ему? Спиртного он не пил, и вообще, ел всё, что попало, но мало. Обычно заказывала я, - ещё раз подчеркнула своё главенство.
- Он тебя любил? – последовал, наконец, ожидаемый обеими грубый по простоте вопрос, на который очень трудно честно ответить, если вы не идиот, но ответ в подавляющем большинстве случаев – положительный.
- Не знаю…
Мария Алексеевна протяжно вздохнула: слава богу, ответ был не девочки, а зрелой женщины, и хоть не конкретен, но правдив.
- А ты? – последовал убийственный выстрел, на который ответа не последовало. И это тоже было честно. – Почему не вышла замуж за него?
- Он не предлагал, - сглотнула Роза внезапно подступивший запоздалый спазм. И всё: допрос кончился. Обе поднялись, слегка подмёрзнув.
- День сегодня какой-то смурной, томит что-то, тянет за душу как тогда, когда пропал Витя. Погода, наверное, портится. – Повернулась к гостье. – Знаешь, мы с Иваном Ивановичем заночуем здесь, - сообщила сухо, не прибавив выпотрошенную даму. И Роза, сообразив, что ей дают от ворот поворот, пытливо взглянула на старуху, но не встретила в её глазах ни сочувствия, ни участия. Дружба кончилась. «Ну, и чёрт с вами!» - про себя выматерилась и покрепче. –«Интеллигентские выпендрышы! Проживём и без вас, без вашей душевной размазни! Вот они как! Нет, чтобы прямо сказать: вали, нам надо побыть вдвоём, так нет,