Шашка

  Половодье спало, Дон вошёл в свои берега и 30 мая 1918 года германские части при поддержке Новочеркасского и Кривянского казачьих полков переправились через реку и атаковали красные войска. Им удалось захватить станицу Ольгинскую и продвинутся дальше по направлению к станице Хомутовской. К вечеру Хомутовская была захвачена германцами и, невзирая на ожесточённое сопротивление красных, пал Батайск.
  Возглавлял сопротивление бывший подъесаул Кубанского казачьего войска Иван Лукич Сорокин. Он помощник командующего войсками Юго-Восточной революционной армии, а фактически командующий этой армии. Всю весну Сорокин воевал с Добровольческой армией и довольно-таки успешно противостоял Корнилову, бывшему Верховному главнокомандующему российской армии. Именно благодаря его усилиям не был взят белыми Екатеринодар. Сорокин преследовал отступающую на север Добровольческую армию вплоть до станиц Егорлыкской и Мечётинской.
  Но против советской власти восстал казачий Дон, а немцы заняли Ростов-на-Дону, и только половодье мешало им переправиться на другую сторону реки.
    Пришлось оставить преследование Добровольческой армии и развернуться лицом к другому противнику. Сорокину поручили командовать частями красной армии в районе Батайска. Его корпус, вобрав в себя мелкие разрозненные отряды красной армии, занял жёсткую оборону, образовав так называемый Ростовский фронт.
  И вот, германцы неожиданным ударом сумели опрокинуть красные соединения, но Сорокин удержал фронт и теперь готовил ответный удар.
  В сущности, командование войсками для него мало чем отличалось от игры в шахматы или шашки. Разве что жертвовать приходилось не фигурками, а живыми людьми. Лично Сорокин любил шашки. Он как на шахматной доске видел на карте все слабые стороны противника и, двигая полки и соединения красной армии, умело наносил чувствительные удары врагу. И враги – Деникин и Алексеев – оценили это, но Иван Лукич об этом так никогда и не узнает.
  Утром в сопровождение конвойного взвода и адъютанта, Сорокин направился объезжать вверенный ему участок фронта. На прекрасном породистом жеребце рыжей масти, в чёрной черкеске с малиновой окантовкой, с ухоженными пышными усами, на поясе кинжал и шашка, тридцати трёх летний командир смотрелся великолепно и он знал это.
    У бойцов Сорокин пользовался огромным авторитетом, уважением и искренней любовью за простоту нрава и отчаянную храбрость, граничащую с безумием. Взгляд у него был тяжёлый пронзительный, взгляд истинного вожака. Такой и должен быть командир.
  Солдаты выходили навстречу Сорокину – не царская армия, дисциплины никакой, демократия.
  - Дадим мы по зубам германцам, товарищ Сорокин?
  - А как же? При царе их били и что ж при родной советской власти, не будем что ли? Будем, обязательно будем.
  - И когда?
  - Скоро, товарищи, скоро. Выметем свинцовой метлой всю эту германскую нечисть с нашей земли.
  Настроение людей Сорокину понравилось, боевое настроение. Развернулись назад.
  Впереди пыль столбом, взрывы. Сорокин привстал в стременах, поднёс бинокль к глазам.
  - Бегут, сволочи, эх, бегут!
  Германцы ударили с севера и с запада, пытаясь окружить красноармейцев.
  Подстёгивая коней, пустились в галоп. С жёлтого пригорка бежали солдаты в выцветших гимнастёрках с винтовками в руках.
  - Что за паника? – громовым голосом закричал Сорокин. – Тикаете, сволочи?
  Бойцы остановились в недоумении, с трудом узнавая своего командующего. Вдруг один тощий длинный в истерике завопил:
  - Вот он, предатель! Бей его!
  И потянулся к морде рыжего жеребца, стараясь схватить за узду. Жеребец не давался, мотал головой, скалил жёлтые зубы.
  Толпа солдат, яростно крича что-то неразборчиво, окружила Сорокина и конвойный взвод, коней хватали под уздцы, не давая двигаться. На пригорке двое бойцов устанавливали пулемёт, целя в командующего.
  Лицо Сорокина напряглось, глаза из серо-зелёных превратились в стальные. Он резко поднял жеребца на дыбы, прокрутил его на одном месте, опустил. Толпа шарахнулась в стороны от него, ропот усилился, заклацали затворы винтовок.
  - Молчать! – рявкнул Сорокин и пустил коня по кругу, оттесняя солдат от конвойного взвода.
  - Кто вы? Кто? – говорил он. - Вы разве революционная армия? Вы сброд бандитов, сволочи, а не бойцы красной армии. Где ваше революционное сознание? Ваши товарищи стоят против германцев и белоказаков, а вы бежать? Предали их? Кто вам сказал, что я предатель? Кто эта сволочь? Разве вы меня не знаете? Сколько раз я сам водил вас в атаку? Я пятнадцать раз был ранен.
  - Нас бросили, предали.
  - Кто вам это сказал? Кто вас бросил? Это вы бросили своих товарищей, как последние трусы. Фронт оставили, тикаете. Молчать! Кто вас на это подбил? Вы поддались на уговоры белогвардейских провокаторов. Не стыдно? Я требую, что бы вы немедленно выдали мне их. Где эти контры? Среди вас прячутся, гады?
  Взгляд  Сорокина углядел в толпе длинного тощего солдата, что первый попытался схватить его коня под уздцы.
  - Вот он этот бандит и провокатор, белогвардейский прихвостень!
  Сорокин наезжал конём на солдата, тот пятился, отступая и закрываясь руками, на лице ужас.
  - Вот он, гад!
  Неуловимым движением Сорокин выхватил шашку и рубанул солдата по шее. Фонтаном брызнула кровь, солдат упал, толпа ахнула и в ужасе замерла.
  - Вот так будет со всеми врагами революции! Вот так революционная красная армия будет расправляться с врагами социалистической революции!
  Сорокин бледный и страшный в гневе разъезжал по кругу, размахивая окровавленной шашкой.
  - А как вы хотели! Или они нас или мы их. Это агенты Деникина и Краснова подговаривают вас на убийство своего командира, толкают на подрыв революционной дисциплины. Не могут они с оружием в руках, честно, справиться с революционным народом вот и идут на подлости. Как вы могли подумать, что я могу вас предать? Кому предать? Или вы меня считаете трусом?
  - Да Господь с тобой, Иван Лукич.
  - Вы мне тут Бога не приплетайте. Когда вы видели, что бы я кого-то боялся?
  - Никогда, Иван Лукич.
  - Так что же вы побежали? Почему вы сами не пристрелили этого белогвардейца? Почему поддались паники? Мне стыдно за вас, товарищи.
  Бойцы устыдились, опустили глаза.
  - Виноваты, товарищ Сорокин…
  - Хрен его знает, как так получилось…
  - Дурака сваляли, чего уж тут.
  - Вот точно, дурака, - Сорокин нагнулся с седла, сорвал пучок травы, вытер шашку и вложил её в ножны.
  - Где ваши командиры и комиссары? – спросил он.
  - Здесь они, товарищ командующий, мы их арестовали.
  - Молодцы! – глаза колючие. - Освободить немедленно.
  Из толпы вывели командиров и комиссаров. Сорокин оглядел их своим железным взглядом.
  - Что же вы, товарищи политработники, - сказал он с упрёком. – Одна белая контра, один провокатор сумел вызвать у вас панику.
  Сорокин указал на зарубленного им солдата.
  - Плохо вы работаете с бойцами, товарищи политработники.
  Сорокин гарцевал на лошади, подбоченясь в седле. Рыжий конь плясал под ним.
  - Бойцы! Если кто не верит мне, то выделите трёх надёжных хлопцев, пусть поедут на моей машине по фронту и лично убедятся в том, что армия стоит на месте.
  - Да как можно, товарищ Сорокин. Мы верим.
  - Одни вы побежали.
  Командующий успокаивался, он сумел обуздать панику. Пулемётчики на пригорке сидели около пулемёта, курили.
  - Так германцы ударили с Батайска неожиданно, - подал голос командир полка, оправдываясь.
  - Неожиданно? А на войне по-другому и не бывает, - усмехнулся Сорокин. - Показывай, где прорвались, - и адъютанту: - Карту.
  Не слезая с седла, командующий разглядывал карту, слушая пояснения, щурил глаза, гладил в задумчивости усы, смотрел в бинокль. Наконец, приподнялся на стременах и сказал:
  - Я вас сейчас поведу в бой. Прямо сейчас. Отобьём Батайск у германцев. Не испугаетесь?
  - Нет.
  - Храбростью и железной революционной дисциплиной искупите вы свою вину. И горе будет тем, кто покажет себя трусом в бою. Ждите.
  Сорокин раздавал распоряжения, срочно создавался ударный кулак, стягивались дополнительные силы. Прибыл штаб Сорокина.
  В боевые шеренги был поставлен полковой духовой оркестр. Бойцы замерли в ожидании.
  Сорокин вынул шашку и указал ею в направлении Батайска:
  - Вперёд, бойцы, нас ждёт блестящая победа над врагом.
  Оркестр грянул «Интернационал», воодушевлённые бойцы прокричали: «Ура!» и кинулись вперёд. Сорокин на рыжем коне с обнажённой шашкой и весь его штаб в полном составе возглавил атаку полка.
  Германцы не ожидали такого удара и спешно покинули город. Но к вечеру Батайск пришлось оставить.
  Вечером Сорокин при свете керосиновой лампы изучал карту, наносил какие-то значки карандашом.
  - Какая хорошая связь у германцев, Фёдор, - сказал он адъютанту.- И часа не прошло, как казаки ударили со стороны Хомутовской. И артиллерия германская била, снарядов не жалели. И знали, гады, куда снаряды класть. Батайск пришлось оставить. А жаль. Да ничего, они за два месяца от Карпат до Дона дошли, а только хрен они куда дальше двинуться.
  Сорокин задумался, постучал торцом карандаша о карту.
  - А знаешь, Фёдор, мы сегодня утром без малого чуть не стали покойниками. Вот так вот бывает, Фёдор. Ещё чуть-чуть, прорвали бы германцы фронт и соединились бы с Деникиным.
  Командующий смотрел куда-то поверх головы Фёдора.
  - Иван Лукич, - сказал адъютант, - а тот солдат… Кто он?
  - А, - отмахнулся Сорокин, - чужак. Я своих бойцов знаю.
  И уткнулся в карту, явно не намереваясь продолжать разговор.
  Адъютант задумался. Нет, тот солдат не деникинский агент. Не похоже. Просто жертва. Сорокин пожертвовал одной шашкой, что бы прыгнуть в «дамки».  Он спас не только себя и своё окружение, но и командиров и комиссаров, запаниковавшего полка. Да что полк! Фронт спас. А это без малого пять тысяч человек.
  Фёдор вспомнил искажённое ужасом лицо долговязого солдата. «Спи спокойно, дорогой товарищ, ты не зря отдал свою жизнь».

https://dzen.ru/a/Y_ZoShYoRFtyl-h6?referrer_clid=1400&