башни. Греет солнце. Я, вдоволь полазив по развалинам и изрядно устав, укладываюсь на нагретый камень и засыпаю. Чистый воздух способствует крепкому сну.
Мне снится, что я житель этой деревни. Страна на грани умирания, «картофельный голод» гонит людей с насиженных мест. Внизу стоит судно, жители перетаскивают туда свой немудреный скарб. Я сплю, пригревшись на большом плоском камне. Люди покидают деревню, а я сплю. Пароход дает прощальный гудок, а я сплю. Все. Деревня покинута, она обречена. След от судна затерялся в бесконечных просторах Атлантики. Деревня разрушается временем, от домов остаются полуобвалившиеся стены. Густая трава скрывает некогда утоптанные дорожки.
Солнце заходит, становится прохладно. Я просыпаюсь. Как бывает иногда, реальность и сон некоторое время существуют в сознании одновременно. Меня охватывает неописуемый ужас - меня забыли! Судно ушло, прошли годы, дома превратились в руины, а я все проспал... Несколько мгновений, пока явь не заняла должное ей место, я пребываю в состоянии, которое не забуду до конца своих дней. Состояние бесконечной потерянности во времени и пространстве, совершенной покинутости. По возвращении в коммуну, где я остановился, я рассказываю тамошним обитателям эту историю, они убеждают меня, что ничего странного в произошедшем нет, это характер острова. Они говорят, что если я чувствую его, то Ирландия меня приняла, как своего. Метафизика, но эти люди, приехавшие со всех концов света, располагают к доверию. Может и впрямь так?»[/i]
Итак, очередная вещица уютно устроилась на полочке. Можно доковылять до ванной, почистить зубы и со спокойной совестью лечь спать. Завтра начнется еще одна дурацкая безликая неделя, опять ее надо будет спровадить. И очередная ненавистная суббота будет возвещена скребущей барабанные перепонки сиреной. Колесо сделает еще один свой оборот. Что-то опять щелкнет в бесконечности, я продвинусь еще на шаг вперед, не видя, куда иду. Я существую между этими шагами, опираюсь на вчерашний и занес ногу для следующего, завтрашнего.
Здравствуй, чудовище! Жив еще, курилка? Что на этот раз ты дополз до компьютера ведь не затем, чтобы разложить пасьянс? Суббота миновала, давай выковыривай из багажника еще что-нибудь. Скажем, Дания, ты ведь не забыл ее? Помнишь, немного, но помнишь. В этом мире тебе делать нечего, лучше полезай в пыльный сундук и еще раз там покопайся.
«В Германию меня не пустили. Пограничники были веселы, долго разглядывали мою краснокожую, радостно смеялись, но не пустили. Сказали, что в полукилометре от трассы есть тропинка, по которой я, если захочу, могу пройти пешком, гоняться за мной никто не будет, но обратно уже не пустят. Я подумал и благоразумно повернул назад, все-таки датская виза у меня есть. До Копенгагена добирался почти весь день, в результате заночевал в пригороде, у парня с на редкость датским именем - Фьодор. Оказывается, его родители были увлечены Достоевским и назвали в его честь. Сам же Фьодор великого своего тезку не читал. Он жил в каком-то месте, сильно напоминающем общежитие, меня пристроили спать на полу в пустующей комнате. Наутро мне предстоит разыскать Ворону, которая в Копене живет уже десять лет и я рассчитываю у нее остановиться. По ходу можно осмотреть Копенгаген.
Город немного напоминает Питер, по крайней мере мне так кажется после Англии и Ирландии. Здесь есть две основных достопримечательности, Христиания и Стройт. Первое - место, занятое всякого рода тусовщиками, бывшее расположение Копенгагенского гарнизона. Второе - пешеходная улица в самом центре города, где можно встретить русскую речь. Первое, что я слышу, попав на Стройт, это: «Эй, баргузин, поворачивай вал,»... Славное море, священный Байкал в сердце датской столицы. Да еще до боли знакомым хриплым голосом. Это Силя, которого я видел последний раз пару лет назад. Подсаживаюсь, здороваюсь. Удивлению Сили нет предела:
- Ты же уехал год назад в Англию, на одной ноге!
И правда, почти год назад, я уехал в Англию со сломанной ногой (как только погранцы пустили-то!). А теперь я здесь, на пути к Пенатам. Силя обитает в Христиании, подвизается на уборке местной бани. Сегодня он уже заработал «Море-Байкалом» двадцать крон, мы скидываемся и покупаем в ближайшем гастрономе два пакета вина и украдаем там же небольшой кусочек сыру. Возвращаемся на Стройт, устраиваемся поуютнее за каким-то ларьком, выпиваем за встречу и закусываем сыром.»
Ну вот видишь, Христиания вспомнилась, Силя. Еще там проходил рок-фестиваль, под смачным лозунгом «No fucken sponsors!», многократно намалеванном на бесконечном заборе. А еще там было можно купить гашиш... Ты помогал Силе мыть христиновскую баню, за что мог бесплатно помыться сам. Там продавали какую-то лечебную грязь, можно было вымазаться и сидеть в сауне. Говорили, что это очень полезно. Может и полезно, но вид обнаженной девушки, с головы до пят вымазанной грязью, тебя очень расстроил. При твоем трепетном отношении ко всему прекрасному, а что может быть прекраснее обнаженной женщины, ты был расстроен. Грязь была жирной, местами из-под нее выглядывало по-поросячьи розовое тело. Тогда тебя это насторожило.
- А, опять ты...
- Я.
- Хочешь сказать, что все забыл?
- Помню, то-то и оно. Все помню
- И ту девчушку, которой ты заморочил голову, если не сказать - сломал жизнь?
- Нет, ее не помню. Потому, что ее не было. Просто никогда не существовало.
- А зачем ты каждый вечер бегал к компьютеру проверять почту? Почему кидался к телефону на каждый звонок? В конце концов, кому посвящал свои идиотские стихи? Не ей?
- Нет. Не ей. Ее никогда не было. Не было и никогда не будет.
- Устал спорить с тобой. Раскладывай свой пасьянс. На большее ты не способен.
«Опять я иду. На этот раз не зная, куда и зачем. Просто ради движения, не перемещаясь при этом в пространстве. Я выбрал другой способ, я перемещаюсь во времени и цель моего пути совсем рядом. Просто достигну я ее завтра, или послезавтра. Или через год, я еще этого не знаю. Какие-то более простые цели достигаются быстрее, например, я пишу и из-под моего пера появляются буквы, в каждый следующий момент - новая буква, они складываются в слова, те - в предолжения. Впереди множество достижений, маленьких и побольше. И я к ним упрямо иду.
Дорога делает поворот, я не пытаюсь за него заглянуть, просто дохожу и вижу продолжение дороги. И спокойно иду дальше, задумав заглянуть за следующий поворот. Иногда мне необходим отдых, я позволяю себе расслабиться, посидеть на обочине и помечтать. О том, что за очередным поворотом меня ждет то, к чему я так долго шел. Сколько таких поворотов впереди, я не знаю, но за одним из них я увижу свою цель, но дальше будут еще повороты, из них состоит жизнь.»
- Тихо как... Почему так тихо?
- Потому, что никого нет, ты никому не нужен.
- Неправда, этого не может быть! А та девчушка? Она?
- Ее же нет. Нет и никогда не было. Ни-ког-да!
Тут-то и дать бы занавес. После слова «никогда» можно поставить большую жирную точку. Станет очень законченно, логически завершено. Но ты ведь так не умеешь. Ты еще слышишь приглушенные рыдания в телефонной трубке. Сбивчивые слова, едва различимые сквозь всхлипывания. Этого тоже никогда не было? И голос, до боли издалека, его тоже? А твои беспомощные попытки, проглотив ком, подкативший к горлу, что-то сказать, кому они были адресованы? Нет, милый, вляпался ты. Заварил кашу? Расхлебывай!
«Вовка теперь сходит с ума в своей треклятой Англии. От него мало чего осталось; он тоже живет там, в прошлом, самозабвенно ковыряясь в старье. Бог ты мой, да неужели ничего не осталось?
Вот, приехал на неделю ко мне. Первый день пьем вино, вспоминаем. Есть что, но оба по-разному. Утром сходимся за завтраком. Каждый держит пригоршню таблеток. Первый завтрак, извольте, кушать подано! Что же это такое... Спорим с пеной у рта, в каком году мы познакомились.
Выясняется,что оба путем не помним. Перечисляем бесконечные выселки, которые мы занимали. Коломенская, Загородный, Литейный, опять Литейный, Чайковского. Спорим, как переезжали. Вовка вспоминает дворничиху, которую я якобы соблазнил для пользы дела. А я не помню, хоть убей! Уж дворничиху-то я бы обязательно запомнил! Наконец на чем-то сходимся, я устал спорить, со всем соглашаюсь. Он заводится на полчаса с перечислением наших друзей, которых уже нет. А мы? Мы-то как? Утренние таблетки уже провалились, Вовка бежит в лавку за вином.
Треугольная комната на Коломенской, служебная жилплощадь: Вовка устроился дворником. Один раз я даже видел его подметающим тротуар. Но только один раз. Через месяц его выгоняют, мы перебираемся на Загородный, в полу-развалившуюся, полу-служебную квартиру на последнем этаже. Там недолго, сколько не помню. Вовка тоже не помнит, опять спорим. Бесконечная череда пыльных воспоминаний, наконец добираемся до Чайковского, 20, с безумным Папой-Сумароковым. Там - целый первый этаж с окнами, зашитыми железными листами. Мы сооружаем кинозал, фотолабораторию.»
Ты хочешь позвонить в Россию. Ты очень хочешь туда позвонить. И опять будешь спорить. Доказывать с пеной у рта, что на одну секундочку тебе просто необходимо. Нет! Без объяснений, ты сам все понимаешь.
- Понимаю, но...
- Никаких «но»!
- А может...
- Нет!
- А если?...
- Тебе сказано: «НЕТ»!
Спор проигран. Проиграно еще одно такое удобное место для жирной точки. Стыдно проигрывать самому себе. Тем не менее ты идешь на попятный. За окном мелкий дождь, он вызывает меланхолию и слезливо-сентиментальное настроение. Ты этому не сопротивляешься, тебе иногда становится жалко себя и ты поддаешься. Совершенно неожиданно в голове возникает картинка, как обычно - конкретная, целиком, до мельчайших подробностей. Остается картинку записать, результат тебя радует:
Странно стало мне и непривычно,
Хмурый город показался некрасивым-
То ли вечер был грустнее, чем обычно,
То ли небо стало серым и плаксивым,
Только капли написали на асфальте
Скользкой тенью позднего трамвая,
На стекле туманном зябким пальцем:
- Жизнь, она короткая такая...
Некоторое время ты смотришь на лист бумаги. Тебе самому нравится то, что ты придумал. Да, ты иногда бываешь хорош... Понравится ли остальным? Ты почти никому не показываешь, считаешь, что главное, что бы радовало тебя. А тебя это радует, день прожит не зря, обитатели твоего воображения за тебя порадуются.
А если заглянуть поглубже? Разворошить старое барахло и добраться до самого дна сундука, что там? Тебе самому-то не интересно разве? Давай попробуем, тем более места на полках еще полно. И шуршание листвы располагает. Вот ведь зима, недоразумение одно! Осень, и только, причем неправильная, непривычная. Хотя, у тебя ведь есть сундук, там и осень завалялась, наверняка! Погляди повнимательней!
[i]«Осень. Опять моя любимая осень. За окном непитерский жаркий май, но осень уже подкралась, она совсем близко. С запахом прелых листьев, чуть-чуть дымком далекого костра, неизменной последней, а может и первой уже электричкой. Тяжелое небо, низкое и
