Бои за Выселки

   Переночевав в станице Березанская, рано утром 2 марта 1918 года Добровольческая армия Корнилова продолжила свой поход на Екатеринодар.
  На чёрных полях зеленеют всходы. Капитан Сергей Переверзев, рядовой Корниловского полка, думает: «А в Питере, наверное, снег лежит». Мысли его перекинулись в Ростов: как там тёща с сыном. Тестя и жену убили красные, им, видите ли, не понравилась их культурная интеллигентная речь, матом ругаться не умели, вежливо отвечали на вопросы. Тестя сразу убили, жену сначала изнасиловали, потом пристрелили. Так что тёща и сын, это единственные родные люди для него на всём белом свете. Взяли ли Ростов немцы? Тёща с сыном должна была после взятия немцами Ростова, пробраться сначала в Берлин, а оттуда в Париж.
  Мимо прошагал Партизанский полк. Знакомый Переверзева, командир взвода, полковник Зимин помахал ему рукой и весело прокричал:
  - Вы там, на Выселках не задерживаетесь.
  - Не беспокойся, Виктор, догоним.
    Корниловскому полку, артиллерии и коннице поручено взять станцию Выселки, они идут прямо, остальная армия сворачивает направо, идёт на Журавскую.
  Колонна Корниловского полка вышла из-за холмов. Перед ними станция. Над ними тут же разорвалась шрапнель.
  «Заметили!» - с досадой подумал Переверзев.
  - В цепь! – раздалась команда. – Вперёд!
  Полк развернулся и цепью пошёл по полю к станции. Навстречу им развернулись цепи красных. Визжат шрапнели, рвутся снаряды, свистят пули. Цепь корниловцев залегла, открыла огонь. Наконец развернулась артиллерия Добровольческой армии. Артиллерия большевиков вскоре смолкла, добровольческая артиллерия перенесла свой огонь по цепям красных. Из ложбины вылетела конница белых, развернулась лавой, сверкнули клинки на солнце.
  - Бегут! Бегут!
  Цепь корниловцев поднялась и с рёвом бросилась вперёд. Впереди станция. Сёстры Мерсье вытащили вперёд пулемёт «Максим», залегли.
«Тра-та-та» - заработал пулемёт, фигурки красногвардейцев на железнодорожном полотне сгибаются, падают. Белые догоняют – в штыки! Красногвардейцы, молоденькие мальчишки, оборачиваются, на глазах слёзы: «Дяденьки, пощадите!» Но пощады нет. Озверев от крови белые колют штыками, добивают раненных из наганов.
  - Куда тебя ударить? В живот? В грудь? Ну? Говори!
  - Дяденька, не надо! – на глазах у молоденького красногвардейца слёзы, закрывается руками от направленного на него штыка.
  - На! Сука!
  Красный со стоном падает, белый освобождает штык и бежит дальше.
  - Смотрите, самые тру́сы в бою, самые звери после боя, - говорит кто-то.
  - Нас бы тоже не пощадили, - огрызаются в ответ.

  Комиссар Урин с пулемётными лентами мечется перед отступающими красногвардейцами.
  - Куда, вы, товарищи? Вот патроны, товарищи. Что же вы, товарищи?
  Его не слушают, обходят, обтекают мимо, он уговаривает, чуть не плачет. Натыкается на белых. Генерал Дубовицкий левой рукой отобрал пулемётные ленты:
  - Патрона нам кстати. Руки подними. Комиссар? Вижу – комиссар.
  На Урине чёрная кожаная тужурка, солдатские галифе и офицерские сапоги, чёрная щетина на щеках, на вид ему лет сорок пять.
  - Ты, комиссар?
  - Я, товарищ …
  - Я тебе сейчас дам, товарищ! – генерал замахивается, но не бьёт.
  Урин растерянно заморгал глазами.
  Подвили второго комиссара, видно, контуженного: в винтовку вцепился, не отдаёт, ударили в лицо, вроде как обмяк. На правой ляжке его свежая колотая рана штыком, хромает.
  - А ну, бегите, оба, - приказывает Дубовицкий.
  Урин удивлённо смотрит, ничего не понимает, слегка укололи штыком:
  - А ну, беги, мать твою!
  Урин побежал, оглядываясь, второй – стоит.
  - И ты беги.
  - Да чего бегать? Здесь кончайте.
  - Какой разговорчивый. Как фамилия?
  - Дорошенко.
  - Хохол. Господа, отведите его в штаб к Корнилову, может быть скажет чего интересного.
  - Перевязать бы его надо, - говорит прапорщик Люшин, - я его уколол тут.
  - Что же вы, прапорщик, так  неосторожно, - в голосе генерала издёвка, - ай-я–яй. Ведите его к Корнилову, перевяжете по дороге.
  Дорошенке ловко скрутили руки за спиной, Люшин толкнул его, повёл в Журавскую.
  - Уйдёт, ваше высокоблагородие.
  Это про Урина
  - Стреляйте.
  Грянул недружный залп. Урин оглянулся, побежал быстрее.
  - Уйдёт! Стреляйте, господа.
  Залп, Урин как будто наткнулся на что-то, упал, но через мгновение попытался подняться.
    - Эх, господа, - с укоризной произнёс генерал и побежал к упавшему комиссару.
  Он бежал старчески неловко по ледяной тропинке: то размахивая нелепо руками, то опираясь на приклад винтовки. Добежал, Урин с земли что-то говорил, отчаянно жестикулируя, Дубовицкий слушал, кивал, не спеша достал наган, выстрелил комиссару в голову, потом ещё и ещё. Из головы Урина что-то полетело вверх.
  - Эх, генерал. Зачем же так много патрон тратить на одного комиссара?
  - Что это с генералом? – спросил Переверзев. - Он же всегда был выдержанным и спокойным.
  - Внучку вчера схоронил. Она ещё с Ростова хворала. Ей бы в тепле полежать неделю, чай с малиной попить, а не мотаться по степи. В Ольгинской на отдыхе ей как будто легче стало, а вчера вот схоронили.
  - Она с какого года?
  - С десятого.
  - Восемь лет.
  - Нет ей восьми лет, и не будет.
  Вошли в ближайший дом погреться. Хозяйка перепугано мечется по комнате.
  - Батюшки! Батюшки! Что же это делается? Бельё крадут. Я женщина бедная.
  - Какое бельё?
  В соседней комнате штабс-капитан Журавлёв стоит перед открытым сундуком и невозмутимо запихивает в свой вещевой мешок пару мужского нижнего белья.
  - Что это значить, штабс-капитан? – грозно спросил Переверзев. - Отдайте бельё. Какой вы офицер после этого?
  - У меня нет ни одной пары нижнего белья. Если бы у вас не было, вы бы так не орали.
  - У меня нет ни одной пары, - возмущённо кричит какой-то прапорщик, - вы не офицер, вы бандит.
  - Да подавитесь вы своим бельём.
  Штабс-капитан зло бросает бельё в сундук.
  - Большевики всё выгребают, - сказал он, - а вам пары белья жалко. В станицы, недалеко от Тихорецкой, знаете, что они учудили? Пришли красные матросики, а в станице перед этим другая банда красных побывала – хохлы, с Украины от германцев улепётывали, казачков до нитки обобрали. Так матросикам взбрела блажь в голову девичьей честью контрибуцию со станичников взять, больше брать было нечего. А вы – бельё!
  - Откуда вы это знаете, штабс-капитан?
  - Так половина станичников у нас.
  - А другая половина?
  - С Сорокиным ушли. Он шёл на соединение с Автономовым и наткнулся на это безобразие и порубал всех морячков. Только он казаков берёт справных, что бы на боевых конях были и при оружии. А вся голытьба к нам ушла. Вот такие вот парадоксы гражданской войны.

  Прапорщик Люшин ведёт пленного, по дороге встретилась сестра милосердия Дина Дюбуа. Она шагала рядом с подводой, на ходу управляла лошадью. На подводе лежит кадет лет шестнадцать-восемнадцать с широко открытыми от боли глазами.
  - Куда его?
  - В живот шрапнелью.
  Кадет в изнеможении закрывает глаза, дёргается всем телом, затихает.
  - Умер?
  - Да.
  - Диана Романовна, перевяжите, пожалуйста, товарища Дорошенко. Красный комиссар, между прочим.
  Дина молча наложила повязку на ногу комиссара.
  - Вы куда направляетесь, Диана Романовна?
  - В Журавскую.
  - Что ж, вместе пойдём, если вы не возражаете. А где ваши подруги Таня и Варя? С нами в цепи лежали, хотя говорили им: «Не лезьте». Да куда там.
  Дина улыбнулась.
  - Сколько вам лет, Диана Романовна? Извините.
  - Двадцать восемь.
  - А им ещё двадцати нет.
  - А вам сколько, прапорщик?
  - Двадцать три.
  - О, вы старый опытный воин. В станице они, князя Чичуа хоронят.
  - Да, жалко князя, погиб в первый день весны. А для его невесты в Тифлисе он ещё живой.

  Станция и посёлок взят с небольшими потерями.
  Вечером, оставив в посёлке Первый Кавалерийский дивизион полковника Гершельмана, Добровольческая армия двинулся к станице Журавской, оставила там Партизанский полк, а сама расположилась в хуторе Малёванный.

  Василий Сергеевич Гершельман скептически оглядел свой дивизион, состоящий из двух эскадронов, по шестьдесят человек в каждом. В первом эскадроне ещё ничего – его сослуживцы уланы, есть гусары, драгуны, казаки. А во втором на конфискованных лошадях мальчишки-юнкера - в седлах держаться плохо, сабель нет. И как удерживать посёлок такими силами? Всё, что он мог сделать, так это разослать разъезды, по семь человек в каждом из первого эскадрона. Второму эскадрону было приказано выстроиться в линию, достать винтовки и быть готовым к развороту всем строем.
  «Если повезёт, - подумал полковник Гершельман, - то мы проведём всю ночь в сёдлах».
  Сотник Андрей Абрамов вёл свой разъезд вдоль железнодорожного полотна, справа от него. С ним увязалась баронесса София де Боде, ординарец Гершельмана. Она скакала рядом.
  - Зря вы, Софья Николаевна, с Василием Сергеевичем не остались. Опасно тут.
  - Так мы на войне, сотник.
  - Вот именно. Не нравиться мне эта тишина. А темнота какая! Стойте здесь, братцы, а я на вон тот холм заберусь, может, чего увижу.
  - Я с вами.
  Абрамов тяжело вздохнул:
  - Ладно, поехали.
  Они въехали на холм. Темнота, на небе звёзды. Абрамов указал Софье налево:
  - Вон там, вдалеке, темнота вроде гуще и шевелиться, - сказал он шёпотом.
  Софья ничего не увидела, зато услышала:
  - Бронепоезд, - прошептала она.
  - Где?
  - Там впереди, тихо-тихо идёт.
  Абрамов прислушался – вроде да. Месяц медленно выполз из-за тучи и осветил паровоз и вагоны.
  - Это не бронепоезд, - прошептала Софья.
  - Конница! Уходим.
  Вдоль полотна шла кавалерия, а за ней тихо полз паровоз.
  Сотник засунул четыре пальца в рот и над чёрной степью раздался лихой разбойничий свист. Казачий разъезд всё понял и стал разворачиваться. Красные их заметили, зазвучала тревожно труба, началась погоня.
  - Летим, Соня, дай Бог, что б от своих не отрезали.
  Паровоз остановился, из вагонов стали выпрыгивать пехотинцы.
  Нагнувшись к шеям своих коней, Абрамов и де Боде мчались к своим. Андрей молил Бога, что бы лошади ни споткнулись, что бы под копытами не попались норы, камни и прочее. Красные их не видели. Они оба в чёрных бурках, в чёрных папахах, на вороных лошадях. Красные скакали, на ходу стреляли по разъезду, казаки огрызались винтовочным огнём. Вот разъезд въехал на железнодорожное полотно и скрылся за ним. Красные ещё были далеко и вот в этот разрыв влетели Андрей и Софья, лошади их не подвели, вынесли, догнали своих. Сотник, злорадно улыбаясь, оглянулся. Ох, зря! Белая полоска на папахе выдала его. Раздался дружный залп. Слава Богу, мимо! Они скрылись за полотном.
  Гершельман понял, что происходит и развернул конных юнкеров на выстрелы.
  Казачий разъезд нёсся на дивизион.
  - Готовсь! – скомандовал Гершельман.
  Разъезд рванул в стороны, за ним скакали красные кавалеристы.
  - Пли!
  Раздался дружный залп, красные повылетали с сёдел.
  - Ну, дай Бог ноги! – сказал Василий Сергеевич и Первый Кавалерийский дивизион галопом стремился к станице Журавской.
  Красные отстали.

  Корнилову доклад Гершельмана абсолютно не понравился: и красная кавалерия, и эшелон с красногвардейцам. И то, что другой разъезд тоже заметил движущийся с юга в Выселки бронепоезд.
  За несколько часов до этого к Корнилову привели