старик ветх и слоноподобен
остроугольно-черное, как многорукое насекомое, аскетическое кресло посреди залы, заполнено им – стариком, огромным, слабым, белесо-вздувшимся, с длинной ажурной, грязно-перламутровой бородой
оккультные конструкции Пиранези, плоские структуры хаоса, заключенные в рамки, на стене
пульсируют в тихих сращениях – сияний заоконной ночи с неравновесным песочно-жемчужным полусвечением комнаты
в забытых кистях рук (суставные шарниры, иссохшие пальцевые фаланги) – бодрствует большой кожаный волюм: планы городов-метрополий, напоминающие сигиллы демонов, персональные печати духов. Топология улиц, переплетение сизо-бледных мягких сосудов урбанистических грибниц
Лондон. Париж. Венеция. Петербург
глаза; в парных кавернах-углублениях лицевого рельефа – настороженно-отсутствующие белки-желтки глаз
на полу рядом с креслом разбросаны атласы, каталоги, энциклопедии; случайные их развороты; видны наглые бесстрастные бореи и зефиры, надувающие серо-голубые прожилковые щеки; солнечные цветные ведуты городов, невозможные этим поздним ноябрьским вечером
господин ван Гельмонт еженощно размышляет в одиноком кресле, лицом к двери
за окнами томительно длится очередное поветрие, монгольская чума
память нестираемо реплицирует одно и то же. Ветреное мокрое фиолетовое утро. Дуэльные пистолеты, стройные и элегантно-выгнутые, как родившаяся под пером мастера новелла
племянник Элиас в просторном рединготе (умершая рано сестра; воспоминание запретно). Он, племянник, готовится к смерти
противник – мистер Хинтон, двоеженец. Секундант противника, знаменитый художник и либертен. Гремучая ртуть капсюля
он скрытно наблюдает за поединком; ибо вызов, согласно канонам, должен был сделать он, но не сделал. Мощное черепахообразное лицо, имеющее некий намек на величественность, тогда еще в венце бакенбард, постыдно обрамлено подвальным четвероугольным оконцем заброшенного дома
диффамация. Бегство
чайная торговля; он – клерк Компании. Торговые барки, «Сириус» и «Канопус», будто две египетские борзые, похожие на агатовые, гнуто-изящные буквы коптского алфавита
наследник старой хорошей фамилии, он вынужден младшим офицером в войсках Компании участвовать в войнах на Суматре
он уже не верит, что это было с ним
поля морей, сверхтекуче-вибрирующие; хрустальные луны
на комму выше. Специи, запах каждой на неуловимый интервал разнится от прежнего
вызывает опустошающее и неприятное чувство теория юноши Эйнштейна, провизора и шлифовальщика линз, своей уплощенно-вульгарной парадоксальностью. Но – один, всего лишь один пунктум, который возбуждает острое и тревожное вдохновение, инспирацию тьмы. Это световые конусы. Замкнутые миры. Металлические и сумеречные. Мы обитаем каждый в собственной Вселенной-темнице. Тессеракт мировой линии
сегодня днем он имел тяжелое эмблематическое сновидение. Темная полость чрева некоего восточноевропейского особняка, обесцвеченная, фосфоресцирующая, мерцающая. Двенадцать бородатых мужей, собрание гильдии. Гравюрно-рельефные длинные сюртуки. Возможно тайное покровительство императора. Они изображают собой, своей совокупностью, урок анатомии
богатый баловень Фортуны, шутник, благодушный джокер, замыслил разыграть их – якобы смертельной болезнью; но был разоблачен. Отмщение не замедлило обрушиться. «Ты болен – так получай свое лечение»
десятеро злых мужчин яростно, расчисленно-размеренно чешут жесткими проволочными крючьями распластанное на горизонтальной дыбе тело
двое же – добрые; в матово-меловых длинных одеждах – они лезут ему в ротовую дыру – один лежит на спине, другой – сверху, перевернувшись лицом вниз; их фигуры обратно-подобны, как карточные валеты или взаимостыкующиеся очертания осколков древней Гондваны. Тонкое долгое спиральное сверло прорывает нёбо и выходит через нос
шарики ртутного серебра на поверхности. Каталепсия.
Он видит скопление ос. Черно-желтая сушь
треск раздавливаемых сухих пустых серых скорлупок на полу
мертвый, но разговаривающий Гашек, автор «Швейка», на голубых, с нежно-воздушной прозеленью, страницах социальной сети, созданной специально для покойников. Вопрос. Ответ
он еженощно надеется в воображении: распахиваются створки дверей его привычной тюрьмы
на пороге стоит живой племянник, в плотном сиянии зеленого рассвета, покрытый алмазными струпьями проказы
гериатрические капли, серебряные пузатые пузырьки на зеркале стола, похожие на гирьки; геронтологическая проспиртованная атмосфера
дальнейшее ужасно, печально, позорно
синий абиссинец Менгисту, верный слуга старика, возникший ниоткуда. Он медленно надевает маску с изогнутым клювом. В руке появляется малайский нож
старик чувствует биение своего сердца и последнее горячее мочеиспускание, или эякуляцию, различия уже нет
изрубает старика – так измельчают в опилки срубленное дерево – намешивает определенного рода пурпурный фарш и замуровывает его под шахматной плиткой пола в отхожем месте
проходят месяцы; годы
на стене спустя время проступает дымчатый силуэт, тонкий абрис
девушка с юными глазами старика.
