2.
Но есть у моей армии два союзника – два друга-соседа по комнате. Оба они относятся к числу тех людей, которые, к примеру, где-нибудь в Каракумах, при пятидесятиградусной жаре и вдали от жилья, когда ты умираешь от жажды, вдруг окажутся рядом и скажут так ненавязчиво: «Тебе, случайно, ведро воды не нужно? А то нёс, думал, сгодится».
– Ну как, Паш, сегодня тебе – дали? – встречает меня вопрос при входе в комнату.
– Что – дали? – угрюмо спрашиваю в ответ.
– Известно, что – проводить домой, – съязвил Стелькин.
– Ох, Вась, не сыпь соль! Нет настроения шутить!
– А ты разбей рукой бутылку или отожмись разиков сто, – предложил Вася.
– Точняк! – вступил Boлодя Поваров. – Мóзги хорошо прочищает и гормоны выводит. Их у тебя сейчас мно-ого!
Эх, братцы, знали б вы, как надоело страдать! Четвёртый год вместе, а она даже предкам не сказала. Мне твердит, любит и жить не может. Чего ж ты, говорю, с родителями не хочешь познакомить? Так она чуть не плачет: как я им скажу, так вот прямо подойду и заявлю? Живут, поди, как враги: всё от всех в секрете, и не дай бог, кто что плохо подумает! Такое редкостное воспитание получила Ирочка! Это батёк её расстарался – он же директор школы…
– Ученичьё б своё дебильное так воспитывал! – удручённый безрадостными думами, я не заметил, как начал мыслить вслух.
– Паш, не переживай так сильно! Попей-ка лучше пивка, – Стелькин извлёк из-под стола аж пять пузырей «Жигулёвского».
Безграничная доброта – единственное качество, объединяющее всех моих друзей, независимо от времени и места нашей первой встречи. Только очень добрые люди могут ужиться с моим несносным характером, оставаясь при этом друзьями.
– Ну, Паш, чтоб у тебя всё там наладилось, – Поваров поднял стакан.
– Нет, Boлодь, она не стóит нашего первого тоста. Первый – как всегда: слава нам! – и над серединой стола глухо звякнули от столкновения три стакана, позаимствованные в своё время в ближайшей столовой.
После опорожнения полутора бутылок мозг глубоко погрузился в какой-то гипнотический дурманящий раствор. И, как обычно в подобном состоянии, все проблемы и заботы стали мелкими и не достойными переживаний.
– В конце концов! – я с силой стукнул дном бутылки по столу. – Если гора не идёт к Магомету...
– Пра-ально, Паш, – вставил Вовик. – То Магомет гору обойдёт!
– То Магомет к горе пойдёт! – поправил Стелькин. – Ты выпил-то один стакан, а уже ерунду порешь.
– Братцы, это я к тому, что если она не зовёт меня в гости, значит, надо самому явиться.
– Точно, Паш, ты сам зайди к ней. Она там, небось, ждё-от, тоску-ует, по ночам в поду-ушку плачет. Заодно и с ма-амой познакомишься, и с па-апой.
– Ага, – отвечаю. – А после этого буду лете-еть аж до сáмой обща-аги...
– Зачем же лететь? Мы тебя подстрахуем, – смеясь, проговорил Стелькин.
– Погоди, погоди... Точно! Надо сделать так, чтобы родители сами узнали обо мне! Братцы, поможете?
– Помнится, мы как-то на Петров день шухарили у себя на посёлке, – начал Вовик.
– Ну-ка, ну-ка, расскажи скорее...
3.
Завтра была среда – первое апреля. Первый прикол подкинула природа: глядя на увесистые сугробы и прыщавое небо, можно было счесть, что наступило первое декабря.
В институте царило нездоровое оживление. У преподавателей оказывались белыми спины, студентов отчисляли, награждали, вызывали в ректорат, отправляли в колхоз и т.п. Даже после занятий на доске объявлений ещё висело несколько листиков.
Поздравляем Кожерова М.В. с защитой докторской диссертации!
Остроумно! Миша окончил институт только в том году, в аспирантуру провалился, зато гонору – на десятерых хватит.
Всем студентам срочно сдать по пять рублей на реставрацию памятника Циолковскому.
Это старó, вывешивается ежегодно в течение последних лет тридцати.
Желающим привью любовь к учёбе. Телефон приёмной ректора.....
Смело кто-то прикололся.
Внимание! С сегодняшнего дня вводится плата за посещение туалетов в корпусах и общежитиях.
А это – в духе времени…
– Кому деньги сдавать, Паш, не знаешь? – Ирина подошла с кошельком в руках. Бедненькая! Ей генетически не дано понимать шутки!
– Ирочка, – я обнял её за талию. – Ты дату видишь? Сегодня ж день-то какой?
– Какой? – бровки сдвинулись в задумчивости. – Паш, не надо, здесь же ходят, – на щёчках выступил румянец.
– Первый апрель – никому не верь, Ирочка, поэтому пусть ходят, я не запрещаю, – мои губы легонько коснулись розовой щёчки, которая моментально залилась ещё гуще.
– Пашк... – Ирина словно резко прикусила язык. – Разве так шутить можно? – её недовольный взгляд снова устремился на объявления.
– Как? Тáк, что ли? – я опять поцеловал девушку. – Никто не шутит!
– Нý тебя, бесстыдник! – она попыталась надуть губки.
Засопев, я отвернулся и громко зашептал:
– Ой, сердитые мы сегодня, всё. Всё, мы сегодня разозлились. Не троньте нас, а то по шее схлопочете... Здрассте, Дмитрий Сергеич! – это я поздоровался с вышедшим преподом и продолжил: – Ходят тут всякие деды старые, только сердиться мешают. У-ух!
– Па-ашка... – проговорила Ирина, беря меня под руку. Представляю, как крепко в мыслях она сейчас меня обнимает!
– Ир, сегодня праздник, – я начал примирительным тоном. – В общаге дискотека будет. Пойдём?
– Па-аша, ты же знаешь: меня не отпустят, – она шмыгнула носом так жалобно, что я обязательно раздумал бы расстраиваться, случись это хотя бы в триста сорок третий раз. Но сегодня был уже 1179-ый дубль этого идиотского спектакля!
– А ты спрашивала? – сказал я, не надеясь на успех очередной атаки.
– Пустая трата времени...
Она оказалась права: время, действительно, тратилось впустую. Глазки – вниз, бледнеющие щёчки – слегка надуть, та-ак, губки – сердечком, носик – часто сопит, голосок – чуть слышный.
– Ну, хоть до дома-то тебя провожу? – продолжал я.
– Паш, не надо, прошу. Вдруг увидят?
Господи, за что мне всё это?!
– Ктó увидит, Иринушка? Прохожие? Ну так что? Чего ты боишься? Или кого? – трус тот, кто сдаётся без боя, чёрт возьми!
– А соседи? Они же скажут, что между нами есть близость!
– Для тебя так важно мнение соседей? Если они и следят за тобой по пятам, то увидят, как я довёл тебя до подъезда, чмокнул в щёчку и пошёл назад. Кому и что они скажут страшного? Вообще, пусть это мы будем говорить, что близость есть – между ними!
– Пожалуйста, не надо язвить… – она еле двигала губами. – Думаешь, мне самой легче? А родители если узнáют?..
– И хорошо! Я – высокий, красивый и скромный, понравлюсь им обязательно.
– Паш, остановись... Мама не переживёт, если я скажу, что заходила в общежитие! Её здоровье мне – дороже!
Результат этого боя не стал оригинальным: на шикарных ресницах заблестели брильянтовые капельки. Моя реакция новизной тоже не отличалась:
– Ирочка, И-ирочка, ми-иленькая, не на-адо так…
«Нет, чёрт тебя подери, я сегодня обязательно что-то устрою! Если не лично, то заочно о себе заявлю, увидишь завтра сама!!!» – с такими мыслями я нежно гладил Ирину по лицу и целовал в глаза.
– Хотя бы до раздевалки проводить тебя можно? – прозвучал голос побеждённого.
В ответ её губы быстро, словно тайком, коснулись моих.
– Прикинь, целуемся с тобой перед дверью деканата! Чем не романтика? – сказал я, когда мы спускались по лестнице.
