Школа номер ноль. Повесть. Глава 18

                                                                                 

                                                                                   

                                                                                  ПОТРЯСЕНИЯ И СОТРЯСЕНИЯ




    - Пошли в зоопарк, - предложил Сережка, - на зайцев посмотрим.
    - Да ну их! - отмахнулся Вовка.
    - Ты что, не любишь зайцев?
    - Я не дед Мазай, чтобы их любить.
    - А я зайца люблю, - признался Славка. - Но не в зоопарке. А когда он, утомленный жизнью, дома на плите томится, и потом у меня во рту тает.
    В зоопарк мы все-таки пошли. Правда, без Славки. И остались довольны. Сколько там всяких зверей - и потешных, и опасных! Мне, лично, жирафы понравились. Ну и шеи же у них! В полном восторге мы ходили от вольера к вольеру. Конечно, и зайцев не пропустили.
    - Папа, папа, смотри какой красивый осел! - пропищала рядом малышка.
    - Это не осел, милая, - отозвался папа, - а дикая лошадь Пржевальского.
    - Отчего она дикая? Где они водятся? Кто такой Пржевальский? - девочка засыпала папу вопросами.
    - Во-первых, одичала она, Верочка, от дикой жизни. Во-вторых, водятся они в зоопарке. И в третьих... Ты права, малышка, это осел, - сказал несколько обескураженный папа, посмотрев на прикрепленную к вольеру табличку. И поспешно увел девочку.
    А потом мы ели шаурму. Шаурма была хороша, хотя немного пованивала.
    - О! Шаурма! - вдруг застонал один из едоков.
    - О-о! Шаурма! - подхватил Вовка.
    - О-о-о! Шаурма! - так  громко, как стонал Сережка, я еще не слышал.
    И они все дружной толпой побежали к ближайшему туалету.
    - Хорошо поют, - заметил проходивший мимо мужчина с ребенком. - Слаженно...
    А на меня шаурма не подействовала. Потому что я ее не ел. А приглянулись мне пирожки с повидлом. Их-то я и слопал несколько штук. И до сих пор живой.

    Сидя у пруда, где к нам вскоре присоединился Женька, мы обсуждали увиденное и пережитое.
    - Учительница сказала, что у жирафов длинные шеи оттого, что они за листьями на деревьях тянулись, - сообщил нам Вовка. - И так тысячи лет. Тянулись, тянулись - вот и вытянули шеи.
    - Ты это к чему? - спросил Сережка.
    - А вот к чему. Возьмем, к примеру, Славку. Если он будет тянуться, тянуться... То у него шея, как у жирафа станет длинной.
    - Но Славка не ест листьев, - возразил я. - Зачем ему шею тянуть? Он из холодильника питается.
    - А если он на растительную  пищу перейдет?
    - Славка не перейдет, - уверенно сказал Сережка.
    - Ну, предположим...
    - Тут и предполагать нечего. В любом случае, тысячи лет он не проживет. Даже одну тысячу...
    - Славке это не понравится.
    - Мне это тоже не нравится, - сказал Сережка. - Но что делать...
    Но мы не успели решить, что же все-таки надо делать, чтобы прожить тысячи лет. А виноват в этом был Кораблик, вдруг появившийся наверху откоса, круто спускавшегося к пруду.
    Вовка побледнел.
    - Ой, стряслось со мной горе,  - запричитал он, - горе лютое, неизбывное, подкосились мои ноженьки, опустились мои рученьки, потускнели мои глазыньки, как бы не сложить мне головушку кудрявую...
    - Ножки, ножки, тащите меня понемножку, - вслед за Вовкой забормотал Сережка.
    - Да тихо вы, услышит! - прикрикнул я на них.
    Услышал...
    - Эй, вы, заморыши, минусы и микробы! - радостно пророкотал Кораблик. - Я спускаюсь.
    - Хоть бы он навернулся! - с отчаянием сказал Вовка.
    Но этого не случилось.
    - Мы не заморыши, и питаемся три раза в день, - слабо возразил я Кораблику. - Бывает и чаще.
    - Вот-вот! - закричал тот, ловко спустившись по склону. - Вы, значит, по пять раз в день лопаете, а дядя Кораблик, если не повезет, - а такое случается, - вообще без еды остается. И вам это кажется справедливым? А как же быть с тем, что надо помогать голодному и страждущему? Разве ни к этому призывают вас учителя и наставники?
    Мы молчали.
    - Что же получается, - с горечью продолжал Кораблик, - мне с боем приходится добывать себе пищу, а вы, значит, по шесть раз в день хаваете?
    Мы молчали.
    - А ведь немного шаурмы быстро восстановили бы мои силы... Так накормите меня!
    Мы продолжали молчать. Только Вовка с Сережкой при слове шаурма, болезненно поморщились.
    - Что же мне остается? - вопросил Кораблик, и сам себе ответил: - А остается мне только одно: придется на вас дань наложить, в пользу голодающих Корабликов.
    Мы хмуро молчали.
    - Только не говорите мне, что у вас нет денег! - с жаром сказал Кораблик, сделав большие глаза. - Я не желаю этого слышать! Вы видите, я даже затыкаю уши. Не разбивайте мое нежное и хрупкое сердце! Неужели... Нет, ничего не говорите... Что, совсем ничего?!.. О, как мне не хочется в это верить!
    Скорбным молчанием мы подтвердили его догадку.
    - Тогда назовите мне хотя бы одну причину, по которой вы заслуживаете снисхождения? - так же скорбно отозвался Кораблик.
    - Мы хорошие! - закричали мы дружно.
    - Не верю!
    - Мы очень бедные!
    - Вы огорчаете меня.
    - Но среди нас есть один очень богатый.
    Женька вздрогнул.
    - Вот теперь радость пришла в мое сердце, - улыбнулся Кораблик. - Кто же он? Нет, не подсказывайте, я сам угадаю. Это не сложно... Непогода еще не наступила, а вот этот кекс, - и он указал мощной дланью на Лисицкого, - дрожит как лист на поздним и холодным осеннем ветру... Да, это он!
    Женька застонал, хотя он и не ел сегодня шаурму в зоопарке.
    - Я был прав, - удовлетворенно сказал Кораблик, и перешел на деловой тон. - Деньги гони!
    Женька что-то нечленораздельно прошептал, что, как выяснилось, означало полное их отсутствие. Зато от огорчения застонали мы, потому что это сулило нам всем неприятность.
    - Дай нам зеленый свет, Кораблик! - закричал Женька. - Мы очень устали и хотим домой.
    - Я не светофор.
    - Знаю, - сказал Женька. Ты - шлагбаум.
    - Вот видишь, я нашел свое место под солнцем.
    - Но солнце должно светить всем! - воскликнул Женька. - И мы еще не нашли своего места.
    - Ты растрогал меня, имбецил, - сказал Кораблик. - Я же не лютый зверь, и у меня доброе сердце. Я тебя только слегка помну. Думаю, что часа через три ты оправишься и к ужину  доберешься домой.

    Но Женька оправился гораздо раньше. А когда оправился, то зарычал от неудовольствия.
    - Может, ты еще, на задние лапы, как медведь, встанешь? - спросил Вовка.
    Тогда Женька зарычал на него.
    - Ты что же, напасть на меня хочешь? - удивился Вовка.
    - Да, хочу, - утвердительно ответил Женька.
    - А тебя не слепит моя, не по годам развитая мускулатура?
    - Не слепит, - отрезал Женька.
    - Лучше возвращайся в свою берлогу, - посоветовал Вовка. - Зима скоро.
    - Я храбр, отважен и полон энергии. Силы мои беспредельны. И я легко справлюсь с таким тюленем, как ты! Готов ли ты к бою?
    - Я сражусь с тобой, и ты дорого заплатишь за свои слова! Но знай, что богатырская рука только один раз бьет. И час твой пробил. Защищайся, презренный, если ты не трус!
    Женька не отступил. И они стали биться, как носорог с буйволом. Или как медведь с кабаном. Получилась результативная ничья. А результат каждый мог видеть на их лицах.

    - Отупел я от этой науки школьной! - плакался я Славке перед началом уроков. - Вот кончу школу, в водопроводчики пойду, краны крутить - вода хлещет, все плавает, хозяева в печали, а ты знай себе улыбаешься, да вентиль крутишь. Или в сторожа намылюсь: пришел - вахту принял, ушел - вахту сдал. Хорошо, легко и просто. И никаких катетов с гипотенузой... А то и в тундру уйду, оленей гонять стану. Загоню в бурелом, рогов наломаю, а потом продам выгодно. И дальше - по морям, по волнам... Вокруг солнце, ветер, голубой простор. Селедку буду кушать атлантическую.
    При слове селедка, до этого молча и сосредоточенно жующий яблоко, Славка оживился.
    - Малосольную?
    - Разумеется! - подтвердил я.
    А рядом Наташка Клещева жаловалась Людке Свиридовой на свою старшую сестру:
    - Представляешь, влюбилась она. И теперь не обращает на меня никакого внимания. Я разбила ее чашку, воспользовалась ее косметикой, стащила ее любимый музыкальный диск. А она даже не попыталась меня задушить! И все время глупо улыбается. Тогда я надела ее сиреневую кофточку. Опять ноль внимания. Только не в первый раз с ней такое случается. А вот пройдет увлечение, тогда жди бури. Припомнит мне все... и про кофточку.
    Когда мы вошли в класс, то увидели, что учительница о чем-то задумалась, порой сводила брови у переносицы и рассеянно постукивала линейкой по столу. А то нахмурится, и что-то про себя шепчет. Плохой признак. Не к добру это - по всем приметам. И это тревожило.
    - По-моему, Нина Федоровна сегодня немного напряжена. Тебе так не кажется? - спросил Серега.
    - Кажется, - ответил я. - Наверное, к ней на свидание не пришел ее возлюбленный мужик.
    - Я не знаю, - пожал плечами Сережка.
    - Давай спросим у нее.
    - Давай.
    И мы спросили.
    Переливаясь всеми цветами радуги, учительница сказала, что мы слишком малы, чтобы рассуждать о возлюбленных, а лучше бы мы прилежно занимались и хорошо учились, - вот тогда она нас возлюбит.
    - Ты мне лучше скажи, - по-прежнему сердитая Нина Федоровна, ткнула пальцем в Сережку, - почему Спартак не пошел на Рим, а повернул назад? Я говорили об этом на предыдущем уроке.
    - Я не нахожу этому объяснений, - качая головой, сказал Сережка. - Потому что, это необъяснимо.
    - Как раз это-то объяснимо, - возразила учительница. - Необъяснимо, почему ты меня не слушаешь на уроке! Что же, приходится еще раз повторять для таких учеников, вроде тебя... Итак, когда Спартак... Сестренкин! - закричала она возмущенно. - Ты что, больше меня знаешь о Спартаке?
    - Нет, - сознался Колька.
    - Тогда почему ты вертишься из стороны в сторону, вместо того, чтобы сосредоточиться на уроке?
    Колька скромно промолчал.
    - Продолжаю, - вздохнула учительница. - И вот, когда Спартак решил... Да что же это такое! Гена, может ты знаешь больше о Спартаке?
    - Я больше знаю про футбольный "Спартак". А вот Меднис, тот наверняка знает про не футбольный...
    - Я в арифметике разбираюсь, а на футбол мне наплевать, - сказал Витька.
    Нина Федоровна сильно выдохнула и сказала вроде как про себя, но мы все слышали.
    - Надо успокоиться, надо успокоиться. Иначе эти паршивцы сведут меня в могилу раньше времени... Итак... На чем я остановилась... Ах да, на Спартаке... Так вот, когда Спартак... Крайников! Прохоров! Каребин! Вы что, сговорились? Укокошить меня вздумали?.. Но  как же от вас устаешь!
    - Они и нас в могилу сведут! - закричала Людка Свиридова. - Все время толкаются, подножки ставят, за волосы цепляются. Ну никакого разнообразия!
    Остальные девчонки согласно зарычали.
    Учительница протяжно и уныло вздохнула, и вздох этот разнесся по всему зданию, гармонично вливаясь в хор тяжких вздохов других учителей нашей школы.
    Еще до начала занятий Вовка сказал мне, что так как урок он не выучил, то разработал тактику, которая должна принести ему успех. И заключалась эта тактика в том, что при всяком удобном случае он должен нахваливать Нину Федоровну.
    Но преуспел он не сильно. Хотя в первый раз это сработало, и учительница даже сказала: "Спасибо, Вова". Но с каждым разом она напрягалась все больше и больше. И в конце концов, когда Вовка в очередной раз и невпопад ее похвалил, то выведенная из себя Нина Федоровна