Квадрат Малевича за пять минут Часть первая.

                Со своей внучкой, пока она еще не выросла, я часто бывал в музеях Москвы. Старался с малых лет приобщить ее к прекрасному. К Прекрасному с большой буквы. Водить ее начал лет эдак с семи, перед самой школой – самый, вроде бы, подходящий возраст для активного восприятия окружающей действительности. Естественно, что первый поход был в Третьяковку, затем в музей изобразительных искусств имени Пушкина. И что меня, помню, очень поразило с самых первых посещений наших музеев, так это ее полное безразличие ко всем видам  нереалистического искусства, чья великолепная коллекция находилась тогда в музее изобразительного искусства имени А.С.Пушкина.  Мне  тогда искренне  казалось, что ребенок. в силу своей естественной возрастной некоторой недоразвитости больше живет не в реальном окружающем его мире, а в своем, вымышленном и непохожем на наш взрослый, детском мире. Поэтому  к его восприятию  должны быть ближе какие-нибудь нереалистические искусства, что-то вроде импрессионизма, абстрактного искусства, прикладного, авангардного или же, на худой конец,, примитив искусства. То есть, те виды искусства, где больше работает фантазия и воображение ребенка, чем  обозначивается  натура самого  художника, зафиксированная его взглядом и перенесенная кистью на полотно. Однако я ошибся.
                Внучка оказалась совершенно равнодушна ко всем проявлениям старо- и новомодных «измов» в изобразительном искусстве. А вот картины, написанные в реалистической манере, ее сразу же очень и очень заинтересовали. И для нее оказалось совершенно не важно, что именно было изображено на полотне. Она с одинаковым интересом рассматривала и портреты, и жанровые зарисовки, и пейзажи, и крупные драматические полотна на исторические и библейские темы. А виды моря на картинах Айвазовского ее сразу же поразили. Это было что-то новое в ее познаниях и восприятии окружающей действительности. Море она еще не видела и по существу не знала, что это такое. Она долго стояла перед  большим полотном «Девятого вала», заходя, то справа, то слева от картины, то подходя совсем близко, то отходя от нее подальше. Она усердно морщила лоб, щурила или широко открывала глаза и даже  шевелила губами, словно шептала что-то себе, потом повернулась ко мне и спросила:
            -- Деда, а мы на море поедем когда-нибудь?
            Я  утвердительно кивнул головой. Естественно, что на море мы съездили. Только попозже. Через несколько лет. Однако Черное море на нее особого впечатления не произвело. И она при мне никогда не сравнивала его с морем Айвазовского. То ли забыла, то ли не находила сходства.
              Нельзя сказать, что все картины, встреченное нами в музеях, были для внучки незнакомыми откровениями.  Отнюдь нет. С большей частью их она была уже знакома. По иллюстрациям. По иллюстрациям однотомной энциклопедии мировой живописи, выпущенной в 90-е годы издательством «ОЛМА-ПРЕСС».  Большой, красочно оформленный том с великолепными цветными иллюстрациями картин зарубежных и отечественных художников как классического стиля, так и разных там новомодных направлений. Эта энциклопедия была любимой книжкой внучки. Она могла часами играть с ней. Она клала эту энциклопедиею на свой столик, садилась рядом на свой стульчик, открывала книгу на любой странице и начинала играть в свои, не слишком нам, взрослым, понятные игры. Поэтому многие музейные  картины оказались для нее знакомы и она их встретила, как своих родных и близких.
          Увидев картину Шишкина «Утро в сосновом бору», она радостно всплеснула рукми:
        -- Ой, мишки мои, и вы здесь! Привет, ребята!  Ну, как не скучно вам здесь без меня? Я рада  вас увидеть!
        На Репинского «Ивана Грозного, убивающего своего сына», она нахмурилась и сердито погрозила ему пальцем:
      -- У-у-у-у!  И ты здесь! Нехороший дед!
        Перед Куинджевской  «Лунной ночью на Днепре» она стояла долго-долго, потом вздохнула и тихо сказала:
        -- А ты здесь лучше, чем у меня…
        С  тремя богатырями Васнецова она поздоровалась, как с родными, с каждым отдельно за руку, протягивая к ним свою маленькую ладошку:
        -- Здравствуй, Алеша Попович! Здравствуй, Илья Муромец! Здравствуй, Добрыня Никитич!
        Увидев Аленушку, сидящей на камне у омута, она вздохнула и тихо проговорила:
        -- Здравствуй, Аленущшка! Здравствуй, родная! Ты тоже не уберегла своего братца? Не плачь! Не надо! Он вернется к тебе! Живой! Я  обещаю!
        Перед картиной К.Сомова "Дама в голубом" она остановилась и даже всплеснула руками:
        -- Ой, какая красивая тетя! Но почему такие грустные глаза у вас? Прямо, плакать хочется! Улыбнитесь, прошу вас!Я постою, подожду, только улыбнитесь!
          И она действительно постояла около картины несколько минут в недвижности, глядя прямо в лицо "Дамы в голубом". Потом вздохнула, покачала головой и пошла дальше.
        И редко какую картину в музее она не прокомментировала, оставила без своего внимания, без своих замечаний,  с которой она бы не поговорила, не побеседовала. И говорила она с ними, как с живыми, родными и близкими для нее существами, находя для каждой из них свои слова и свою интонацию.
          И, пожалуй, единственно, кого она не прокомментировала, с кем не разговаривала, с кем не беседовала, так это был  «Демон сидящий» Врубеля. Она долго, долго стояла перед картиной, стояла недвижно, не шевелясь,  не произнеся ни слова,  и не замечая никого и ничего вокруг. Она словно бы  замерла от нахлынувших на нее внезапно чувств и эмоций.  Потом  вздохнула, нагнула голову, сразу как-то сгорбившись и даже  съежевшись, и  так, согнувшись,пошла дальше. Больше во «врубелевских» залах смотреть ничего не стала. А на «Поверженного демона» вообще не обратила никакого внимания, глянула равнодушно и слепо. Вот и пойми их, этих будущих женщин!
          Также долго она стояла и перед портретом княгини Струйской, написанным Рокотовым. Она знала про этот портрет по энциклопедии и по стихотворению Заболоцкого, которое  мы с ней выучили наизусть уже давно. Но тогда она не связывала напрямую строки стихотворения с портретом на иллюстрации. И была права. Иллюстрация есть иллюстрация. Иллюстрация - это  картинка, имеющая мало общего с живым человеком! Ну, сходство, конечно же, есть! Но это сходство иллюзорное, не живое! А вот теперь она стоит перед настоящим портретом княгини Струйской, серьезная, сосредоточенная и даже несколько напряженная, словно бы встретилась с самой Струйской, живой, красивой, элегантной и очень яркой женщиной, от лица которой невозможно отвести взгляда.  Только глаза у этой женщины такие печальные, что впору заплакать и она тихонько, шепотом произносит строчки из стихотворения Заболоцкого:
                Ее глаза, как два тумана,             
                Полуулыбка, полуплач.
                Ее глаза, как два тумана,
                Покрытых мглою неудач.
              Перед Водкинским «Купанием красного коня» она ошеломленно замерла и даже рот открыла от изумления, затем  восхищенно произнесла:
              -- У-у-у-ххх  ты-ы-ы-ы!
              Но самое большое впечатление на нее произвела картина  Иванова «Явление мессии народу», занимавшая тогда всю заднюю стену одного из залов музея. Трудно сказать – почему?  То ли действительные размеры картины ее поразили, то ли еще что. Не знаю. Ведь она ее видела на иллюстрации в энциклопедии. Однако иллюстрация дает только общее представление о картине, и то довольно смутное. Только само произведение в натуре несет в себе мысли и чувства художника, наполнявшие его во время работы над картиной, его энергетику и его волю.  И внучка была просто ошеломлена увиденным. Громадное полотно Иванова буквально заполонило ее. Она могла стоять там часами, молча вглядываясь в картину и не обращая внимания ни на кого и ни на что!  Стояла, смотрела и почему-то молча вздыхала.
              В залах с абстрактным и авангардным искусством она задерживаться не стала, пренебрежительно фыркнув:
            -- Фу-у!  И я так смогу!
          Я попытался ей вразумительно объяснить смысл этих видов искусства на примере «Квадрата» Малевича,  но она меня особенно слушать не стала. Она прервала меня и  просто  спросила:
          -- Деда! А если я возьму свои краски и нарисую на листе бумаге такой же квадрат, его возьмут в музей?
        Я ответил, что нет. Она спросила
        -- Почему, деда? Я такой же нарисую! Такой же большой!
        Ничего вразумительного на ее вопрос я ответить не смог. Потому что до сих пор не знаю ответа на этот вопрос. Ведь она, моя внучка, нарисовала его, свой квадрат. В первый же выходной, когда ей не надо было идти в садик.  Акварельными красками, на большом листе белого картона! Грешен – я помог ей. Я вырезал из картона  лист примерно метр на метр, разметил его и сделал карандашный контур квадрата 60х60см. Остальное, то есть, закрашивание, уже делала она. Причем, черных красок у нас не хватило. Пришлось смешивать синюю с темно коричневой. И квадрат получился. Ничего квадратик. Симпатичный. И в чем-то даже привлекательный. Я сделал для него солидную деревянную раму, застеклил и мы этот квадрат повесили в ее комнате. Квадрат, как квадрат. Ничего особенного Черный, точнее темный какой-то квадрат. С не слишком ровными краями, с не слишком параллельными сторонами и даже не слишком тщательно закрашенный.  Кое где  какие-то странные темные пятна. Так сказать, пятнистый квадрат.  В правом нижнем углу квадрата, наискосок надпись витиеватая.  АНЕЧКА. Опять грешен – надпись делал я. Внучка только обвела буквы своей рукой. Ну, что ж поделать, если она еще и писать-то не умела.    А я, глядя на него, до сих пор задаю себе вопрос, на который никак не могу ответить.  Потому что на него, наверное, и не существует ответа.
          Потому что с появлением этого квадрата жизнь моей внучки резко изменилась. Сначала его увидели  подруги со двора. И началось столпотворение. Ребятишки до десятилетнего возраста со всех ближайших дворов  перебывали у нас практически полностью.  Смотрели пресловутый квадрат. А потом началась школа – первый класс. Слава о «Аничковом» квадрате пришла и туда. Классный руководитель на классном собрании попросила Аниных родителей принести квадрат в школу. В школе была класс, где размещались образцы творчества учеников школы. Квадрат повесили туда. А потом он переместился в городскую картинную галерею, как один из образцов детского творчества учащихся города. Внучка получила кучу грамот за свое выдающееся творение. Дальше – больше! О внучкином квадрате появилась статья в городской газете, затем – в областной! На областном конкурсе детского творчества ее квадрат получил Первую премию с денежной премией в целых пять тысяч рублей – сумасшедшая по тем временам сумма. А в 2004 году, когда она училась в седьмом классе, ее пригласили участвовать в международном конкурсе «Одаренные дети», проходившем под эгидой Московского Гуманитарного Университета. Она заняла первое место в своей подгруппе и ее пригласили учиться  в Суриковское училище. Пригласили без экзаменов.
          Самое поразительное здесь то, что рисовать внучка не умела и никакими