остаться хочешь.
-- Нет. Извини, я не могу.
-- Почему?
-- У меня есть муж.
-- И это муж?! Самозванец он.
-- Нет, он поэт. У него тонкая душа.
-- Поэт-незнайка, -- передразнил Артем, -- И почем это видно, что он поэт?
-- Он стихи пишет. Ему за это деньги платят.
-- Ну и что, что пишет. А вот я на Щварцнегера похож. Только мне за это никто не платит, и в кино сниматься не приглашают.
Артем повернулся к Тане в профиль, сжал кулак перед сильной грудью и смешно выдвинул нижнюю челюсть вперед. Его жесткие короткие волосы все время торчали вверх, сколько бы он их не приглаживал. Вылитый Арнольд. Он повернулся к Тане и смешно скосил глаза к переносице.
-- Ну, как, похож на Терминатора.
Тане стало так смешно, что она рассмеялась. Конечно, ничего общего ни с Терминатором ни со Шварцнегером в характере Артема не наблюдалось. И Таня была этим весьма довольна.
-- Похож, -- ответила она смеясь.
-- Ну, теперь останешься?
-- Нет, -- после некоторого молчания твердо ответила она Артему. Тот только вздохнул.
-- Я только должна ему… нет, тебе… нет, с тобой ему изменить. И все. А потом возвращаться.
Артем крякнул.
-- Ты что, тайный агент? Информацию у меня добываешь? -- Таня покачала головой.
-- А почему со мной? Именно со мной. И почему вообще изменять надо, раз ты его любишь?
-- Да, я его люблю. И для него изменяю. Все равно с кем.
-- Ну, раз тебе все равно с кем, так иди на улицу и ищи все равно кого! -- рассердился Артем.
Таня вся съежилась. Она вспомнила холод того вечера и ей снова стало не по себе.
-- Ты понимаешь, что так не бывает, -- продолжал, успокоившись, Артем, -- Нельзя любить того, кто тебя от себя прогоняет.
-- Но я люблю его все равно. И только его.
-- Обманываешь. Ты бы не пришла сюда. Ведь ты же знаешь, что он тебя не любит. И я больше чем уверен, что сейчас наставляет тебе рога с другой.
-- Как ты можешь!
-- Да, могу, детка. Я знаю жизнь.
-- У него творческий кризис. Он просто хочет чтобы я с ним… Нет. Я ему сейчас изменила.
-- Да у тебя язык даже не поворачивается сказать это, -- снова иронично усмехнулся Артем, -- Ты себе сейчас изменяешь. Понимаешь, себе.
-- Нет, нет! -- Таня чуть не плакала, в эту минуту она не могла понять даже саму себя.
-- А, может, ты просто хочешь иметь и мужа и любовника?
Арием хитро прищурил глаза. Таня гневно глянула на него. Она призадумалась.
-- Я не могу развестись с ним. Что скажут другие, ведь он -- знаменитость.
-- И это вся причина?
-- Да, это причина. Моя мама будет в шоке, у нее больное сердце, я боюсь за нее.
-- А твоя мама не будет в шоке, когда узнает, что этот мерзавец отсылает тебя на панель зарабатывать деньги? А деньжата его скоро закончатся. Я знаю, такие, как он, все просаживают.
-- Ему талант поможет. Он самый умный. Я для него все делала. Не может быть, чтобы любовь прошла.
-- А она у него была? Ты не за того его принимаешь, кто он есть. Ты его себе придумала, с его помощью, конечно. И, вообще, ты забыла старую простую истину: ”Не сотвори кумира своего.” Самых умных не бывает, мы все ошибаемся, имеем право ошибаться. А он тебя уже давно обманывает, я это чувствую. Но ты этого не понимаешь, не видишь, не хочешь видеть. Он для тебя самый лучший.
Таня молча слушала Артема и чем больше слушала, тем больше хотела ему верить. Она уже совсем мало понимала, какое место в ее жизни занимает Вадим, но все еще не могла поверить в то, что уже не любит его.
-- Пойми одну простую вещь, -- продолжал Артем, -- Если он узнает, что ты ему действительно изменила, не простит тебе этого. Хуже того, будет использовать в своих целях. Не веришь, убедишься, но будет поздно. Нет, я не настаиваю, чтоб ты была со мной, я просто предупреждаю. Но в любом случае, я тебя могу принять. Пока могу.
Таню так разморило, что она задремала у Артема на плече и слушала его сквозь сон. Он почувствовал это и стал укладывать ее спать. Она проснулась от его прикосновений. Он сидел с ней рядом на диване и гладил ее волосы, которые рассыпались по подушке.
А дальше, дальше снова была ночь, как та предыдущая, но с более насыщенными ощущениями и впечатлениями.
А утром Таня, снова, как и в прошлый раз, ушла, нет, убежала, сломя голову, от Артема. Нет, скорее то самой себя. Она боялась влюбиться в нового знакомого при тех же обстоятельствах, что влюбилась в Вадима.
Казалось, здравый разум постепенно возвращается к ней впервые за полгода подавленности и смятения, иллюзорных надежд жизни с Вадимом. Теперь Таня пыталась быть осторожней и совершенно не напрасно боялась стать снова беспомощной пленницей своего спасителя. О таких, как она часто говорят: ”Молоком опеклась, на воду дует.” Но не только новой трагедии боялась она. Ей необходимо было сейчас снова стать самостоятельной, освободиться от накопившегося страха и сделать правильный выбор, не зависимо от собственных проблем: остаться ли с Вадимом, уйти ли к Артему или бросить их обоих, навсегда забыть об этом всем и начать все заново. Все это предстояло обдумать ей в тишине наедине с самой собой.
Но какая уж там тишина. Вернувшись с работы, сегодня очень рано, Таня обнаружила супруга дома. И он снова стал доканывать ее своими бреднями об измене, наслаждаясь ее измотанным видом, хотя сам оставался спокоен.
«Интересно, он сумасшедший или хочет меня довести до безумия,» -- подумала Таня.
И в такт ему задала неожиданный вопрос:
-- Ну, так где же та поэма, которую ты написал, пока я тебе так усердно изменяла?
Вадим нахмурил лоб. Никакой поэмы не было и в помине. Никто и не думал ее писать.
-- Я еще не закончил.
-- Ничего, покажи хоть немного. Я хочу знать, ради чего я изменяла.
-- Не покажу, пока не закончу.
-- Тогда я не буду больше изменять.
-- Нет, ты этого не сможешь. Ну, пожалуйста… -- Вадим снова бросился к Тане в колени, вожделенно глядя на нее.
-- И не подумаю, пока не покажешь поэму.
-- Ну, пожалуйста.
-- Нет.
-- Ну, хорошо…
Вадим стал рыться в своих толмутах, роняя листы на пол, разбрасывая их по всей комнате. Вскоре вокруг Тани образовался такой беспорядок, что и за месяц было его не убрать.
“А ведь он и не подумает прибираться, -- подумала она, -- Рассчитывает, что уберу я. Ну, что ж, пускай.”
Наконец Вадим нашел какую-то записулину на листке, заметно пожелтевшем от времени. Паста на строчках уже тоже стала расплываться, настолько давно все это было написано.
Он стал в позу. Волосы на его голове как обычно были всклочены, взъерошены. Он незаметно посматривал на Таню, как она реагирует на его внешний вид, обольщает ли он ее как прежде или уже не оставляет никакого впечатления. Увидев, что Таня не очень восхищена, стал стараться еще сильнее. А Таня в свою очередь заметила, что в его руках старая запись. Виду она не подала, но про себя иронично отметила, что все ее страдания ради творчества прошли напрасно. Она напряглась и стала внимательно слушать. А Вадим самозабвенно читал, почему-то, по слогам:
Во-круг пе-сок го-рит во мгле,
Та-щусь как пут-ник по пусты-не
И сут-ки я не пил не ел
И во-ро-нье клю-ет мой че-реп.
Стихотворение было длинным, почти как поэма, о каком-то уставшем путнике, которому почему-то никто не хочет отворять двери и понимать, но он, не останавливаясь, бредёт по пустыне людского равнодушия.
«Неужели это он про себя? -- подумала Таня снова с иронией, -- Ну, конечно, события минувших дней это подтверждают. Ах, его бедного одного не понимают. С работы выгнали, друзья предали и избили, да ещё и жена, шлюха последняя, то и дело на сторону бегает… Ну, конечно, это всё про него одного. Все кругом сволочные, он один в шоколаде. Его же не любят, он страдает. А ты заслужил хотя бы уважения?!
Таня наклонила на бок голову, прищурилась, глядя на Вадика, как это иногда делала Анфиса, желая кому-то досадить и остаться при этом невинной. Таня знала, что Анфиска Вадиму симпатизирует именно своей ехидностью, коварством и проворством. Но это всё, видимо никогда не было направлено в сторону Вадима. А теперь Таня хотела, чтобы Вадим пострадал именно от этих качеств, от коварных слов, произнесённых, будто, из уст самой Анфисы. Этим ей так хотелось досадить ему ещё сильнее. Совершенно непринуждённо и беспечно она произнесла:
-- Вадик, а почему путник «тащится» по пустыне, ему, наверное, классно.
-- А что же он, по-твоему, лететь должен, как орел, -- машинально ответил Вадим, но в следующую секунду смекнул, что Таня задала этот вопрос не спроста. Он нахмурился, изображая взглядом гнев и более резко ответил своим обычным наигранным тоном:
-- Ну, не «тащится», а бредёт. Какая разница, не это главное, а содержание. Вот, такие как ты, не понимают этого и обращают внимание лишь на мелочи.
Таня пропускала его реплики мимо ушей, её абсолютно не интересовало содержание ни этого стиха, ни всех остальных вместе взятых, сложенных Вадимом в том же духе. Теперь она ясно понимала, что всё это пафос и обман. Непринуждённо поведя головой в сторону и бесцельно рассматривая стену, она снова спросила сладостным голоском:
-- Вадик, а разве воронье череп клюет?
Таня во всём пыталась подражать Анфиске, которая только выхваливала Вадика всегда и во всём, восхищаясь всевозможными ахами и охами над ним. Но лукавые манеры хитрой подруги теперь справедливо были обращены против поэта-неудачника. И это произвело должный эффект. Самолюбие Вадима было задето, он почувствовал, что ему сделан вызов. И, самое главное, кем? Непутёвой женщиной, серой мышкой, которую он сам не уважал всё это время. Его лицо побагровело от негодования, поджатые губы стали тонкими, как ниточка, а прекрасные голубые глаза -- бесцветными маленькими и злыми. Казалось, в них никогда больше не будет, да и не было никакого тепла. Всё обаяние прекрасного принца испарилось в туже секунду. Он затопал ногами по полу и истошно завопил противным голосом.
-- Какое воронье, какой череп?! Ты дура! Ты просто дура! Это рифма, а для рифмы можно всё. Ритм и рифма в стихе самое главное, ты ничего не понимаешь.
Таня видела его вспотевший от напряги лоб. Она спокойно взяла из вазочки, стоявшей на столе, карамельку, так же спокойно развернула её, не обращая внимания на вопли Вадима, и так же спокойно положила себе за щеку. Это взбесило Вадика ещё сильней, он нервно сглотнул слюну, не зная, что сказать ещё.
А Таня продолжала, преспокойно наслаждаясь вкусом карамели:
-- А вот я бы не так написала, в том же ритме и с тем же смыслом:
Вокруг пески, вокруг снега,
Вокруг безликая пустыня.
Сгоню я стаю воронья --
От снега сердце не остынет!
-- Что? -- сквозь зубы произнёс Вадик, приблизив к ней своё красное лицо, -- И ты смеешь мне перечить и поправлять. Да я знаменитость, меня все признают. А ты, между прочим, живешь за мой счет. И вообще ты не думай, что если твои стихи один раз были напечатаны по ошибке под моим именем, то ты смеешь мне указывать. Больше такого не произойдет. Я постараюсь. Будь уверена, куда бы ты ни ткнулась со своими стишками, тебе везде будут закрыты двери. Поэт -- я. А ты всего лишь его жена. Понятно?!
-- Понятно, -- Таня тоже сузила глаза и более требовательно произнесла, -- Только не понятно, где же там хоть строчка о любви, как ты обещал.
-- О какой любви? -- Вадим сменил гневный тон на насмешливый, -- О вашей, женской?
-- Почему, о женской? О твоей собственной. И страданиях от разлуки, -- Таня тоже иронично улыбнулась.
-- У вас, у баб у всех одно на уме. Да где ты видела, чтобы великие люди только о любви и
