Как правильно любить
Где-то примерно в то же время в доме возник какой-то разговор о любви, не со мной, понятно, но о любви, о да, и мать сказала, как правильно:
- Надо так любить, чтобы пройти мимо ста лучших, и не оглянуться!
В последующие годы начал нравиться кто-то другой, но тогда выходило, что не прошла мимо ста лучших, и не только оглянулась – а было нельзя! – но и целовалась… О, ужас! Выходило, что любишь-то неправильно! А как же Гера?.. И снова начинались страдания! В техникум ушла после восьми классов, а всё приезжала в школу – так хотелось повидать его!
Любовь была секретом Полишинеля, или не была? До сих пор нет-нет да и спросит кто-то из одноклассниц: - А кто тебе нравился в классе?
Но честно ответить нет сил – ну, как это? Прям вот взять и сказать? Гера? Никогда не скажу – это было бы предательство первой любви.
Вот и о предательстве тоже: самая лучшая и любимая на всю жизнь подружка Оля, да-да, мы с ней на первой парте сидим, две отличницы, и вот я как-то и говорю:
- Так болела голова, что даже не хотела в школу сегодня идти, а здесь – смотри-ка, прошло, не болит…
Оля вторит:
- И хорошо сделала, что пришла – дома сидела бы с бабушкой, а здесь ты со мной, с Серёжей, с Герой, со всеми!
Я, метнув на неё огненный взгляд – ты чего говоришь, предательница!! Зачем Геру назвала?! – перестаю с ней разговаривать. Долго она пытается мне объяснить, что ничего особенного она не сказала, что назвала ведь вначале просто стоявшего рядом Серёжу! А потом и Геру, за компанию, и ничего он не понял из моих слов, что ты его любишь, не надо злиться, Оля, ну, пожалуйста!
К перемирию Оля мне пишет стихотворение:
Не радость, а горе,
Не смех, а слёзы,
Не сок берёзы,
А волны в море.
Обида из сердца
Не выйдет в ссоре,
И клёну не грёзы
Любовь берёзы.
Пойми ты, Оля,
Вот что скорее:
Не станет сладкой
Груша в апреле,
Не съешь ты её,
Пока не созреет.
Так рано любить
Никто не сумеет.
Нет, Оль, ну правильно любить, чтобы мимо ста лучших – это да, не сумею, а вот просто любить от Души, вот этого мальчика со второй парты, ну – как?! Разве его можно не любить?
Дневник
И в толстом фиолетовом дневнике, позднее сожжённом вместе со всеми остальными детскими и взрослыми тетрадками, появляется ещё одна легендарная запись, что-то про то, что как прекрасна жизнь, когда за второй партой сидит такое чудо, в которое не влюбится только памятник!!! Вот такие страсти обуревали, хотя никакого понятия ни о любви, ни о чём-либо подобном у Оли не было – никакого, ну вот абсолютно. Не знала – как правильно и даже как неправильно.
Мимо ста лучших – это слишком круто. Но не получалось, потому что мальчик был лучше, чем я, чем все, и вот вокруг него все мысли, о том, что он лучше, такой себе прекрасный и совершенный… И что я его недостойна, да и другие девочки, любящие его, недостойны! Да, он – лучший, но мне ведь одной скучно. Вот если бы он тоже влюбился и сказал – надо ждать, когда станем взрослыми, ну типа того – но я его недостойна, и он мне ничего никогда не скажет, раз уже сейчас не говорит! Жуткий сумбур. Однажды сестра скажет:
– Да что ты так мучаешься – подумаешь, Гера! Ты что, замуж за него будешь выходить? Нет? Ну и успокойся, живи нормально.
Подружка во дворе однажды спрашивает на каникулах:
– А ты сейчас по ком сохнешь-то?
– Как это – по ком, как всегда. А ты?
– Я – по Игорю.
– А я по Герочке, - и обе ждали окончания каникул и начала школы.
Дежурство по классу
В классе было ежедневное дежурство. Если мы с Олей были в этот день дежурные, средний ряд, первая парта, «наши пацаны» оставались вместе с нами после уроков, тот самый Виталя, который уже тогда был высокий и так понравился моей соседке, обожаемый мною Гера, и ещё двое наших замечательных друзей – Вова и Саша. Мы ставили стулья на парты, убирали из ящиков столов мусор и мыли пол. Пока всё это делали - разговаривали, обменивались взглядами, в этом было столько трепетного чувства! А внешне - мальчики просто помогают девочкам ставить стулья и двигать парты. О, как же мы были им благодарны!
Сколько бы мы ни созванивались с Олей во взрослой жизни, порой ведь часами висим в каком-нибудь скайпе или вацапе, и рано или поздно одна из нас произносит:
- А помнишь, как дежурили? – и два сердца на расстоянии многих тысяч километров друг от друга вмиг наполняются теплом.
***
Юный артековец и рисунок в журнале Костёр
Одно из любимых занятий в детстве – чтение старых журналов! Пытаюсь читать всё: и идеологически выверенные передовицы, и развлекательные статейки, и пионерско-шпионскую прозу Аксёнова, неведомо как проникшую в детское чтиво, а заодно выуживаю всё про Артек. Этот мальчик, которого люблю, ездил в Артек! Боже, как мы все выделяли тогда наших друзей, которые там побывали! Нас, пионеров, как-то собрали в зале Дворца пионеров и показали артековский шуточный танец жестов «У оленя дом большой», это было так смешно и очаровательно! Выступали перед нами на сцене какие-то две девочки, кажется, они были вожатыми на смене в Артеке. Мы в них просто влюбились – какие же они славные и весёлые!
Все правила жизни в этом вожделенном лагере мы знали наизусть. Знали песню: «Артековец сегодня – артековец всегда!» Особенно нам нравилось, что там также была учёба, уроки всегда сокращённые, и если на уроке получаешь два – это пять, а если ставят пять – это два!
Девочки подслушали у мальчишек про медкомиссию перед поездкой: даже уролога проходят! Им было забавно, а уж нам – и подавно:
– Зашёл, разделся, подходишь, врач трусы оттягивает, посмотрит и пишет: «развитие нормальное», всё, иди! - интересно, для чего это надо было в пионерском лагере?
Гера побывал в Артеке до того, как понравился мне, поэтому я позднее начала поиск всего доступного об этом пионерлагере мечты. Один раз открыла журнал «Костёр». За какой год и какой месяц – неизвестно, но уж точно не за тот, в который Гера ездил в Артек. Читаю материал: «В Артеке сейчас проходит международная смена! Дети счастливы. Разные народы находят общий язык. Всё хорошо. Рисунки нашего редакционного художника». Внизу страницы – в самом углу – карандашный набросок. Гера, его портрет в полупрофиль, я даже знаю у него эту кофточку. Смущает подпись: «Испанский мальчик Диего такой-то».
Сейчас есть очень хорошее выражение, соответствующее моему тогдашнему состоянию: отвал башки. Да! Это – Гера! Мальчик из нашего класса! Он сидит за второй партой, я – за первой. Я его вижу каждый день! Это – он! Но как он мог попасть в журнал много позже своей поездки во всесоюзный пионерлагерь?? И ведь Гера нам рассказывал, что он попал в обычную смену – без иностранцев. А в этом материале в настоящем времени рассказывалось о том, что на международную смену – совсем в другое время! – приехал испанский пионер! Так и хранила этот журнал, мечтая спросить Геру о том, когда он был в Артеке – рисовал их там художник или нет? – и не решилась задать этот вопрос. Я даже не приносила тот журнал в класс. Чтобы девочки не сказали: – А почему тебя так интересует даже похожий на Геру мальчик? Ты что, влюбилась?
У детей нет понятия о том, сколько времени уходит на подготовку материала к печати – тем более, во всесоюзном или всероссийском издании. Сколько мог пролежать в закромах у редактора красивый рисунок. Может ли быть, что текст один, а рисунок – другой? И кто и как выдумывал к портрету подпись. Ведь мне думалось, что материал с моим одноклассником мог бы выйти в тот же месяц или, в крайнем случае, месяцем позже! А это было чуть ли не через год после его поездки в Крым... Однажды попыталась найти в электронной библиотеке этот журнал. Детский пионерский журнал «Костёр». За какой год и месяц искать? Потратила весь баланс гигабайтов своего платного интернета. Так и не нашла там Геру. А жаль.
Сон в доме с высокими потолками
Я знаю, что любила этого мальчика ещё и потому, что мы жили в похожих домах, хотя и в разных районах города. Он центровой, а я – то ли заводская, то ли вокзальская. Когда я в похожем доме жила в Алма-Ате, это была первая арендованная мной квартира, хозяева с гордостью мне объявили, что этот дом строили пленные японцы. В родном городе о японцах не было и речи. Но это был явно общий проект. В этих домах очень толстые кирпичные стены, внизу, в подвалах – бомбоубежища, а на чердаке в треугольном фронтоне – круглое слуховое окно с деревянной крестовой рамой.
Квартиры наши были рассчитаны на проживание с соседями – как в коммуналке, поэтому комнаты в них довольно большие. И замечательно высокие потолки, выше 3 метров. Я позднее узнала, что в комнатах с высокими потолками людям живётся как-то лучше, и у детей всё необходимое для души формируется легче. Уж не знаю, что там такое сформировалось, ну правда. Но при всей нашей непохожести любила этого парня прям до смерти.
Как-то в весенние каникулы стою у своего балкона и думаю: он в таком же доме, может, так же стоит и в своё окно смотрит – хмарь, ветер, слякоть… «Да это небо, и эти облака», – подскажет в своё время Велимир Хлебников. Ага, обрываю себя! Как же! Стоял бы он. Уже со своими друзьями куда-нибудь унеслись, неугомонные. Почему я мечтаю о нём – и о чём именно мечтаю? Что могла дать эта любовь? Что могло бы сбыться? Чем могло закончиться? Ничем. Так ничем и не закончилось. Не закончилось? Или закончилось.
Его дом – на Гоголя. Там, где был старый овощной. Ну, вы помните. А в его дворе я была всего два раза. Один раз – задолго до сна, о котором речь, а второй – много позже. Мы были ещё девчонками, лет по 16, когда моей соседке мама дала поручение – пойти в этот самый дом к какой-то там женщине и отнести то ли записку, то ли забрать какие-то вещи или продукты. Телефонов тогда не было, и мы с ней пошли в тот двор. Я пишу, и сердце начинает биться сильно-сильно. Да ни при чём тут кофе, это вообще не про то. Просто любила я того мальчика, и всё. Зашли в подъезд, позвонили в дверь, квартира пять или десять. А, значит, Гера в другом подъезде живёт. Отдали тётке, что надо, вышли со двора и пошли домой. Вот и вся история. Наискосок на том перекрёстке стоял телефон-автомат. Почему-то остался в памяти.
То ли родство наших трёхэтажных кирпичных домов – моего, Геркиного – и в Алма-Ате, по Дзержинского, угол Виноградова, то ли какое-то несбыточное желание – чтобы была любовь, но однажды приснился мне тот самый сон. Мне примерно 33 года, возраст Христа. Значит, это 1995 год, или чуть позднее. Во сне мы едем по Гоголя вверх, мимо нашей школы, мимо Геркиного дома, едем с моей доброй знакомой – переводчицей-синхронисткой Олей Таушкановой, это такси, и разговор у нас с ней исключительно алма-атинский весь, конечно, и вдруг я прошу:
- Остановите, пожалуйста, вот здесь!
Мы как раз будто проехали перекрёсток и остановились около того самого телефона-автомата. Я выхожу
Практически каждый взрослый читатель читая вспоминает о своей школьной любви.
У самого есть рассказ "Любовь земная" о школьной любви. Правда, он основан на вымысле, но, конечно не на стопроцентном, а включает и автоьиографические элементы.