Встал не с той ноги

      Встал сегодня благополучно, но, кажется, не с той ноги. Я, правда, не знаю с какой надо вставать, потому что ни мама, ни папа меня этому не учили.
    В садике тоже, почему-то, этому тоже не обучали  и поэтому я так и  не знаю с какой ноги,  и как надо вставать. 
    Но то, что  встал я не с той, так это и к бабке не ходи, как говорит мой папа. Я это почувствовал сразу и бесповоротно. Почему к бабке не ходить я тоже не знаю, а поэтому хожу к ней всегда и даже постоянно. И вовсе она даже и не бабка, а бабушка и,  бабулечка.
  Подтверждением моей догадки о том, что встал я не с той ноги, послужило категорическое заявление Люськи. Люська, это моя старшая сестра и страшная задавака. Так вот она  так  и заявила, что чем горло рвать почем зря, и с утра пораньше,  то лучше посмотреть где-нибудь в прихожей на абажуре. И, что если я встал не с той ноги и поэтому “у нас не все дома”, то надо пойти и выпить зеленки.
  Я пошел в прихожую и нашел, таки, там свои носки, из-за которых перевернул все вверх тормашками в доме и наорал на Люську. Но нашел я их не на абажуре, как она наболтала, а совсем в  другом и даже очень приличном месте. Они оказались на вешалке…  В новой папиной шляпе! А это, как говорит моя мама, - «три с половиной разницы”! Так, что, все оказалось  в полном порядке и ажуре, а совсем,  не на абажуре, как сказала Люська.
  Об этом я и заявил сестре, когда нашел ее в своей комнате. И сказал ей, что зеленку все равно пить не буду, потому, что очень сомневаюсь, что ноги от этого  поменяются и станут такими какими были до того...  или не поменяются  и останутся такими, как вообще?  До чего,  до того? Или я  чего-то  встав не заметил?  Или, все-таки, после того как сел, заметив, что они  за столом, и обе разные? Или они смогли перепутались под столом обратно, а я этого опять не заметил? То есть, что как будто бы, и как бы, встал, а все равно,  сидел за столом, и ноги висели сами по себе.  В общем эта головоломка с ногами  окончательно меня запутала! Я решил больше не ломать голову, потому что со сломанной, головой, как я подумал, будет ходить не совсем комфортно.  И от этого еще больше обиделся на сестру и твердо заявил,  что пусть, зеленку она пьет сама, потому, что я не буду, и все.
  Люська помотала головой,  будто что-то забыла или не поняла, а потом, как- будто, поняла и что-то вспомнив сказала, что ноги менять совсем не обязательно.  - Потому что, - пояснила она, - лучше всего полечить голову, - и еще раз напомнила про зеленку, которая лечит все вавки.
  Я ответил ей, что у неё у самой вавка. И у ее Петьки тоже. Потому что нос у него картошкой, а джинсы разодраны на коленях и еще на одном, совсем неприличном месте.  Люська заревела, а я пошел смотреть все ли у нас дома.
  Она, конечно, снова соврала, потому что наши все, как будто ничего и не случилось, оказались на месте. Тогда я снова подумал над советом Люськи, который насчет того чтобы выпить зеленки. Достав ее из аптечки и уже совсем засобиравшись сделать глоток-другой, как вдруг засомневался….  Я подумал, что хоть она мне, и родная, и старшая  сестра, но все равно страшно-порядочная злюка. И еще, что она ехидна на высоких каблуках. И еще, что она меня терпеть не может, а поэтому может опять соврать. Да,  может. Просто так вот, из вредности.
  Тогда я позвонил Митьке. Митька тоже не знал, с какой ноги надо вставать и что делать, если вдруг, встанешь не с той.
Ну, не знаешь и не знаешь… Зачем тогда ты вешаешь мне  на уши длинную и колючую, как укус пчелы в горло, лапшу?…
  Он начал рассказывать о новом,  “замечатерном итарьянском вепириседе”.
  - “Ну, ты же видер, ты же знаешь, я еще не давар тебе прокатиться на нем” и о, каком-то “с ног сшибатерном руноходе”, который будет ездить верхом на собаке”.  И что собирается он “сдерать его ну вот, прямо быстро, пребыстро и даже еще быстрее”. И что из-за этого о нем будет говорить “весь народ нашей верикой и рюбимой страны и весь  подрунный и подсорнечный мир, и даже еще кое-кто, о ком я тебе никогда не расскажу.”
    Видно он решил, что если я стану знаменитым,  то о нем никто, а особенно Светка, и не вспомнит. Тоже мне картавый, а может быть и шипилявый велосипедный “Катанья”! 
   Тогда я сказал ему, что когда это еще будет, а я вот встал не с той ноги уже сегодня. И что прежде чем начать делать свой “руноход” надо сходить к “рогопеду”, чтобы хорошо научиться выговаривать букву “Лы”. “Ты сидер бы и морчар бы про рюбимый руноход” – передразнил я его напоследок и бросил трубку.
   Но все-таки я забеспокоирся, тьфу ты, то есть забеспокоился. Вот ведь как бывает, когда поговоришь с Митькой, и  позвонил Светке.
  Она сразу же запричитала, заойкала и сказала, что совсем, ну вот, прямо присовсем, не знает, что надо делать, когда встают не с той ноги. Но что, как ей показалось, вместо зеленки надо пить валерианку, потому, что…
  Светка много чего наговорила мне.  Из всего того, что она рассказала,  я понял, что ее кот Васька напоил ее же брата Кольку каплями валерианки!  “…потому что кто-то из них тоже, не думай, что ты один так можешь,  встал не стой ноги”!
И что Колька, как угорелый носился по квартире, и по стенкам с коврами, и по картинкам про девять морских валов, тоже. И, что он посшибал с маминой  трюмошки все флакончики, коробочки и помадочки. И что коту Ваське за это здорово влетело!  И что мама его целую неделю, не то что в кино, а даже на улицу пускала. И, что Колька, вдобавок ко всему, прищемил себе хвост и опалил усы! А из-за этого потерял нюх и совсем, присовсем перестал ловить мышей! А мыши, стали такие нахальные, что ходят прямо перед его мордой. “Вот прямо,  перед самой, самой мордой и дергают за остатки усов! И совсем, присовсем  не боятся его! А Колька ходит грустный, пригрустный и даже не мурлыкает"!
  Я сказал Светке, что так не бывает, чтобы Колька перестал мурлыкать. Потому, что вчера видел, как он весь вечер мурлыкал с Галкой! А той - все-равно  с кем мурлыкать! А она возмутилась и сказала, что еще как бывает, потому что после этого папа принес ей висилипед и теперь она катается на нем и катает куклу Нюрку. Ну, ты же сам видел! И что, если я захочу, то она и мне даст покатать Нюрку только что б очень осторожно. 
  Я ответил, что ее велосипед мне и приблизительно не нужен. И что все равно ее штаны мне по колено. И что моя страшная сестра Светка и старшая злюка на высоких каблуках не хуже Кольки может бегать по коврам и картинкам с морем и даже с горами. А уж мышкам,она так даст прикурить, что они и близко к ней не подойдут, не то что за усы ее будут дергать! -и опять бросил трубку.
  Стало совсем обидно, и я опять стал думать, что может, мне все таки, стоит выпить зеленку.  Но хорошенько подумав  мозгами решил, что все таки,  не пить. Да, не пить. Потому, что не прилично будет ходить с зеленым хотя и внутри животом. А если, к тому же,  кто-то, все-таки,  спросит: -“Ты что зеленки обпился?” – неудобно будет сверху быть красным как рак от стыда, а внутри зеленым от выпитой зеленки! Получится черти что и сбоку бантик с зонтиком на шляпе, как говорит моя бабушка. А Митька... Митька, тот сразу завопит и закричит: - “Посмотрите, вон идет краснозереный идиот”!
  Я совсем расстроился, что так и придется ходить весь день вставшим не с той ноги. А потом, подумав, решил перехитрить эту свою не ту ногу и пошел в спальню, чтобы сделать вид... Но никакого такого вида у меня не получилось, потому что я уснул по-настоящему.
  Когда меня разбудили к столу, я сразу вспомнил, что должен встать с той - правильной ноги, и очень озадачился этим, так как не знал с какой я встал тогда, когда встал не с той. Это стало для меня настоящей головоломкой, и даже немного руколомкой. От сильного напряжения нервных сухожилий и мозговых извилистых раздумий я свалился с кровати и чуть не сломал себе руку.
  Наконец, я решил встать с левой.  И встал. И ничего такого облегчительного не почувствовал. Тогда я подумал, что эта левая и есть та, которая не та, и решил встать три раза с правой. Ну, чтобы нертир… нентрир… нертриризовать действие левой. И начал вставать с кровати и ложиться в нее, как какая-нибудь кукла-неваляшка. Я вставал и ложился и снова вставал.  И снова ничего не почувствовал, кроме того, что у меня перед глазами все чаще стали появляться    итальянские “випириседы” и “висилипеты” с куклами. Куклы лихо гоняли на них, показывали мне  язык,  весело  хохотали  и  кричали:  -  “Посмотрите!  Вот  идет: красно-зереный  идиот!” …
  Я опять расстроился, да так, что захотел немедленно, и даже еще быстрее умереть. Мне пришлось заплакать, потому что стало жалко папу и маму, которые  понесут такую тяжелую утрату….
  Потом мне, вдруг пришло в голову, что может быть не такая уж я и тяжелая утрата, потому, что папа легко подбрасывает меня под самый потолок…. Но все-таки, все равно, наверное, тяжелая, потому что когда мама купает меня в ванне, то всегда говорит: - У-у, какой ты стал тяжеленький!
  Я совсем запутался.  Какая я, все -таки, утрата? Тяжелая, или так себе, не очень? Но потом решил больше не ломать голову и закрыл глаза, чтобы начать умирать….
  Я уже видел себя в раю на таком шикарном райском велосипеде с крылышками, что Митькин “итальянец” не годился ему и в подметки! А Митька, уже совсем  раскрыл рот, чтобы сказать….
    Я не успел услышать, что он хотел сказать, потому, что вошел папа и весело спросил: - Ну, которые тут встали не с той ноги?
    Я отвернулся и сказал, что ничего особенного в этом не вижу, потому что я и завтра могу встать не с той ноги… и, вообще могу делать это хоть, каждый день.   
   -Потому что Светка, - сказал я, - хоть и хвост себе прищемила, и усы опалила, а ей все равно. И  мышей перестала ловить, потому что носилась как угорелая по всей квартире и морским картинкам с флакончиками и помадочками, а ей все равно…  А Митька собирается сделать луноход из новенького пылесоса и папиной электробритвы, а ему все равно…  А я так даже лампочки перестал расстреливать из рогатки и в Люськины тетради не лезу, а мне  все равно… И вообще, ноги мои больше  никогда не распутаются, а вы понесете, хоть и не очень тяжелую, но утрату.
  Папа грустно посмотрел на меня и сказал, что хотел пойти со мной в магазин и купить мне велосипед…
    Я даже не поверил своим ушам. Показалось, что несколько ангелов сразу и дружно пробежали босиком по моей душе и аж полтора раза весело подмигнули мне. 
  А папа с сожалением посмотрел на меня и продолжал: - Но раз ноги у тебя так перепутались и не собираютя распутываться, то покупка отменяется. Даже самый чемпионистый чемпион мира, - сказал он, -  не сможет ездить на велосипеде с перепутанными ногами.
  Я спрыгнул с кровати и ничегошеньки не почувствовал! Наверное, встал на этот раз с той ноги, с которой надо! Об этом я немедленно сказал папе. И еще добавил, что ноги, вот только что, прямо, притолько что!  сами,  вдруг, распутались, и что  они больше  никогда не  запутаются! И что умирать я больше не собираюсь, и даю ему в этом самое честное, причестное слово, как слово настоящего испанского мяча…  Или испанского ма - чё?.. В общем, даю слово настоящего мужчины.
  Папа засмеялся и легонько шлепнув меня сказал, чтобы я пошел и успокоил свою старшую сестру.
  – Она там ревмя  ревет не переставая, - сказал он, - из-за того,