что–то не то спросил? – испуганно подумал он. – Всё! Больше ни о чём спрашивать не буду! Захочет, сама расскажет. Но всё–таки, почему её превратили именно в лебедя?».
– Никто меня в лебедя не превращал. – Василиса перестала смеяться, веселье уступило место лёгкой грусти, но не той грусти, которая ей владела во время рассказа, темно–грустной, а другой, светло–грустной, грустью воспоминания о чём–то очень хорошем. – Это мне о матушки досталось. – начала следующий рассказ Василиса.
– Как это, от матушки? – царевич Гвидон ожидал услышать всё что угодно, вплоть до самых ужасных ужасов, но только не такое.
– А так! – Василиса посмотрела на царевича и улыбнулась слегка грустной улыбкой. – Это у нас в роду передаётся, по наследству. Матушке моей этот дар от её матушки перешёл, а бабушке, от её матери и так до самых–самых неизвестных моих предков, женщин. Откуда оно взялось и почему передаётся только от женщины к женщине не знает никто, видать, уж очень давно это началось. Я в любой момент могу превратиться в лебедя и точно также, в любой момент превратиться обратно.
– Тогда понятно… – задумчиво произнёс царевич Гвидон.
– Что тебе понятно? – Василиса опять посмотрела на царевича хитро–женским взглядом.
– Всё непонятно. – вздохнул царевич Гвидон.
– Я уж думала, что минула меня беда эта. – Василиса опять смотрела куда–то вдаль и рассказывала. – Думала она, беда, теперь будет надо мной трусливым Никитой и глупым боярином Захаром издеваться, со свету сживать. Ан нет, по–другому вышло.
Не каждый день, но в лебедя я превращалась, или просто полетать хотелось, люблю я в синем небе летать или надобность в этом возникала. Раньше, когда Руслан княжил, он почитай каждый день людей, специально для этого назначенных, отряжал с тем, чтобы они ездили по княжеству и смотрели, где какой непорядок происходит, а после ему сообщали. Как уехал Руслан, подвиги свои совершать, так и люди те куда–то делись, разбежались наверное. Вот и пришлось мне самой за порядком в княжестве приглядывать. Бывало превращусь в лебедя и летаю, смотрю. Оно получалось, и приятно, и полезно. Приятно, уж очень мне нравится летать, а полезно, потому что сверху всё очень хорошо видно.
И вот однажды лечу, вниз смотрю, нет ли где какого непорядка, как вдруг птица большая, ну та которую ты подстрелил, появляется. Уж если она с земли большой кажется, представляешь какая она большая там, в небе?
– Представляю. – кивнул царевич Гвидон, хоть на самом деле в небе никогда и не был. В море был, и то в бочке, а в небе нет, не был.
– Ничего ты не представляешь. – грустно усмехнулась Василиса. – Испугалась я тогда очень сильно. Ну сам посуди, что я могу супротив неё сделать? Думала: ну вот Василисушка, вот и твоя беда в гости пожаловала. Сейчас схватит тебя своими когтищами страшными и унесёт к себе, или же тут же, в небе, заклюёт так, что лететь сил не будет. Правда птица та, она меня не трогала, она меня домой не пускала. Если летаю где, самое главное, подальше от города, тогда птица та близко ко мне не подлетает, издали за мной присматривает. А стоило мне только в сторону города полететь, так она вокруг меня кружить принималась, и чем я ближе к городу подлетала, тем круги те сужались. К городу–то мне подлететь удавалось, а чтобы к терему, ни в какую, птица мешала.
– А где же ты всё это время жила? – рот царевича Гвидона снова был открыт по–настоящему, галок приветствовал.
– Здесь, недалеко. Если вдоль реки на полночь лететь, там, рядом с рекой, озеро есть. Вот там я и ночевала.
– А птица та, где? – спросил царевич Гвидон и сразу же понял, что опять ляпнул что–то глупое. Пришлось аж покраснеть.
