По всем человеческим законам тот факт, что царевич Гвидон влюбился окончательно и безостановочно, должно было быть видно сразу же и невооружённым глазом. Да куда там! Никто ничего не заметил. И дело был не в том, что всем: Царице, Старику и Старухе было наплевать на то, чем занят царевич Гвидон. Здесь не иначе или Щука помогла, или Анна Ивановна постаралась. А я по–другому думаю.
Взять Старика. Тот за целый день на Самом Синем море до того уставал, что недосуг ему было присматриваться и разговорами за жизнь к стенке припирать. Старуха, та тоже целый день по хозяйству, да по хозяйству. Оно конечно, женщина, она по части наблюдательности куда сильнее мужика будет – талант у неё к этому. Да, талант есть, а времени на его реализацию хватает не всегда. Вот Матрёнихе, той времени всегда хватает, потому ничем другим, кроме как реализацией своего этого таланта она и не занимается. А у Старухи целый день дел полным–полно, да ещё прибавьте сюда – о Старике надо постоянно думать, ждать его.
Ну а Царица, та после того как супруга своего по Щучьему велению увидела, так вообще больше ничего видеть неспособная стала. Конечно, ребёнок он завсегда на первом месте для матери стоит, но и муж – не чужой человек, понимать надо. К тому же царевич Гвидон, вон он, на двор пошёл, жив и здоров. А раз так, то зачем о нем ещё думать, если перед глазами он? Ну и почти точно так же размышляли Старик со Старухой. Так что чувств царевича Гвидона никто не заметил. Наверное оно и хорошо, с расспросами не приставали.
Зато, ну не бывает, чтобы хоть где–то, хоть чуть–чуть, пусто было. Поэтому всё внимание обратилось на Царицу, которая теперь ходила, как будто макового отвара напилась – никого и ничего толком не видела и на всякие предметы что в избе, что на дворе натыкалась и наступала. На неё–то и обратилось всё внимание и все заботы домашних. Да, хоть с тех пор, как Старик бочку из Самого Синего моря вытащил и Царицу с царевичем из жуткого плена освободил, стали они для него, да и для Старухи тоже, родными людьми. Не как бы родными, а родными, не путайте. Кто не согласен, можно поспорить. И получилось, Царица своим состоянием, вернее, своими впечатлениями от лицезрения супруга своего, царственного, отвела от царевича Гвидона все вопросы и расспросы по поводу того, чего он и сам ещё толком не знает.
***
Женщины, это такие люди, которых человек понять не в состоянии. Ну не рассчитан человеческий мозг на понимание женщины. Наверное поэтому женщины и обвиняют мужиков в тупости, прямолинейности, а значит в недалёкости. А как вас, милые женщины, понимать, если вы говорите так, что ничего непонятно? Та же Княжна–Лебедь – хоть и лебедь, но сразу видно, женщина, сказала царевичу Гвидону, мол, ты ещё приходи, и всё… А когда, в какой день, к которому часу? Ничегошеньки не сказала. Вот и сиди, и думай, когда идти. И не ходить нельзя, потому как влюблённый. Видимо поэтому влюблённые мужики часами ожидают своих возлюбленных – те говорят крайне непонятно, потому так и получается.
Царевич Гвидон не стал особо мудрствовать на этот счёт, а следующим утром, да пораньше, отправился к реке. То, что Княжна–Лебедь придёт, вернее, прилетит, царевич Гвидон нисколько не сомневался.
А вот здесь надо поподробнее. Такая уверенность, она двух видов бывает. Первый, это когда парень считает себя, мол, я весь из себя такой красавец, что она, девица–красавица, как миленькая прибежит, да ещё от восторга визжать будет. А потому что я, весь такой разэтакий, потому и деваться ей некуда. Уверенность такая, она вся из себя истерическая. На самом деле парень тот нихрена не уверен в том, что девица–красавица придёт. Это он так себя успокаивает. Вторая же уверенность, она тихая и внутри человека дурным голосом не кричит. Она просто есть и этого вполне достаточно.
Вот такая, вторая уверенность, была в душе царевича Гвидона, поэтому он хоть и волновался, а как же, пошёл к реке в довольно–таки спокойном состоянии, насколько это возможно конечно. Единственное, чего слегка опасался царевич Гвидон, так это того, что Щука может объявиться, причём, объявиться тогда, когда…, короче нечего ей тут делать.
***
Щуки не было, и хорошо. Царевич снял с себя лук с колчаном и присел в траву, ждать начал. О чём он думал? Откуда я знаю, о чём? Сходите и спросите, если вам так интересно. Сидит человек себе и сидит, тихо сидит: не кричит, не ругается, хмельное не пьёт. Вот и пусть сидит. Зачем ему мешать дурацкими вопросами? И ты, любопытный такой, отойди подальше, ну чтобы не мешали вы друг другу, присядь в траву, а ещё лучше приляг и в небо посмотри. Глядишь, и тебе повезёт. Да, а ты лук со стрелами с собой захватил?
Погода, вместе с синим небом, гусями–утками, рекой, камышами и комарами–мухами, радовалось жизни и шелестела, пищала и крякала на все лады. А чему тут удивляться? Ты что, из других краёв, что ли? Не знаю, как у вас, а у нас жизнь именно так и выглядит, именно так и звучит.
Царевич Гвидон сначала сидел и то на реку, то в небо поглядывал. Ну понятно, в небо, это он Княжну–Лебедь высматривал, а на реку, тоже понятно, смотрел, а вдруг как Щука появится? А потом незаметно как–то прилёг и уснул. Между прочим, очень хорошо, что уснул. Какая разница, в каком состоянии дожидаться? Если в спящем, то даже лучше, нервная система здоровее будет. Ведь как ни крути, даже при наличии тихой уверенности, нервы, они всё равно работают. А если ты спишь, то и они спят, вернее, отдыхают.
Уснул значит царевич Гвидон и это уж как водится, сон ему приснился. Нормальный такой сон: как будто он в городе каком–то. Город хоть и небогатый, зато чистенький весь такой, убранный и он, царевич Гвидон, по улицам этого города ходит, да по сторонам смотрит. И как во всяком сне полагается, чудо начинает присутствовать. Откуда–то появляется Старуха, берёт его за руку и ведёт куда–то. Ведёт, значит, на царевича поглядывает и как заведённая шепчет, повторяет: «Это твой город, это твой город...». А потом, и откуда она эту травинку взяла, начинает царевичу Гвидону ей по губам и под носом водить, и смеётся. А потом, вдруг голосом Княжны–Лебедь говорит:
– Ты всегда так спать любишь?
Царевич Гвидон открыл глаза. Рядом с ним сидела Княжна–Лебедь и улыбалась. В руке она держала травинку, видать это она царевича ей и щекотала.
«Неудобно получилось. – стряхивая с себя остатки сна подумал царевич Гвидон. – Ещё подумает, что я всегда такой. Вон, даже спросила. А куда город со Старухой делись? Ах да, это же во сне было...».
– Не всегда. – окончательно просыпаясь ответил царевич Гвидон. – Это меня кто–то заколдовал.
– И кто же это?! – Княжна–Лебедь широко раскрыла глаза и засмеялась.
– Наверное ты. – почему–то недовольным тоном ответил царевич Гвидон. Правда он сразу хотел исправить допущенную оплошность и свалить всё на Щуку, но почему–то передумал.
– Смотрю, ты недоволен? – хоть и весело, но хитро так, как только женщины умеют делать, прищурилась Княжна–Лебедь.
– Доволен, очень даже доволен. – принялся оправдываться царевич.
– Поди врёшь?!
– Не вру.
Видать ответ царевича был до того своей простотой искренним, а может сказал так, что глаза Княжны–Лебедь, и без того большие, стали ещё больше, как небо:
– Как это, не умеешь? – скорее спрашивали её глаза, чем она сама.
– Не знаю.
– И я не умею. – вздохнула Княжна–Лебедь.
Нет, радость от встречи никуда из глаз Княжны–Лебедь не исчезла, а вот шутливый и несерьёзный тон, с которого началась встреча, куда–то пропал.
Сейчас Княжна–Лебедь смотрела на реку, а может ещё куда и взгляд её, царевич Гвидон аж слегка удивился, был до того внимательным и пристальным, что ему даже немного не по себе стало. Куда смотрела Княжна–Лебедь и что там видела, наверное знала только она и больше никто.
«А она красивая. – глядя на Княжну–Лебедь подумал царевич. – Вот именно, такая как сейчас».
– Меня Василисой зовут. – не поворачивая головы к царевичу сказала Княжна–Лебедь.
– Ты же говорила, что у тебя сейчас нет имени. – не иначе как с дуру ляпнул царевич и сразу же замялся–засмущался, потому как понял, что сказал глупость.
– А теперь появилось. – казалось Василиса не обратила никакого внимания, как на слова царевича Гвидона, так и на его смущение. – Раньше, с самого начала, оно было. Потом, – Василиса грустно вздохнула. – перестало быть. А теперь снова появилось.
– Можно я тебя буду называть Василиса?
– Можно. – смутилась Василиса и как бы желая перехватить инициативу, а то этим парням только волю дай, наверное так. – А ты правда царевич?
– Матушка говорит, что да. – а сам подумал: «Конечно царевич, сам видел» и хотел было об этом сказать, но сказал, вернее, спросил совсем другое. – А твоё княжество где?
– Здесь. – и Василиса как бы обвела рукой видимое вокруг. – Это и есть моё княжество.
– Стало быть ты княжна рек лесов и полей? – казалось бы царевич Гвидон до того уже привык ко всяким чудесам и волшебствам, что и удивляться больше нечему. Однако пришлось, в смысле, удивиться ещё разочек.
– Ну, и этого тоже. – засмеялась Василиса и тот беззаботный и шутливый тон, который присутствовал в самом начале их встречи, а потом куда–то исчез, вновь вернулся. – Это земли моего княжества. – и опять вздохнув, добавила. – Бывшего.
***
– Почему бывшего? – Царевич Гвидон с удивлением посмотрел на княжну. – Неужели и тебя, также как и меня, изгнали?
– Наши родители рано померли. – продолжая смотреть куда–то вдаль начала свой рассказ Василиса. – Я тогда совсем ещё маленькой была, не помню ничего. Мне Никита, управитель нашего терема, рассказывал.
Сказывал, в тот год, в княжестве, болезнь страшная случилась. До того страшная, что народ прямо на улицах, на ходу помирал. А батюшка с матушкой, они помогали всем, ну чем можно было помочь и сами заболели, а потом умерли. Остались мы вдвоём с братом, с Русланом. Руслан, он постарше меня будет, но тогда тоже малым ещё был, тоже не понимал ничего. Вырастили и воспитали нас: городской голова, боярин Захар и управитель Никита. Растили нас, уму–разуму учили и в обиду никому не давали.
И всё хорошо, выросли мы. Руслан, тот так вообще, возмужал – красавец красавцем и богатырь каких поискать. Когда нужный возраст ему подошёл, стал он сам княжеством править, а я, что я? Я княжна, девица, а значит при нём, при брате и вроде бы как на выданье. Но ты не подумай, мы с Русланом про меж себя хорошо жили, ладили, и даже почти не ссорились.
Так и жили: Руслан княжеством правил, в людские труды и заботы вникал и по мере сил своих помогал им жить ещё лучше. И вот, даже не знаю, как и сказать…
В ту ночь, гроза сильная была, а вместе с ней буря, и тоже сильная. Представляешь, вековые деревья с корнем вырывало и по небу носило, как те щепки. Крыши с домов срывало, а уж что до заборов, то их в городе почитай ни одного не осталось, всё бурей куда–то унесло.
Сам понимаешь, буря, она и есть буря: прилетела, побушевала, и дальше улетела. Буря–то улетела, но вместо неё другая напасть прилетела – беда называется. Руслана, брата моего, как будто в ту ночь на другого человека заменили. Стал он каким–то, ну как тебе сказать, уж очень глупым каким–то, так что ли. То, что почитай весь город разрушенным оказался, его нисколько не тревожило. Непонятно с
