Анну Ивановну про Щуку и про их разговоры, коли они ей известны, и даже уже было рот открыл, но Анна Ивановна улыбнулась загадочно, сослалась на какие–то очень важные дела и, царевич Гвидон глазом не успел моргнуть, исчезла куда–то.
***
«Ну и ладно, – подумал царевич Гвидон. – дела, так дела. Это у меня никаких дел, так, одно сплошное безделье...».
И, а больше действительно заняться–то и нечем, принялся тренироваться в стрельбе из лука. Но то ли слова какие–то особенные Анна Ивановна ему сказала, то ли ещё что, только в тот день стрельба у него получалась из рук вон плохо. Даже в самый первый раз у него получилось стрелять гораздо лучше, чем теперь. Сегодня из всех выпущенных стрел наверное только половина попала в цель, а остальные улетели неизвестно куда, замучился потом искать/ Видя такое дело царевич Гвидон сначала было расстроился, но потом смотрит, что если дальше расстраиваться, то заставлять себя надо, а если само–собой, не получается.
«Это наверно Анна Ивановна меня то ли заколдовала, то ли ещё что. – подумал царевич».
Ну а раз так, решил он, к чему в пустую силы тратить, тем более на расстройство самого себя? Собрав стрелы, царевич Гвидон занялся тем, что, если им заниматься долго, ни у кого не получается – бесцельно и беспричинно ходить, гулять по лесу принялся. Но, не иначе опять Анна Ивановна руку свою или глаз свой, волшебный, приложила, бесцельное шатание по лесу у царевича Гвидона очень даже получалось. И дополучалось до того, что оказался царевич на берегу реки, в том самом месте, где в первый раз Щуку увидел и где после их первой встречи они обычно друг с дружкой иногда разговаривали.
«Не иначе, Анна Ивановна меня сюда привела. – подумал царевич Гвидон, но подумал как–то рассеяно, потому что не был в этом уверен. – А может быть Щука сюда заманила, может она сказать мне что–то важное хочет, а Анна Ивановна, как бы предупредила. Не поймёшь их, этих волшебников».
***
Царевич Гвидон присел на берегу, а потом вообще лёг на спину, раскинул руки и стал смотреть в синее небо, облаками разукрашенное.
– Что видно, царевич? – раздался слегка скрипучий голос.
– Здравствуй, Щука. – не вставая поздоровался царевич Гвидон.
А тут и не надо особо догадываться, чтобы догадаться: кроме Щуки, разговаривать с ним здесь больше некому, Щукино это место и другим вход сюда наверняка заказан, кроме царевича Гвидона разумеется.
– Небо видно, голубое и бездонное. И чем больше в него всматриваешься, тем оно голубее становится. Бездонное оно какое–то.
– Так, хорошо. А ещё что?
– Ещё облака видно. Красивые такие, белые и все непостоянные, прямо как дети непоседливые, всё время меняются.
– Тоже хорошо. А ещё что видишь?
– Всё, больше ничего не вижу. – разочарованно ответил царевич Гвидон и поднялся, неудобно всё–таки, с тобой разговаривают, а ты развалился.
Щука была на том самом месте, на котором царевич её увидел в первый раз. Слегка пошевеливая плавниками и хвостом она, высунув из воды голову, внимательно смотрела на царевича Гвидона. А что, взгляд у рыбы очень внимательный, присмотритесь при случае, и не обязательно это должна быть Щука.
– Жаль, что не видишь. Ну да ничего, видать время твоё ещё не пришло.
Во время их разговоров царевич Гвидон не уставал удивляться тому, как это у Щуки получается слова человеческие произносить? Вот ему для того, ну чтобы хоть одно слово сказать, сколько раз, да по разному, надо губами пошевелить. А она, Щука, пасть свою, или рот, царевич Гвидон не знал как правильно назвать, только открывает и закрывает, и по другому никак ей не шевелит, а слова, самые настоящие, у неё получаются. Ну разве что голос скрипучий такой, как колесо тележное, но это мелочи по сравнению с тем, как Щука говорит.
– Щука, объясни мне, что это вы с Анной Ивановной всё о каком–то времени говорите, которое должно прийти?
– А ты не понимаешь?
– Нет, не понимаю. Если бы понимал, не спрашивал.
– Тоже верно. А ты особого внимания на слова наши не обращай. Когда оно придёт, ты сразу поймёшь и догадываться не надо будет. Ты вот добрый и вежливый, а для жизни совершенно не воспитанный, почему так?
– Не знаю. – царевич Гвидон даже слегка обиделся на такие слова, поскольку невоспитанным себя не считал, и дело тут не в скромности, или нескромности, не чувствовал он себя таким, и всё тут. – А почему это я невоспитанный?
– Вижу обиделся? А ты не обижайся. Воспитание, оно воспитанию рознь. Одно дело доброта и вежливое обхождение. Оно всё это, ребёнку от родителей передаётся, с материнским молоком и отцовским семенем. И другое дело, воспитание для жизни предназначенное. Оно, если от родителей и передаётся, то совсем чуть–чуть и только для того, чтобы дальнейшему воспитанию было куда пристать и присоседится. Понимаешь?
– Понимаю, но не очень. – честно признался царевич Гвидон.
– И хорошо, что не очень. – ответила Щука. – Гораздо хуже было, если бы ты всё понимал.
– Какими–то загадками, Щука, вы с Анной Ивановной говорите, иногда даже хочется разозлиться.
– А ты и позлись, если хочется. На нас можно позлиться, мы не обидчивые. Ты только на людей не злись, особенно попусту.
– Ну это мне более–менее понятно, а в остальном сплошная загадка. – Царевичу Гвидону от таких словесных Щукиных выкрутасов даже смешно стало, вот он и рассмеялся.
– Смеёшься? Это хорошо, что смеёшься. Да, царевич, а что это ты мои предложением ни разу не воспользовался? Мне даже обидно. Это что же получается: я тебя за доброту твою отблагодарить захотела, а ты, выходит, не принимаешь мою благодарность. Или она тебе не по нраву? А может быть мало?
– Да что ты, Щука, такое говоришь? – «День сегодня какой–то непонятный. – подумал царевич. – Сплошные разговоры и сплошь непонятные или такие вот обидные». – Принял я твою благодарность и благодарю тебя за твою щедрость. Только ни к чему мне твоя помощь. Знаешь, Щука, я думаю, человек, если они не волшебник, сам всё должен делать: головой думать, и руками делать. Тогда и помощь твоя, волшебная, не понадобится. Погоди! А можно я посмотрю, чем батюшка мой, царь Салтан, занят, а то матушка уж очень печалится. Она хоть вида и не показывает, но я сердцем чувствую, а значит вижу и замечаю. А насчёт твоей благодарности вообще, лучше бы она вообще никогда не пригодилась. Ну а если уж приспичит, обращусь, воспользуюсь твоей добротой, если ты к тому времени не передумаешь.
– Не переживай, не передумаю. – раздалось от воды. – А батюшка твой по вам тоскует, извёлся весь. Вот и покажи матушке, пусть сердце своё успокоит, а заодно и сам посмотришь. Слова, какие надобно говорить помнишь или повторить?
– Помню, помню, Щука, спасибо тебе.
– Вот и хорошо. А насчёт всего остального и прочего верно мыслишь, хоть жизни и не воспитанный. Я даже сомневаться начинаю, а ты точно невоспитанный? – и Щука засмеялась. Конечно смех не очень–то был похож на человеческий, но всё–таки сам факт говорил о многом.
А царевич Гвидон нисколько не удивился смеху Щуки, ни самому смеху, ни тому, как он звучал. Видать та мера удивления, которая для него на сегодня была определена закончилось, потому так оно и получилось.
– И всё–таки нужен тебе тот, кто тебя жизни и для жизни воспитает, ой как нужен.
– Опять ты за своё, загадками разговариваешь?
– Это не загадки. – проскрипела Щука. – Это как раз наоборот, отгадки. Так что смотри царевич Гвидон в небо, почаще и повнимательнее. – и, подобно Анне Ивановне, ну почти один в один. – Что–то заболталась я с тобой, а у меня дел полный омут. Прощай, некогда мне.
Тихий всплеск воды и Щуки, как и Анны Ивановны в лесу, как будто и вовсе не было. Царевич Гвидон опять остался один, огорошенный, обрадованный и огорчённый одновременно загадочными разговорами, что в лесу, с Анной Ивановной, что здесь, со Щукой. Он опять прилёг, спешить было некуда, раскинул руки и принялся смотреть в небо. Но теперь, помня совет Щуки, смотрел он внимательно, даже можно сказать, пристально, но ничего особого и другого не увидел. Всё было тоже самое, как и в прошлый раз, ну разве что на птиц стал внимание обращать. А вот птицы на царевича Гвидона внимания никакого не обращали, летали себе и летали, и было им совершенно наплевать и безразлично на человека, который развалился в траве и бездельничает в то самое время когда другие делом заняты.
По дороге домой царевич Гвидон старательно исполняя совет Щуки тоже старался всё больше смотреть вверх, в небо, чем себе под ноги. В небе ничего особенного не увидел, зато два раза запнулся о какие–то ветки и чуть было не упал, а один раз так вообще, чуть было штаны себе не порвал.
