Потеря равновесия

  Роза красивее, когда ее бутоны снова расцветают, и надежда светлее – когда она зарождается в страхе. Цветок приятнее в утреннюю росу и любовь прекраснее, когда окроплена слезами. (Вальтер Скотт)
 
      Иногда на поиски необходимого элемента может уйти вся жизнь, а оказывается, он все время был у тебя перед глазами ...

      Мы были молоды и очень любили друг друга. Казалось, что ничто не сможет разлучить нас, но маятник часов расставания уже дрогнул и еле уловимо качнулся. Равновесие нарушилось. День превратился в ночь, солнце в луну. Я ошибся. Я непростительно ошибся...

      В то время я работал в одной фармацевтической фирме, в научной лаборатории. Моя карьера шла вверх, да и с личной жизнью было все в порядке. Через месяц у меня с моей девушкой было назначено венчание в одном из местных костелов. Наши сердца должны были соединиться скоро на небесах. Все шло хорошо до того дня, когда мне предложили высокооплачиваемую работу на другом материке нашей планеты. Нужно было срочно слетать на новое место работы, чтобы закончить некоторые формальности, связанные с оформлением моих документов.

     Маятник раскачивался все больше и больше. Ночное, звездное небо смазалось и стало кофейного цвета. Луна, сложилась пополам и потускнела, окутавшись легкой дымкой. О, Боже, если бы все можно было вернуть назад...

     Перед самым моим отъездом я со своей будущей невестой решили провести романтический вечер в маленьком уютном ресторанчике итальянской кухни и заодно отметить мое новое назначение. Девушка была красивой высокой брюнеткой. Но в ней меня привлекла красота не столько внешняя, сколько внутренняя. Она была очень надежным человеком, преданным, что немаловажно в наше время. Мягкость ее характера и нежность ко мне не знала границ. Я ее очень любил, и она мне отвечала взаимностью. Ужин прошел просто великолепно. Я выбрал и купил у цветочницы, разносившей цветы между столиками, безумно дорогой, редкой окраски цветок. Не знаю почему, но я подарил своей любви именно черную розу. На бутон цветка словно была надета черная вуаль, скрывающая ее внешнее изящество и внутреннюю красоту. Я не был согласен с известным мнением о том, что черную розу дарят только в минуты грусти или скорби. Напротив, она была словно утонченная мелодия, несущая с собой достоинство и благородство. А еще я выбрал ее, может быть, и потому, что она была единственной розой, отличавшейся от окружавших ее красных. Солнце постепенно стало заходить за горизонт. День медленно угасал. Ему на смену приходил вечер, неся с собой прохладу. Легкая итальянская музыка и такое же легкое итальянское вино под южным звездным небом сделали свое дело: наши губы стали медленно приближаться друг к другу.

     Маятник набрал угрожающе большую амплитуду колебания. Пространство вокруг него раскалилось и начинало плавиться. В креплениях, державших сам маятник, стали появляться первые трещины. Слов больше не было. Были только слезы...

      Утром, в аэропорту над нами витала грусть перед предстоящим, хоть и коротким, но все же расставанием. «Ведь мы расстаемся всего лишь на неделю, ну максимум на две. Когда улажу дела, сразу прилечу», – сказал я. Объявили посадку. Я ее обнял и мягко прижал к себе. «У меня нехорошее предчувствие», – тихо ответила моя черноволосая красавица, моя черная роза. «Я тебя буду ожидать с нетерпением. Я тебя буду ждать всю жизнь», – прошептала она и поцеловала меня в губы. Идя по взлетной полосе, я все время оборачивался назад. Женщина, которую я любил больше всего на свете, постепенно отдалялась от меня с каждым моим шагом. Сердце что-то сдавило и уже не отпускало. Самолет разбежался по взлетной полосе и стал набирать высоту. За спиной осталась моя прежняя жизнь. Впереди были только воспоминания о ней.

     Чтобы добраться до конечного пункта назначения, мне нужно было пересесть на один из самолетов местной авиакомпании. Необходимый мне рейс нужно было ожидать почти полдня. Я же не хотел терять и минуты, поэтому нашел место в одном легкомоторном, небольшом самолетике, перевозившем почту. Он был довольно потрепанный, но меня уверили, что бояться нечего. Да и пилот был опытным. Мы летели над пустыней. Цвет песка под нами менялся от ярко-розового к красному до почти коричневого. На горизонте появилось маленькое темное облачко. Оно стало быстро увеличиваться, закрывая собой голубое небо. Песчаная буря, бледно-рыжая кошка с едва заметными темными полосками, встряхнулась и, сладко потягиваясь, стала медленно подыматься. До этого ярко светившее солнце стало тускнеть и заволакиваться мутной пеленой. Налетел первый яростный порыв жаркого, колючего ветра. И уже через минуту день померк. Тучи жгучего песка нещадно принялись сечь все живое, закрывая полуденное солнце. Рыжая бестия, наигравшись вдосталь с нами, занесла лапу для последнего удара. Самолет накренился и стал постепенно заваливаться набок. Пилот лихорадочно щелкал тумблерами и неустанно вызывал центральную диспетчерскую. Потом все кончилось. Самолет, потеряв управление, упал.

      Крепления, державшие маятник не выдержали нагрузки. Земля прогнулась, и в образовавшуюся воронку медленно, как во сне, стала оседать огромная, металлическая конструкция маятника. Я понял, что скоро все кончится, и закрыл глаза...

     Очнулся я от ударов ладонью по лицу. Вокруг меня стояли люди, у которых лица были закрыты платками. Мелкая песчаная пыль, которую поднимал все еще не утихающий ветер, проникала в уши, носоглотку, легкие. Было трудно дышать и смотреть. Они молча глядели на меня некоторое время. Потом один из них, стоявший ближе всех ко мне, пнул меня ногой и что-то сказал на непонятном языке. Я скривился от боли и попытался подняться. Меня еще раз ударили, и по толпе, окружавшей меня, пронесся смешок. Все-таки, кое-как поднявшись, я увидел то, что осталось от самолета. Как я выжил, только одному Богу известно. Голова кружилась. Из многочисленных порезов и ран сочилась кровь. Пилота нигде не было видно. Груз, который мы перевозили, был разграблен. На меня молча смотрели люди, все еще продолжавшие жить в каменном веке, несмотря на современное оружие, висевшее на их шеях. Меня спасли, чтобы сделать рабом.

     Вокруг лежали развороченные и сплющенные от удара о землю металлические конструкции и отдельные, погнутые части маятника. Пыль медленно оседала. Я был жив, но я попал в ад...

     Долгие десять лет из меня выбивали все человеческое, постепенно превращая в животное. И им это почти удалось, если бы не тонкая, натянутая, как леска, нить воспоминаний. Чтобы не сойти с ума, я все время вспоминал тебя, твое лицо. И розу. Черную розу, подаренную мной тебе в наш последний вечер. Я пытался бежать, но каждый раз меня ловили, избивали до потери сознания и возвращали назад. От частых побоев и недоедания я стал болеть и слепнуть. Я уже не в силах был передвигаться. В конце концов, надо мной сжалились -- бросили умирать одного в пустыне. Я лежал и смотрел вверх. Я знал, что там, где-то высоко, с ней когда-нибудь встречусь. И не будет больше ни боли, ни страха... Будем только мы. Меня накрыла чья-то тень, и я потерял сознание.

     Было очень тихо. Исковерканные металлические конструкции застыли вокруг меня безобразным, рваным остовом какого-то дикого зверя. Пыль давно осела, и стало видно ночное небо. Надо мной вспыхнула звезда. Звезда Надежды...

     Ее прохладная рука, впервые за много лет, наконец, дотронулась до моего лица. Боль сразу утихла и через некоторое время ушла совсем. Я очнулся и увидел старика, сидевшего рядом со мной. Он держал меня за запястье и смотрел на наручные часы. Потом, удовлетворительно кивнув головой, дал мне выпить из чаши какую-то жидкость. Через несколько минут я опять забылся тяжелым сном. Когда очнулся снова, возле меня никого не было. Чувствовал я себя намного лучше. Рядом с моей кроватью, сколоченной из грубых, необработанных досок, стояла керосиновая лампа. Медленно поднявшись и взяв ее в руки, я огляделся по сторонам. Ее колышущийся свет выхватывал из темноты очертания гигантских камер и фантастических сводов. По форме и размерам сталактитов можно было понять, насколько древней была эта пещера. Чтобы спасти меня, видимо, старик или кто-то еще перенес меня сюда. Половина зала пещеры была покрыта озером. Я пошел в его сторону. Поставив лампу рядом, я стал на колени и наклонился над водной поверхностью. Впервые за много лет я увидел свое отражение. На меня смотрел изможденный, с проседью в волосах мужчина, с валившимся глазами и заостренными скулами. Я провел рукой по водному зеркалу, словно стараясь стереть поразившее меня ужасное видение. Возле глаз появилась влага, отдаленно напоминавшая слезы. Слез – крови моей души – больше не осталось. Ее всю высушило за многие годы пекло моего рабства. Обессилевший и потрясенный увиденным, я просто лег на мелкий белый песок, устилавший весь пол пещеры. Свет в лампе ярко вспыхнул и погас. Человек с покалеченным телом и такой же искалеченной душой беззвучно плакал в темноте.

      Среди искореженного металла неожиданно, переливающийся как ртуть, появился росток. Медленно подымаясь и прокручиваясь вокруг своей оси, он выбрасывал в стороны огромные, круглые, похожие на решетки листья. Один из них, мягко обхватив меня, стал поднимать вверх, к единственному источнику света. Моя звезда, моя надежда с каждой минутой становились все ближе и ближе...

     Меня спас старик, случайно ставший свидетелем моего медленного убийства под палящим солнцем. Он жил в этих местах отшельником много лет. Он перевез меня к одной из каменных гряд, находившихся в этом районе пустыни в великом множестве. Едва различимый вход в пещеру не давал ни малейшего представления о том, какой фантастический мир скрывался за ним. Пещера представляла собой несколько огромных залов, соединенных с поверхностью узким вертикальным лазом. Ну, а наличие небольшого пресного озера делало это место в безводной пустыне поистине неоценимым, райским. Слегка оклемавшись, я понемногу стал помогать старику, чем мог. Разговаривали мы на местном диалекте, который невольно мне пришлось выучить за многие годы, проведенные в этой местности. Постепенно мы с ним сдружились. Он не рассказывал о себе ничего, а я не лез к нему с расспросами. Он обещал мне помочь добраться отсюда до более-менее цивилизованных мест. Но нужно было время для того, чтобы я немного окреп перед неблизкой и тяжелой дорогой. Всю свою жизнь он посвятил поиску средства, позволяющего опять стать молодым. На оборудованном книжном стеллаже, сделанном из точно таких же грубых досок, что и кровать, находилось множество книг, рукописей и древних трактатов. Оттуда он по крупицам собирал сведения об утраченном рецепте. Я, конечно, над ним посмеивался про себя, но усердно исполнял все, о чем он меня просил. Незаметно пришло время собираться в дальнюю дорогу. Я уже окончательно окреп и чувствовал себя готовым к дальнему переходу по пустыне. Проводник, друг старика, ожидал меня снаружи с маленьким караваном, состоявшим из пяти верблюдов, нагруженных емкостями с питьевой водой. Я обнялся со своим