философски конечно, – как им с этими расчётами жить), более выгоднее сейчас столкнуться. И каждая из лоббистских групп продвигает свой проект для итогового осуществления. А это значит, что нас всех, как и говорилось выше, обязательно ждут свои потрясения. – Закончив с политической колонкой, Михаил перевернул страницу и продолжил своё словесное обозрение новостей. Как из всего понялось Клаве, то он давал ему урок, как нужно читать и относиться к новостям, которые на нас льются с полос газет ежедневно.
– Хм. Экономика. – А вот от такого, хм, отношения к экономике Михаила, Клава не в восторге. Но он не вмешивается, а начинает одним ухом слушать, приняв во внимание этот экономический скептицизм Михаила, явно испытывающего некоторое (да куда каждый день деньги деваются, как не положу с утра в карман, в эту бездонную прорву, к вечеру их вновь там нет) недовольство своего финансового положения, и значит, не могущего объективно оценивать новости из мира экономики.
– Она у нас, как замечают, опять же ведущие экономисты, находится, как обычно, в одном глубоком смысле. И если именно к ним не прислушаются люди из высоких кабинетов, то всех нас ждёт ещё более глубокое дно. Хотя и в этом царстве тьмы есть свои проблески надежды на слияние двух непримиримых технологических гигантов, решивших, что раз друг друга поделить не получается, то почему бы не разобрать на части всё остальное. – На этом Михаил оставил экономику, в которой он ничегошеньки не понимал, и оттого его карманы были столь бездонны.
– А на десерт починаем новости из мира искусства. – С удовольствием причмокнул губами Михаил, раскрыв газету на обозначенном им месте. А вот здесь он не спешит делать критические замечания и вообще выводы, а он глазом покосился в сторону Клавы и спросил его. – А у тебя к какому искусству больше душа лежит? – Ну а Клава и не ожидал, что к нему обратятся с вопросом и несколько замешкался. – Точно не скажу. Всё понемногу нравится. – Сказал Клава.
– Как насчёт изобразительного искусства? – задался вопросом Михаил, хитро посматривая на Клаву.
– Поскольку-постольку. – Ответил Клава.
– Понятно. – Сказал Михаил, посмотрел в газету и опять обратился с вопросом к Клаве. – Тут вот открывается выставка, как пишут, величайшего модерниста нашего времени. Имени его и не выговоришь. Пошёл бы на него?
– Скорей нет, чем да. – Ответил Клава.
– Что, денег жалко или как. – С иронизировал Михаил.
– Боюсь, что не пойму я это искусство, – проговорил Клава, – а ещё больше страшусь того, что отлично пойму этого модернового экспериментатора и начну вслух по чём свет в его сторону выражаться.
– Хе-хе. Понимаю. – Сказал Михаил, начав складывать газету. Сложив газету в свою форменную слаженность, Михаил поднялся на ноги со скамейки, немного поразмял ноги, затем остановился, посмотрел на Клаву и обратился к нему с предложением. – Ну что, пошли.
И хотя Клава не прочь прогуляться, всё-таки ему хотелось бы знать, куда ещё нужно идти, если Михаил буквально недавно убеждал его и что удивительно для Клавы, убедил его в том, что они должны здесь на ночь остаться (чтобы держать под контролем их объект наблюдения из творящейся на глазах истории), так как настоящий журналист не должен боятся любого рода неудобств, дискомфорта и холодного приёма. И не только со стороны человечества, – жди от него ещё чего-то другого, – но и со стороны природных условий, где им, журналистам, и придётся большую часть времени, не просто работать, а сживаться с ними для лучшего репортажа.
– А всякая природа такова, – убеждал Клаву Михаил, – что она не терпит чуждого себе элемента, в котором она почему-то видит тебя, журналиста, и тут же начинает отторгать от себя этот инородный элемент, насылая холод и стужу в межсезонье, жару и комаров летом, ну а зимой и говорить не надо, как она ожесточена против нас. Так что сегодня мы, а точнее ты, раз для тебя сегодня первый рабочий день в качестве журналиста, даже если это не имеет особого смысла, просто обязаны заночевать здесь на скамейке, укрывшись вот этими газетками.
А Клава хоть и счёл слова Михаила более-менее убедительными, всё-таки ему не совсем понравилась эта его оговорка, что ему-то совсем необязательно здесь своё здоровье губить и подвергать себя опасности со стороны подвыпивших и ищущих приключения людей. И что-то подсказывает Клаве, что стоит ему только провалиться в мучительный сон в результате долгого себя терзания и изверчения под газетой, а Михаил каждый раз будет недовольно делать ему замечания: «Хватит уже крутиться, из-за тебя и я уснуть не могу. Ну, попомни моё слово, ещё раз и я тебя здесь брошу одного!», то Михаил всё равно его бросит. Даже несмотря на то, что он перестанет вертеться и выпадет в сон. А Михаилу только этого и нужно было, – он так-то специально возмущался, чтобы проверить, уснул ли Клава, – и как только он ещё раз возмутился, хоть Клава и не вертелся, а возмущённого ответа на его замечание не последовало, то он тихонько вылезает из под скамейки, и только его здесь и видели.
А вот где его всю ночь видели и возможно грели в своих тёплых объятиях, то это Михаил ото всех сокроет. А серьёзного люди на чёрном автомобиле, ждавшего его неподалёку, и кто его отвёз греться всю ночь, не уполномочены никому об этом рассказывать до окончания всего этого тёмного дела. Что же касается второго, такого же тёмного со всех сторон автомобиля, в котором свои места занимали не менее серьёзного, а местами и сложного характера люди, то они не давали слово Михаилу, что с его напарником будет всё в порядке. А всё потому, что он об этом их не спросил, да и не нужно, когда знаешь, что ответа от них не получишь, да и от тебя это уже никак не зависит.
И Михаил с горечью и с лёгким сожалением того, что всё так вышло, посмотрит на так жалостливо выглядящего на скамейке Клаву, кто в последнюю очередь знает, что его сегодня поутру будет ждать, – тяжелейшая простуда с насморком, сотрясения мозга от падения со скамейки на мостовую, или от бутылки шумного пропойцы, а может его будет ждать теплота крепких объятий людей из второго автомобиля, с помощью которых они его запихнут в багажник автомобиля и увезут в неизвестном направлении, – ничего не скажет и уедет.
А поутру, когда его требовательно разбудят эти люди с серьёзными лицами и на его счёт указаниями, то он со спокойной душой выдохнет, поняв, что ещё пока рано ставить точку во всём этом деле. И Клаву решили раньше времени не согревать, а дать ему ещё время помучиться со своим озябшим и затекшим за ночь телом.
И всё так и вышло, когда Михаил, доставленный обратно, застал продрогшего на скамейке Клаву. И Михаил только было собрался залезть под газетку, как тут Клава просыпается, поворачивается в его сторону и зуб на зуб непопадающим голосом спрашивает его: А, ты, где был?
А Михаилу это даже удивительно слышать, когда он всю ночь рядом посапывал и даже не думал отлучаться. Ну а то, что он так свежо и более теплее, что ли, выглядит, то, чему тут удивляться, если для него это привычное дело, да и газеткой лучше нужно укрываться, а не класть половину статей себе под голову. – Что, много знаний в голову зашло? – усмехается Михаил, тем самым поднимая настроение Клавы.
Но Михаил почему-то изменил своё решение остаться здесь на ночь и всего этого не произошло, и Клаве оттого-то и интересно знать, с чем связаны эти изменения в его планах. – Неужели, ведущие нас люди с жестокими лицами, на тёмных автомобилях, связались с ним и сказали, что всё отменяется. – Быстро сообразил про себя Клава, бросая по сторонам взгляды в поисках этих автомобилей. А вот про телефон, что удивительно, он и забыл думать.
– И куда идём? – спрашивает Клава Михаила.
– Как куда? – удивлён такой непонятливостью Клавы Михаил. – К тебе. – А теперь уже у Клавы округляются глаза от такой постановки вопроса. – Но зачем? – вопрошает он. И опять Михаилу непонятна такая ограниченность мышления Клавы. – Как зачем. – Удивляется настойчиво Михаил. – С сегодняшнего дня и до окончания нашего первого расследования мы неразлучны. И это тоже часть тех неудобств или неурядиц, как кому больше нравится называть, которые притирают тебя к профессии. Но если тебе неудобно привести к себе домой собрата по профессии, или же ты не в праве единолично принимать такие решения, то давай, вали домой греться, а я один здесь за всех буду отдуваться. – С горечью сказал Михаил, начав взглядом примеривать для себя наиболее удобную скамейку.
И хотя Клава видит эту неприкрытую манипуляцию его чувствами со стороны Михаила, – это как это понимать и что за намёки, не я единолично принимаю дома решения, кого в гости позвать, а кого нет, – он решает принять его предложение. – Но только я далеко живу. За городом. – Сказал Клава.
– Есть же такси. – Михаил моментально решает эту проблему. Но это не единственная проблема, которую нужно решить перед отправлением в гости на ночёвку к Клаве. – Видок у тебя неполноценный. – Окинув изучающим взглядом Клаву, сказал Михаил. И хотя Клаву и самого не устраивает его сегодняшний вид, часть вины за который несёт на себе и Михаил, между прочим, всё-таки ему совсем непонятно слышать в свой адрес такие необоснованные ничем самоутверждения. Это что ещё такое: неполноценный. Это понятийная категория относится к разумным характеристикам человека, и никак не к его внешнему виду. А если Михаил хочет дать тут расширенные понятия, то пусть для начала объяснится.
– Что? – со всеми вышеприведёнными значениями вопросил Клавы, окинув свой костюм поверхностным взглядом.
– А что неясного-то, посмотри на себя. – Михаил в своей оскорбительной манере начинает обосновывать свои самоутверждения. – Шаромыга-шаромыгой. Да такого и в одно лицо родные домой за порог не пустят, не говоря уже о том, чтобы явиться с кем-то ещё. Валяйся там, скажут, где до этого паскудничал. Нет, здесь нужно что-то делать.
– Что делать? – расстроенно и совсем неуверенно вопросил Клава, оглядывая себя и, видя на себе все подтверждения этих жестоким словам Михаила.
– В твой сегодняшний костюм шаромыги нужно добавить одну уточняющую деталь, которая всю эту видимость перечеркнёт и переведёт тебя из ранга негодного и пропащего человека, в ранг человека-героя. – Сказал Михаил и с таким зрительным нервом посмотрел на Клаву, что тому не то чтобы заробелось, а ему так испугалось, что он был не прочь всё оставить как есть. Но разве Михаил даст ему такую возможность. Конечно, нет. И Михаил озвучивает своё предложение, которое добавит геройского шарма во внешний вид Клавы.
– Тебе не хватает ссадины, либо небольшой гематомы на лице. – Не сводя своего взгляда с лица Клавы, Михаил прямо придавил того к земле ногами своим этим заявлением. – И ты сразу из жалкого человека, кого и не жалко оставить спать и отрезвляться в чулане в лучшем для домашних случае, или в собачьей будке по собственному опыту не в самом худшем варианте, превратишься в героического человека, при виде которого сердце начнёт разрываться у твоих близких. Если у них, конечно, – а это и тебе будет небезынтересно узнать, – есть к тебе сердечные чувства, а не они сами стояли за этим нападением на тебя. – А вот последний
Помогли сайту Реклама Праздники |