Вот такая вот - "Игнарируация"

    Показывали по телевизору, дней дэсять, або двэнадцать назад,  игне,.. игно,.. игну,..  - ну  ты смотри, шо делается?! – Никак не могу выговорить  того  слова!  Игна…, о!  кажись, - попал…? Ну  да, -  попал!      Игна-ри-ру-ацию  показывли! Точно, игнарируацию нашего губернатора.
  Ну, и  я ж,  решил  посмотреть, как он будет это все выделывать на глазах у  всего народа, да еще, и публики?!
Собралась  вся эта публика в зале. Сидит и ждет. Все такие нафуфыренные, начипуренные.  Мордяки у всех холеные, сами тоже ничего – справные.    Говорят, шо справность у них эта от каких-то баксов!  Фаршируют их ими. И    фаршируют  индивидуально,  регулярно, систематически  и даже точечно. И баксы эти  должны быть  непременно  зелеными.  Они  когда  недозрелые,  то  исключительно полезные для здоровья!
  Э-эх, выделил бы мне кто баксов дэсять, або двэнадцать! Я бы штук дэсять съел,  штобы здоровье подправить, а  двэнадцать бы продал и на вырученное купил бы американских долл`аров. А на  те долл`ары,  и черта лысого  можно купить, не то, что самогон у бабы Варвары.
  Да, уселась та публика сидит и ждет. Ну, и я ж сел, и сидю - народ представляю.
  Наконец, - выходит.  Не скажу, чтоб был сильно поганый. Нет, не сильно. Так, средней поганости. Моська, как и у публики, холеная, справная. Тоже, небось, баксами фаршируется.
  Да, выходит он на сцену, подходит к стойке с книгой, положил на эту книгу руку; промурчал слов дэсять, або двэнадцать; за народ, за демократию; сказал, шо клянется в этом, и замолчал. Может, слова забыл? Книжка-то чуть потолще была, страниц дэсять, або двэнадцать. Сказал он то, шо сказал и молчит. А те, что в зале, такие довольные, радостные! В ладоши хлопают и не видят, что по проходу к нему бегут такие красивенькие, длинноногенькие девчатки! Такие все попкокрутусенькие пурлюпупусики!
    Ну, - думаю,- сейчас, наконец, начнется эта самая игнарируация! Даже ладони у меня взмокли.
    А девчатки, подбежали, отдали ему цветы и ходу! Хо-оду!.. И все от него! А он?!..  Нет, это  надо было видеть! Чмо, мама дома?! Стоит  и улыбается! У него все девчатки-пурлюпупусики поубегали, а он улыбается! 
  Потом кто-то, что-то  сказал про него, дэсять, або двэнадцать слов, за то, шо какой он верный и честный и на том, эта самая игнарируация, и закончилась. Тоже мне игнарируатор! Сплюнул я от досады раз дэсять, або двэнадцать, и вспомнил, какую замечательную игнарируацию устроил в армии Митька Федорчук. Ото был всем игнарируаторам: король и принц в пилотке набекрень!

    А дело было, шоб не соврать; - году в шестьдесят четвертом, и, как сейчас помню, в пятницу под субботу. Пошел я в калаур, чи в караул; дали мне карабин, патронов к нему, - штук дэсять, або двеэнадцать, выставили на пост.  И ходю я по тому посту, как собака на цепи по проволоке, а может, и как кот вокруг дуба.
    В общем,  ходю. Подошел к машине дуже далекой и сильно секретной связи, гляжу, а она как взбесилась! Подпрыгивает, качается: вверх, вниз, влево, вправо! Раз дэсять - в одну сторону, двэнадцать - в другую! Твою дивизию, и всю нашу противовоздушную армию! Она ж сейчас слетит с колодок, на которые установлена! А внутри-и!..  Внутри - крик, визг! По окнам чьи-то тени мечутся; руками машут! Божечка ж, мой, Боже! Хана, - думаю, - пришла! Нападение шпиёнов на машину дуже далекой и сильно секретной связи – раз! Митьку Федорчука, связиста этой сильно секретной машины, наверное, уже пытают, а потом убьют – два! Меня за это всё судят и отдают под расстрел – три! А дальше и считать не надо, потому шо дэсять, або двэнадцать, уже никогда и не будет!
    Мамочка, моя ро'дная! И это что ж, я теперь должен помереть безо всякой очереди из-за каких-то шпиёнов?! Нет, ребята, так дело не пойдет! Мы с Марусей говорили совсем об другом. Это кого ж она будет ждать, если меня шлепнут?!
    Огляделся. Смотрю…, - а неподалеку установка с ракетой стоит. Влезаю на установку, ложусь на ту ракэту,  и в таком позорном положении, как собака  на заборе, гляжу в окно отплясывающей; не то твист, не то чечетку, машины.
    А та-ам!.. Мама, моя ро'дная! То мне так кажется, або стекло так искажает?..  Протер глаза...  Нет, не кажется, и стекло не искажает! Точно, - три шпиёна! Раздели Митьку всего как есть, разложили на столе, сами пораздевались. А чего? Может, вспотели допрашиваючи?! Да, - точно, пораздевались и, пытают! Пытают, кто, как может, а один так вообще!.. Влез на него верхом и душит! Мало, что душит, так еще и гарцует на нем, как на коне вороном.
   Митька лежит, не сдается, спиной выгибается, видно хочет сбросить с себя шпиёна… Молодец!  Аппарат сильно секретной связи догадался спрятать под голову.
    Все, - думаю, - пора выручать Федорчука! Ему, шо? Его шлепнут и все! А мине?..  Мине потом неприятностей выше крыши! А, они мне сильно надо?                                                       
   Поднимаю ствол карабина, - прицеливаюсь в того, что изображает из себя кавалериста. Только хотел, нажать на курок… когда гляжу-у,.. твою дивизию! – Гляжу, а лицо-то его мне что-то, и, как-то, и, как будто бы странно знакомо. Пригляде-елся...  Опа -а!.. - Чуть не пальнул в старшину Нечипуренко!  Начальника той самой сильно секретной машины! Точно!  Так и есть, - начальник! Люда Ничипуренко! Ну, ты посмотри, как нам повезло, шо я не выстрелил в нее! А кто ж там с ней рядом? Надо же!.. - Оказывается ее заместитель! Старший сержант Неваляйко! - Рая Неваляйко! Симпатичный, - такой пурлюпупусик! Третьим шпиёном оказался младший сержант медицинской службы Галя Твердохлеб. Вот и все шпиёны!     
   Паникуешь, брат, - сам себе думаю, - паникуешь! Они, наверное, тренируют Митьку в защите станции… Стоп!.. Как-то странно они его тренируют! Ото б, меня так, кто-нибудь потренирувал! Может, все-таки, стекло искажает?.. Да нет, - будто бы и не искажает… -  А-а-а! Так вот почему она так гарцует! Они, оказывается, перешли с сильно далекой двусторонней связи на сильно близкую – четырехстороннюю!
      Слез я с той установки! Пот меня, насквозь прошиб!  А машину стало качать еще сильнее! Точно, - думаю, - сейчас загремит с колодок! А что делать – не знаю, в уставе про все, про это, - ни слова! «Стой, кто идет?!» - есть, а «Стой кто,  е-е, -  это?» - ну, нету.  Нет такой команды! И что?.. Это, что ж, я теперь, и виноватый?!.. Я так думаю, что это большая недоработка Генерального штаба и самого Верховного главнокомандующего лично! Бездельники!
   Сплюнул я с досады раз, дэсять, або двэнадцать раз, и пошел по маршруту, как побитая цепь по собаке, тьфу ты,  как собака по побитой цепи. Ну, ты смотри, шо делается?! Опять, - шо-то не то! В общем, - пошел. Минут через тридцать раздался хлопок закрывшейся двери, свет в машине потух, и в кромешной тьме летней ночи послышался постепенно удаляющийся звук неуверенно цокающих каблучков. Потом все стихло. Оказалось, – на время. Оказалось, – затишье. Оказалось, - перед бурей!
    И точно! – А, вот и она и, сама буря! Она надвигалась на меня темной громадой уверенно переставляющей ноги, повара - Любы.
    -Стой, кто идет?! – Рявкнул я.
    -Разуй очи, идиот! – Ответила,  буря, и, таки, -  голосом  Любы.
   - С мясом жареным фасоль, - пробурчала Люба и отодвинула меня плечом с дорожки.
   Да, - это пароль! - Всем паролям - пароль! – Проходи, Любаша, только не сильно долго.
    -Ой! Да я только с мамой часа полтора поболтаю говорю,  и все, а ты, смотри, не пидслушивай, а то у меня, - сильно секретный разговор с ней.
    Знаем мы эти сильно секретные разговоры! Тоже, небось, будет Митьку тренирувать.
    Отошел я, а все равно слышен стук в дверь и жаркий, страстный, басовитый шепот Любаши: - Мытя! Люба, ты моя! Дорогый!  Скорийше открый!.. Так то ж я - твоя Люба…  Как это не открыешь?!  Как это устал?!  А-а! Опять, ти чмары з лычками на погонах, приходили?! А ну, открывай, а то х-хуже будет! Не открыешь?!.. Ну, тогда, кобелина! - бережись!
    И тут, что-то как стукнет, как грюкнет! Машина, дрынь! И, с колодок! И покатилась…, и…
    В общем, вызывает меня утром командир и требует доложить ему, что и как приключилось на посту по всей, как полагается, форме и уставу.
     - Товарищ подполковник, дело обстояло нижеследующим и неотвратимым образом! Рядовая повар, - Люба, - Виноват, - рядовая Объеданова, - просилась к Федорчуку в машину, - позвонить родителям. А он ее не пускал. А она сильно обидимшись на него, столкнула машину с колодок. А машина!.. Она, ка-ак стукнула, как грюкнула! Как,.. и -  покатилась! А он, как!..
   -Стоп! И как же это, она ухитрилась ее столкнуть?
   -Плечиком, товарищ подполковник! Плечиком. Подошла, уперлась и столкнула.
  - М-мда, - вот это силища! Так, что, выходит - он ее игнорировал?
   - Никак нет. Игнорировать он ее никак не мог, потому как был сам весь, как есть, заигнорированный старшиной Ничупуренко; старшим сержантом Неваляйко; и младшим сержантом  медицинской службы Твердохлебовой. Раз дэсять игнорировал он их, а - двэнадцать они его…
    В общем, машину поставили на колодки, меня с Митькой определили на гауптвахту, а все начальство связи и медицины разогнали по другим дивизионам.
    Вот такая, была у Федьки, - игнарируация! Не то шо, тот губернатор! Тут, брат,  шоб все это показать - надо сильно попахать! А то придумал: - цышки-пышки, - руки на книжку.! Вот я, к, примеру, понимаю это дело так: - Какой ты игнарируатор – то, такой и губернатор!

1998 г.