Князь–батюшка за столом не сидел и хмельное не пил, он в тот момент в седле находился, ехал по улице и вокруг внимательно смотрел. Надо сказать, что работа по очистке города не так конечно, как у Ивана происходила – всё сразу и за один день. Продвигалась конечно, и продвигалась относительно неплохо. Подтверждением служило то, что за время высочайшего осмотра производимых работ: князь батюшка троих соизволил наградить и лишь двоих приказал выпороть. Правда князь–батюшка своего внимания на это не обратил, но это неважно, те, которые за князем–батюшкой ехали и его сопровождали – сплошные лодыри и бездельники, внимание обратили и опосля доложат. А что тут такого?! Хоть какая–то от них польза.
Конь сам дорогу знал, поэтому управлять им особой нужды не было, так, чуть–чуть присматривать и всё. Глаза, они тоже сами по себе были: на всё вокруг происходящее внимательно смотрели и об увиденном голове докладывали. А голова, вернее, то, что в ней находится, оно тоже одновременно многими делами заниматься умеет. Вот оно и занималось: оценивало, как происходит наведение порядка на улицах стольного града. И одновременно думала–придумывала, чтобы такое с этим подлецом Иваном сотворить, да так, чтобы ему всю его оставшуюся жизнь только черти по ночам и снились.
Из всех размышлений князя–батюшки выходило, что одному с Иваном затевать дело негоже, потому что политика, чтоб её подбросило и с размаху на землю опустило, мешает. Выходило, союзник нужен князю–батюшке и союзник надёжный. Самым простым способом конечно же было пригласить всех окрестных и сопредельных государей преподать Ивану урок вежливости и воспитанности. Но поскольку способ этот был самым простым, был он и самым наихудшим. Насчёт Ивана, ну чтобы его из Русланова княжества согнать, у князя–батюшки никаких сомнений не возникало – плёвое дело.
Гораздо сложнее было преодолеть то, что после выдворения Ивана наступит. Ведь все эти собратья по трону сразу же начнут Русланово княжество делить и на куски раздёргивать, каждому ведь захочется урвать кусок побольше. И не переубедишь, а начнёшь переубеждать, вернее, обязательно найдутся желающие переубедить – такая свара начнётся, что хоть камень на шею и в то Самое Синее море сигай, потому как обязательно война всех против всех начнётся. А князю–батюшке, во всяком случае сейчас, никакая война была вовсе не нужна. Он хотел это дело тихо и незаметно обделать, и обделать так, чтобы узнали о нём только тогда, когда уже поздно что–то предпринимать и в ту сторону шевелиться.
Вот и выходило, без союзника нельзя, но союзник нужен только один, даже никак не два – один! И союзник этот должен быть до того могущественным, чтобы супротив него ни один окрестный государь даже пикнуть не посмел.
***
Принялся князь–батюшка вспоминать и перечислять всех царей да князей, чьи государства находились поблизости, как от князя–батюшки княжества, так и от княжества Русланова. А как начал перечислять, так начал не переставать удивляться тому, что же это за государи такие свои государства возглавляют? Выходило: дураков, причём, откровенных дураков – больше половины, их князь–батюшка из кандидатов в союзники исключил сразу же. Те, которые остались, тоже особого восторга не вызвали: или жадный до неприличия, за медный грош кого хочешь удавит, или трус, который даже мухи боится. Ну были там ещё кандидатуры, другими различными пороками человеческим обладающие, а потому в силу этих самых пороков, в союзники никак негодные.
Оставался только один кандидат, которого если заполучить в союзники, останется только руки потирать от удовольствия – царь Салтан. Ничего страшного, что царство его на другом берегу Самого Синего моря было расположено, если что, доплыть – неделя, не больше, тем более лето.
Царство царя Салтана было обширным и могущественным, а сам царь Салтан, почитай самым сильным и грозным государем из всех тех, кого князь–батюшка знал, как лично, так и по сведениям, послами да шпионами предоставленным. Вот если бы царь Салтан согласился присоединиться к князю–батюшке с тем, чтобы надрать хвост Ивану, тогда можно было бы: дело быстро и без лишнего шума обделать, и пикнуть никто бы не посмел, это уж точно, потому как даже сумасшедший не отважился бы сам, по своей воле, связываться с царём Салтаном.
Ну и конечно, а как же без этого, князь–батюшка от всего этого предприятия хотел выгоду свою поиметь. А что вы хотели? Время, силы и нервы, неважно в каком количестве, обязательно будут потрачены, а для того, чтобы их восстановить, обязательная компенсация требуется. Нет, самого княжества Русланова князю–батюшке вовсе не надобно было, если царь Салтан захочет, пусть себе забирает. Князь–батюшка очень хотел под себя тот самый порт, который от Русланова стольного града недалеко располагается заполучить.
Причины тому были самыми серьёзными. Судите сами: княжество у князя–батюшки пусть и не такое обширное, как царство у царя Салтана, но тоже не маленькое. И самым обидным в княжестве является то, что никаким образом оно не примыкает к Самому Синему морю. Ничего тут не поделаешь – предки с географией так распорядились. Начнёшь исправлять, такое завертится, головы можно не сносить. Для того, чтобы эту несправедливость исправить случай удобный надобен, вот он и представился. Что будет с князем Русланом и с его княжеством вообще князя–батюшку мало интересовало и заботило, вернее, вообще никак не интересовало. Поехал искать Людмилу, вот и ищи, не жалуйся.
Вспомнив Людмилу, князь погрустнел и даже хотел приказать ещё кого–нибудь выпороть, но не стал, потому как мысль, в тот момент посетившая его седую голову, вытеснила и грусть–тоску по доченьке родимой, и желание кого–нибудь наказать.
Мыслью этой было – написать царю Салтану письмо. Самому написать, самолично и своей рукой, а не звать очередного дармоеда, ради этого дела на князевых харчах жирующего. Всё! То, что надо было придумать, князь–батюшка придумал и придумал самым наилучшим образом.
– Едем домой! – приказал князь–батюшка и ударил стременами коня.
***
Остатки дня прошли для князя–батюшки в мелких трудах и заботах по княжеству вперемежку с отдыхом и ничегонеделанием. Уже вечером, оставшись один на один с самим собой и засунув ноги в растоптанные и обрезанные по щиколотку валенки, князь–батюшка решился приступить к написанию письма.
Тут надо будет вот что сказать. Нет, грамоте князь–батюшка разумел и разумел хорошо, но писем собственноручно не писал. Он принялся вспоминать, когда в прошлый раз ему довелось собственноручно писать письмо и очень скоро заплутав в последнем десятилетии оставил это занятие. Никаким лентяем князь–батюшка не был, ну разве что почерк у него был так себе, но это происходило от отсутствия более–менее регулярного написания чего–либо кому–либо, а не от того, что руки корявые.
Почитай во всех царствах, княжествах и государствах заведено так: государь, он сам писем не пишет, по званию и высочайшему положению не положено ему письма писать. Он эти самые письма говорит, а специально для этого назначенный человек всё, тем же князем–батюшкой сказанное, например, слово в слово записывает. После этого, или тот, который всё, государем сказанное записывал или тоже специально для такого случая государевы харчи жрущий человек, облекает сказанное государем в те формы, состоящие из слов и выражений, которые будут наиболее приятны ушам того, кому это письмо адресовано.
Вот взять к примеру бусурманских государей, тех, которые проживают, если взять от княжества князя–батюшки, то на юг и на восток смотреть надобно. Они, бусурмане, хоть по вере своей все как один и поганые, зато красивые слова любят до такой степени, что аж в трясунце заходятся. Им, стыд и срам получается, бабу не надо, ты им почитай, неважно что, но чтобы оно было написано гладко и красиво. Чтобы слов было много и слова те, одно восхваляло другое, а заодно, и это самое главное, восхваляло того, кому все это написанное адресуется и зачитывается. Сама просьба или предложение какое, занимает в том письме совсем чуть–чуть, ну пару строк, не больше и выглядит, как тот очень бедный родственник внезапно оказавшийся на пиру у своего, тоже родственника, только очень богатого. А что поделаешь? Бусурмане, они и есть бусурмане…
Другое дело, если письмо адресовано какому–либо правителю живущему, если брать от княжества князя–батюшки, то на север и на запад. Если им, тем самым, северным и западным царям–государям написать так от чего бусурмане слезу пускают и от удовольствия в падучей заходятся, они ничего не поймут и могут даже обидеться. Уж лучше в том письме ты их откровенно обматери – если и обидятся, то гораздо меньше, чем если ты их на двух, а то и на трёх бумагах расхваливать будешь. А может даже и довольными останутся, потому как народ там, в силу природных окрестностей, проживает хоть и грубый, зато простой и прямолинейный.
И совсем другое дело – царь Салтан. Он проживал и царствовал в своём царстве, опять, если смотреть из княжества князя–батюшки, то голову надо поворачивать хоть тоже на запад, но в сторону юга. Там ещё Самое Синее море присутствовало, но его можно не учитывать, потому что оно писем не получает: не читает и не выслушивает. Царю Салтану надо было писать как–то по другому, не так как бусурманам или же северным правителям. А как, царь–батюшка не представлял, потому что, говорил уже, никогда такими письменными премудростями не занимался.
Хоть князь–батюшка никогда и ни в каких университориях не обучался, и выпоротой задницей за полученные знания похвастаться не мог, прожил он и прокняжил в своём княжестве много годов, так что опыт, как жизненный, так и государственный имел такой, какой никакому университорию и присниться не мог.
Видать поленившись изводить себя и свою голову ненужными, а потому вредными мыслями, опасениями и переживаниями, князь–батюшка решил написать письмо царю Салтану так, как бы написал его себе. А оно и правильно: зачем мудрствовать, если можно поступить проще? Вот вам и университорий, вот вам и выпоротые задницы – толку–то!
***
Испив кваску, князь–батюшка уселся за стол, придвинул поближе канделябру со свечами, чтобы посветлее было, зрение–то уже не то, точно также пододвинул к себе чернильницу с торчащими из неё гусиными перьями и…., задумался.
Самым противным и для князя–батюшки трудным было начать писать, вернее, найти те самые слова, с которых лучше и удобнее всего начинать. Оно, начало это, в письме, получается, чуть ли не самое главное. Что писать после, это уже можно сказать, мелочи. То, что за началом следует, оно само себя подсказывает, вернее, начало письма, всё остальное и подсказывает.
Князь–батюшка выругался, встал, сходил, опять испил кваску и вернулся к написательскому занятию. Взятое из чернильницы, специальным образом заточенное гусиное перо зависло над листом бумаги и, то ли из–за того, чтобы не шлёпнуть на бумагу кляксу, князь–батюшка, как будто с разбегу в речку прыгнул, начал писать:
«Благословленный Богом и людьми и собрат мой во веки вечные здравствования тебе и твоему царству и процветания,
