Точно также, как и в первый раз, царевич поздоровался с елями–великанами. В ответ на его приветствие Хозяева Леса приветливо замахали своими ветвями–лапами, точь в точь, как птицы крыльями… И точь в точь, как в первый раз, Анна Ивановна угостила царевича Гвидона тем самым непонятным напитком, от которого, даже не знаю как и сказать–описать, что с человеком происходит.
– Анна Ивановна, – поблагодарив и поставив ковшик на стол спросил царевич. – чем это таким ты меня все время угощаешь?
– Ну положим не всё время, а всего лишь второй раз. – усмехнулась Анна Ивановна. – Что, понравилось, вкусный?
– Не сказать, что вкусный, необычный он какой–то. Что это, как называется?
– Как называется, это тебе знать без надобности. В напитки этом, люди его зельем называют и почему–то колдовским, вся сила и мудрость Леса заключена. Через напиток этот лес с человеком этим всем делится, но только с хорошим человеком. Если же его плохой человек выпьет, то сгинет безвозвратно. Видать люди потому его зельем–то и прозвали. Ты, получается, хороший человек, раз силы прибавляются и ясность в мыслях появляется.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю, просто знаю.
– Понятно.
– Ничего тебе не понятно. – опять усмехнулась Анна Ивановна. – Ну да ладно.
Я смотрю, ты людей сторонишься, кроме как со мной, больше ни с кем так и не познакомился. И без дела маешься, вон, даже в лес забрался, от безделья этого грибы да ягоды стал собирать.
– А что мне делать, Анна Ивановна, если мне и правда делать нечего? – на царевича Гвидона аж жалко было смотреть, до того он сейчас несчастным выглядел. – У Старухи с матушкой свои дела, женские, им я в делах ихних вовсе не нужен, да и не соображаю я в них ничего. Старик с собой рыбу ловить не берёт. Говорит, не моё это дело, ну и дальше там, про то, что мне царствовать полагается, тоже говорит…
– И правильно говорит. – сейчас Анна Ивановна смотрела на царевича так, что не каждый такой взгляд и выдержит, но царевич взгляд выдерживал, глаза в сторону не отворачивал. – Только он говорит как бы вообще. Царствовать, это сидеть на троне, подданным своим улыбаться и милости направо–налево раздавать.
Твоё же дело не царствовать, да и не сможешь ты. Твоё дело – порядок и достаток в своём царстве–государстве обустраивать и соблюдать. Мудро и по справедливости управлять им, и от супостата его оборонять.
– Оно–то всё так. – вздохнул царевич Гвидон. – Это я в себе чувствую и согласен с тобой, вот только где оно, царство это? Нету! Ты что ж предлагаешь мне, идти и у батюшки царство отбирать?
– Зачем отбирать? На самом деле царств–государств, мудрых и справедливых царей дожидающихся, полным полно, смотреть надо повнимательнее.
– Ну так подскажи, где оно, ну хотя бы одно такое царство расположено?
– Нет царевич, в этом деле советчиков не бывает. Царство, оно только тогда твоим будет, когда само тебя позовёт, а по другому никак.
Опять же, помимо того, что тебе мудро и справедливо надо будет царством управлять и жизнь счастливую в нем обустраивать, тебе его от врагов–супостатов защищать придётся. Ведь недругов и завистников всяких, их вокруг полным–полно. Прознают про счастье и достаток в твоём царстве–государстве, обязательно захотят поживиться.
А ты, вот скажи мне, воинскому мастерству обучен? Сможешь своё царство–государство от супостата–захватчика защитить?
– Воинской науке я, Анна Ивановна, хоть и не обучен, но землю свою от врага защитить смогу, Бог силой не обидел.
– Бог тебя умом обидел, если такое говоришь. Воинское дело, это наука и искусство, ему учиться надо.
– Так где же я ему научусь, в лесу что ли?
– А хоть бы и в лесу. Почему нет?
Анна Ивановна встала и куда–то вышла. Царевич Гвидон мало чего понимал в этом разговоре. Уж больно про необычные вещи рассказывала Анна Ивановна хоть, чего греха таить, были те вещи душе царевича приятные, ну прямо как родные.
Может и пары минут не прошло. Анна Ивановна вернулась и положила на стол, перед царевичем лук и колчан со стрелами. Царевич же, хоть ни разу лука со стрелами не видел, сразу догадался, что это такое и для чего нужно.
– Вот. – присаживаясь сказала Анна Ивановна. – Это тебе подарок, от меня. Оно конечно, начинать постигать воинское искусство надо с другого оружия, но как говорится, чем богаты…
Опять же, обращаться с луком и научиться стрелять метко ты и сам сможешь, без наставника. Владение же другим оружием, тем же мечом или копьём, оно настоящего воина, учителя–наставника требует, без него не справишься.
– Мечом?! – у царевича внутри аж все огнём запылало, как только он представил себя с мечом в руках. – Анна Ивановна, ты всё знаешь. Скажи, а будет у меня учитель–наставник, воин настоящий?
– Ну положим, не всё я знаю, о чем–то только догадываюсь, – улыбнулась Анна Ивановна. – но о том, что воинской науке обучать тебя будет, почитай, лучший на земле воин, знаю, а теперь и ты знаешь.
– А когда?! – ну всё, царевич Гвидон весь вспыхнул и загорелся, как тот сеновал.
– Когда время придёт. Не торопись. Время, оно никогда не ошибается. А пока что лук осваивай, тренируйся. – и словно вспомнив о неотложных делах. – Пора тебе, царевич Гвидон, домой пора. Поди хватились уже, куда подевался? Чего доброго искать начнут.
***
Тут вот какое дело. Все описываемые события происходили на той, другой планете Земля, о которой я в самом начале говорил, помните? Ну например, стыд и срам сказать, но у них там нет телевизоров, и автомобилей тоже нету. И знаете, живут как–то, иногда даже счастливо. Я всё это к тому, что их города очень даже сильно отличаются от наших. Их города, если сравнивать с нашей планетой Земля, больше напоминают деревни, как по количеству народонаселения, так и по своей архитектуре. Но не это главное. Главное то, что города, во всяком случае наши, они никогда не спят, не иначе бессонницей маются. Они, города наши, круглые сутки шумят, блестят огнями, зазывают куда–то рекламами, всё успокоиться никак не могут.
А их города, в сравнении с нашими, на деревни похожи, а, как всем известно, деревня ночью спит и плевать ей на все огни и рекламы. Там города на ночь засыпают, зато точно также, как и наши деревни, очень рано просыпаются, ещё до восхода. А с восходом: «Утро красит нежным цветом…», помните такую песню?
***
Вот если бы в том городе, в том самом, в котором Иван Премудрый так ловко сам себя князем назначил нашёлся человек способный на умные чувства он сразу бы всё понял. Нет, женщина для этого не подходит. Она на умные чувства только ругаться умеет, по–другому она их понимать отказывается.
Тут дело такое: неважно, работает ли с утра до ночи мужик или точно также, только ничего не делает, неспособный он на умные чувства, потому что времени свободного у него нет. Всё его время, которое ему, кстати, для жизни определено, оно у него или работой, или бездельем как раз и занято. Потому вот для того, чтобы по сторонам посмотреть, и нету его, потому и некогда.
А вот если бы в то утро в городе находился человек на умные чувства способный, он бы с самого раннего утречка стал бы посреди улицы, да так и стоял, пока по шеям бы не получил, мол какого, трам–тарарам, встал, только людям мешаешь. Или какая–нибудь дурная лошадь его не сшибла бы. Оно и понятно, да и что возьмёшь с тех, у кого времени, на жизнь отпущенного, нету вовсе? Заняты они, видите ли. А если посмотреть вон туда, где солнышко встаёт, так даже любому такому занятому всё сразу ясно и понятно будет, потому что видно всё очень хорошо.
***
А ведь в той стороне, в которой солнышко встаёт, небо такое румяное–румяное, ну прямо как щеки у красной девицы. Это, знаете, посмотришь на неё, а она вдруг вся зарумянится, засверкает, аж глазам больно… Вот и с небушком тоже самое. Или же когда дитёнка своего спросишь, мол, это ты всё пряники, что в миске лежали, стянул? И у него, точно также вспыхнут щеки, точно таким же цветом, правда при этом он будет утверждать, что пряники не брал, даже заплакать может. Вот и выбирай, какой тебе румянец больше по сердцу: первый или второй? Оно конечно, первый – очень приятный, но и очень опасный, потому что от того румянца черти на тебя уже с сетями заходят и в кольцо берут. Поэтому пусть будет второй, да и хрен с ними, с пряниками этими. Но, и как не крути, по другому никак: без первого, девичьего румянца, второго, детского румянца, быть не может. Вот так вот. Кто не согласен, аргументируйте, а я послушаю, или почитаю.
Вообще–то все эти умные мысли тут расписаны не для того, чтобы ты почём зря начал на девок пялиться или побежал, целы ли пряники, проверять. Они тут написаны исключительного для того, чтобы ты проникся всей красотой наступления важного и премудрого момента в жизни города. Времени–то у тебя по сторонам посмотреть нету, заятой ты. Вот поэтому и приходится объяснять. Утро в городе наступило, понял?
***
Группа товарищей, не знаю, как их ещё назвать, выехала с княжьего двора рано–ранёшенько, солнышко только на горизонте появилось. Боярин Захар, он же Городской голова за старшего – ясно дело, а при нём и с ним были: тот самый Тимофей, который совсем недавно разбойник, а теперь княжий помощник, пять его человек, наверняка тоже разбойники, лошадь с телегой и возница при них, и ещё один мужик непонятно для чего. Ещё на княжем дворе, когда собирались, боярин Захар с Тимофеем чуть ли не поругались. Боярин предлагал проехать на окраину города и оттуда начать, а Тимофей предлагал сделать наоборот, начинать прямо от базарной площади. Боярин Захар принялся объяснять, как он считал, глупому Тимофею, что начинать с центра города никак нельзя. Даже дураку известно, что рядом с базарной площадью, а на самом деле, поближе к палатам княжеским, проживают самые знатные люди, как города, так и княжества в целом и начинать наведение порядка с них никак нельзя.
– А вдруг как пороть кого придётся? – в виде самого главного аргумента спросил боярин Захар.
– Обязательно придётся. – как ни в чём ни бывало ответил Тимофей. – И выпорем, не изволь беспокоиться.
По мнению боярина Захара, начинать надо было с окраин, оттуда, где проживает народ самого простого, а значит подлого происхождения. А ведь всем известно, что самые большие безобразия, в том числе и мусор с грязью на улицах, происходят исключительно от этого подлого народишки: хитрого, жадного и крикливого.
Тут несложно догадаться, что таким образом боярин Захар решил поквитаться с простым народом, который, когда его, боярина и Городского голову, прилюдно по заднице воспитывали, вёл себя совершенно неподобающим образом. Он, подлый народ этот, без малейшего уважения к высокой должности боярина Захара: смеялся до слёз от удовольствия, свистел и советы разные непотребные давал. Конечно же, Тимофей понял в связи с чем у боярина Захара возникло такое желание. Ну а поскольку Городской голова дальше своего носа ни рожна не видел, обрисовал, вернее дорисовал ему картинку, ну, чтобы виделось отчётливее.
На самом деле Тимофей решил начинать от базарной площади не потому, что лютой ненавистью ненавидел бояр и прочих мужей знатных и заслуженных. На самом деле всё было гораздо проще. Да что там говорить, было оно всё до того просто, что дальше некуда. Стоит народу увидеть, как с самого
