На «Исповедь» Льва Толстого, не святого, но очень крутого

Я был рождён и воспитан в советской марксистско-ленинской коммунистической вере, точно так же, как Лев Толстой — в вере православной.

И здесь я с ним — в резонансе и консонансе...

Эту веру мне внушали не столько родители — сколько вся обстановка моей тогдашней жизни: радио (и несколько позже — телевидение), газеты, журналы, книги (читать я научился ещё до школы — и страстно полюбил это занятие на всю жизнь), кинофильмы (художественные, документальные, научные, их было очень много), а также массовые демонстрации «советских трудящихся» под красными знамёнами и транспарантами в дни главных советских праздников (1 мая и 7 ноября), свидетелями которых я был с раннего детства (до Дворцовой площади от нашего дома было — рукой подать, и возвращались оттуда демонстранты по нашей улице Халтурина... ныне опять Миллионной...).

И, конечно, здесь поработала и школа: и в плане образования, и в плане воспитания вся насквозь пропитанная официальной коммунистической идеологией, в том её уже почти совершенно застывшем и закостеневшем состоянии, как оно сложилось к рубежу 1950-60-х годов. С её установившейся воспитательно-идеологической системой: октябрёнок — пионер — комсомолец. И в дальнейшей перспективе — коммунист, то есть — член КПСС, обязанный регулярно платить членские взносы и присутствовать на всех партсобраниях.

Лев Толстой пишет, что после разочарования в официальном православии его истинной верой в молодые годы была вера в «совершенствование». Можно сказать: вера в «эволюцию».

И ведь что-то подобное было всю жизнь и у меня! Почти инстинктивное, с самого детства. Я каким-то очень глубоким нутром верил и чувствовал, что и в отдельном человеке, и во всей истории человечества, и во всём сущем должно присутствовать — и последовательно развиваться и раскрываться — некое фундаментальное Творческое Начало.

И в Октябрьской социалистической революции, произошедшей в умирающей царской России в 1917 году (собственно, уже умершей ещё в феврале), и превратившей её в считанные годы великих социальных потрясений в великий Союз Советских Социалистических Республик (СССР), я с особенной силой чувствовал колоссальнейший взрыв этого Творческого Начала!

Я с раннего детства любил, обожал, изучал, как мог, историю. И для меня не было сомнения в том, что Октябрьская революция в нашей стране была величайшим и благотворнейшим событием во всей истории человечества, начавшим подлинно Новейшую Эру. Я действительно чувствовал — и в детстве, и всю жизнь, по сути — какую-то колоссальнейшую творческую, жизнеустроительную энергию, исходящую от этого великого события октября 1917 года. События не только российской — а подлинно Мировой Истории!

Я тоже, как Толстой, всю жизнь, так или иначе, стремился работать над своим совершенствованием, над своим развитием: физическим, умственным, духовным. Над своей эволюцией. И к этому меня постоянно подвигало само это постоянное чувство наличия, присутствия Творческого Начала во всём — в Человеке, в Истории, в Природе, в самой Вселенной — требовавшее своего понимания, раскрытия и утверждения. Утверждения также во всём: и в человеке, и в обществе, и во всей окружающей жизни.

И я действительно, всем сердцем, верил в Коммунизм — как в неизбежно грядущее, после всех несправедливостей, угнетений и насилий, после всех кровавых войн и революций — Всемирное Всечеловеческое Братство! Как в предсказанный Кампанеллой чудесный Город Солнца. Как в тот огромный, сверх-земной прекрасный мир, что был описан в романе «Туманность Андромеды» у Ивана Ефремова. Как в Мир Полдня братьев Стругацких...

Я уже в очень раннем, ещё своём дошкольном, детстве увидел, и убедился на своём собственном горьком опыте, что взрослые очень часто обманывают: призывают к одному — к какой-то высоконравственной и ответственной жизни — а сами делают совсем противоположное, в чём не признаются, и что на словах порицают. Но лишь на словах.

И я понял, что не только обычные взрослые обманывают детей, и не только взрослые люди обманывают друг друга, но — и сами наши социалистические правители, хотя и считаются «народными», но простой народ тоже обманывают: на словах — убеждают всех, что они настоящие, убеждённые и честные коммунисты-ленинцы, а на деле — втайне стремятся жить так, как жили когда-то у нас помещики и преуспевающие капиталисты, или как живут сейчас буржуи на Западе, хотят быть богатыми и жить в роскоши, а простому народу, тем временем, едва хватает на хлеб и другое самое необходимое.

А считается — что у нас власть народа! И что у нас все равны. Хотя уже почти все знают, что партийные правители наши — живут как богачи. И что почти вся власть, и все жизненные возможности — у них в руках, а не у простых рабочих или колхозников.

И я увидел, что народ у нас всё больше сомневается в том, что коммунизм у нас в стране наступит так скоро, как об этом уверяют наши правители. А некоторые даже и вовсе сомневаются, что коммунизм у нас наступит вообще, разве что через тысячу лет. И это наполняло меня горечью.

Я верил, я очень хотел верить, в идеалы коммунизма и Октябрьской революции, в Ленина и других настоящих революционеров-большевиков, хотя бы таких — как Дзержинский. Я преклонялся перед героями «Народной Воли», такими как Андрей Желябов, Софья Перовская, Николай Морозов, Степан Халтурин, Герман Лопатин, Вера Фигнер, погибавшими ради грядущего социализма и коммунизма. Их образы, их пламенная вера, навсегда вошли в мою жизнь.

Но у окружавших меня взрослых я этой горячей и искренней веры не находил. Они каждый день говорили только о деньгах, о еде, о покупках, о всякой мелкой и скучной житейской ерунде. Ссорились и ругались по каким-то непонятным пустякам. И борьба за построение настоящего коммунизма их интересовала и волновала очень мало.  

В школе я убедился, что и моих ровесников, подростков, эти вопросы интересовали очень мало. И что как-то всё больше утверждается мнение во всём народе, что коммунизм — это просто какая-то сказка. А надо «просто жить». Стараться побольше зарабатывать, чтобы получше питаться и получше одеваться, и чтобы, по возможности, не отказывать себе ни в каких удовольствиях. А если иметь ещё и машину, и дачу — так ты вообще почти король!

Для меня такая «жизнь» просто не имела смысла.

Хотя идеал коммунизма — действительно всё больше отходил для меня в какое-то всё более отдалённое и всё более неопределённое космическое будущее, в которое я, всё равно, не переставал верить. Верить — и благодаря революционерам прошлого, и благодаря нашим писателям-фантастам, с такой верой писавшим о человеческом будущем.

Потом я открыл для себя первобытный коммунизм, «индейский коммунизм», который привлекал меня всё больше, и всё больше грел мою душу. Я понял, почти инстинктивно, что без возвращения человека к Природе никакой настоящий коммунизм невозможен. Но этот коммунизм неандертальцев и индейцев, людей как «детей Природы», поклонявшихся Огню и Солнцу, был тоже очень далеко — но только уже в прошлом, а не в будущем.

И эти два разорванных коммунизма — коммунизм прошлого и коммунизм будущего — я пытался как-то соединить. И пропасть между ними — просто разрывала моё сознание и мою душу...

…

Одной из моих детских попыток осуществить это соединение двух коммунизмов (и двух космизмов, надо заметить, и отметить) был замысел моего фантастического романа про необыкновенную судьбу инопланетного космонавта и революционера, которого я назвал звучным и мужественным именем «Тур Канн». На Земле он успел побывать и индейским вождём, и участником крестьянского восстания Уота Тайлера в Англии 14-го века...

У меня было много черновых набросков (что-то я писал даже в туалете), и всё они сгинули в неизвестности, как и большинство моих ранних рукописей, после 1977-го года, после двух моих арестов и двух моих «кукушатников».

Если бы они ещё продолжали храниться в каких-нибудь архивах КГБ/ФСБ! Но я отдаю себе отчёт, насколько у меня мало на это шансов. Хотя, как знать...

Буду об этом напоминать. Кто услышит — тот напишет...

Этот мой замысел, как и множество моих очень старых, даже ещё почти детских, литературных задумок, не оставляет меня в покое. Потому что поднятый в нём вопрос не решён.

Сравнительно недавно я попытался описать этот свой детский замысел, чисто сюжетно, в небольшой новелле «Тур Канн. Звёздный странник и космический революционер». И она выложена у меня в Сети. Но, вот, перечитал её ещё раз — и многое добавил, многое отредактировал. И надо бы выложить новую редакцию в Сеть...

Но ведь вопрос моим героем так и не решён. Он одинок. И отрешён. Печален. Стар. Болен. Всем недоволен. И часто смешон...

Пытается соединить Землю и Космос!..

Конечное — и Бесконечное...

Космическое — и человечное...

И у этой истории, наверное, ещё будет продолжение. Если будет продолжение у моей жизни...

Как вижу — этот вопрос сможет решить моя Анфиса.

Да, у неё это должно получиться!..  

…

Это случится, это случится!
Мысль лучится
Слово лучится

Всё говорит
Должно получиться!..

4.3.2012
7.7.2020