Сами знаете, мужики, они народ бестолковый, а потому шумный. Ну не могут они ходить и перемещаться так, чтобы ничего по пути не задеть. Да что там, они даже ногами громко не топать и то не умеют.
Вот и Старик, яркое тому подтверждение, когда вошёл в избу, загремел чем–то нечаянно задетым, затопал. Ну а женщина, она по своей природе всегда за порядок и всегда мужика порядок тот соблюдать призывает и приказывает. Так и сейчас, только Старик загромыхал, затопал, как Старуха с Царицей, причём обе и сразу, зашипели на него и, хоть и тихонечко, ругаться начали.
– И когда же ты, медведь деревянный тихо и спокойно ходить научишься? – это Старуха так на Старика накинулась, почти в лучших своих традициях. А Царица при этом всем своим видом Старуху поддерживала.
Двое против одного тем более, что те, двое – женщины, это равносильно, что в чистом поле на велосипеде против танка. Да что там, один на один, и то шансов никаких, а тут двое:
– Тихо ты, царевич отдыхает…
– Умаялся. Мало того, что дров нарубил, заготовил, так ещё полную корзину малины принёс. – Царица до того вся светилась от счастья, что аж страшновато было, а вдруг как ясным пламенем вспыхнет? От радости конечно.
Тут же, практически не сходя с места, Старик узнал, что царевич Гвидон вернулся из леса часа два, два с половиной назад. Пришёл хоть и уставший, но довольный, и что поразило и обрадовало как Царицу, так и Старуху, полную корзинку малины принёс.
Вообще–то корзинку ему дали не для того, чтобы он в неё грибы–ягоды собирал. В неё царевичу положили: хлебца, сала кусочек, яичек варёных, огурчиков, соли в тряпицу завёрнутую, ну и ещё что–то. Знамо дело, намашешься топором, проголодаешься, вот для чего корзинка–то и понадобилась, не за пазухой же нести?
Женщины как раз сейчас и были заняты тем, что перебирали эту самую малину. И получился, ну, конфуз, по–другому не назовёшь – все были при деле: царевич Гвидон спал–отдыхал, сил набирался, Старуха с Царицей ягоду перебирали, тоже при деле, один Старик в бездельниках пребывал, ничем не занят был. Делать нечего, вернее есть чего, Старик отправился умываться да переодеваться. Тоже занятие, кстати, хоть и не всегда приятное.
***
Земля эта состояла как бы из двух половинок: красоты и богатства, в смысле, изобилия. Что примечательно, обе половинки только дополняли и подчёркивали друг друга. Не было такого, мол, она – вторая половинка, половинкой–то и является, потому что «я» такая вся из себя. И опять же, если бы не «я», то её ни в жизнь не было бы. Сами понимаете, когда такое происходит – нет никаких половинок, ни двух, ни, да сколько хотите, ни одной нету.
Земля эта была горами высокими, а когда это ей это надоедало, превращалась в цветущие долины, бескрайние степи, потом, словно опомнившись, в леса густые, а иногда и дремучие. Своенравная была земля, даже очень.
Родник превращался в ручей и, пригласив к себе другие ручьи, превращался в реку, сначала шумную и непоседливую, как дитя малое, за которым глаз да глаз нужен, а затем, повзрослев и остепенившись, в полноводную реку, спокойную и величественную. И всех их встречало Самое Синее море, то самое.
Наверняка слышали выражение: «…воткни палку и она прорастёт…». В иных царствах–государствах это выражение служило и служит как определение плодородия земли. Но мало кто знает, откуда оно пошло.
Так вот, выражение это родилось именно там, и не как сравнительный пример, а как конкретный случай. Дело было так: паренёк–подросток пас овец – дело можно сказать самое обычное удивить чем–либо не способное, но это смотря где…
…близился полдень и пастушок пригнал овец на место днёвки. Сами знаете, днём, когда самый солнцепёк, овцы, они в кучку сбиваются, жарко им, и никуда не идут, отдыхают. Ну а если овцам отдыхать можно, почему пастушку нельзя?
Вот и он, имени его уже никто не помнит, давно было, тоже решил отдохнуть. Присел под деревом, в тенёчке, пообедал тем что с собой захватил и решил вздремнуть часок–другой, пока самая жара. А палку свою, пастушью, он перед тем как приступить к трапезе и отдыху в землю воткнул.
Поел, водички попил и прилёг. Уж неизвестно, что ему снилось и снилось ли вообще, только когда проснулся–пробудился, то не поверил тому что пробудился.
На палке, которую он в землю воткнул, веточки появились, а на них листочки. Вот с тех пор и говорят, мол, палку воткни – прорастёт. Надо ли после этого говорить, насколько плодородной была та земля? Кто не верит – дело ваше, мне врать никакой прибыли нет. А те, кто хоть и не верит, но сомневается, поезжайте туда и у любого спросите, вам с удовольствием расскажут.
Ведь счастье, оно само по себе очень даже просто выглядит, присмотрись только. А то бывает напридумывают себе счастья, да такого, какого не бывает вообще, а если и бывает, то где–то очень и очень далеко. А раз далеко, то чужое оно и здесь живущему человеку неподходящее. Своего счастья навалом, ну и что, что выглядит попроще, зато своё и полностью тебе, дураку, подходит и соответствует. Опять же, верить в такое счастье, далёкое, не очень–то верить надо, потому что, тот, который об этом счастье рассказывает, наверняка врёт.
Хорошая картина нарисовалась, радостная и счастливая аж самому слегка завидно стало. Но к сожалению не бывает так, чтобы все поголовно или смеялись, или плакали. Обязательно хоть один, да найдётся, которому всё, или что–то не так.
***
Насчёт «всё не так», я конечно загнул, но это для того, чтобы понятнее было. Земля та, красивая и богатая – не что иное как царство царя Салтана.
Казалось бы, живи да радуйся! Царство досталось, залюбуешься. Народ в царстве живёт весёлый и работящий, даже не ворует никто, потому что своими руками сделать гораздо проще, чем украсть. Ну конечно не поэтому не ворует, а потому, а кто его знает, почему? Самому смотреть надо.
Вот царь, он ведь не просто царь, потому что батюшка его был царём, ну и так далее – династия, одним словом. Царь, он в первую очередь перед народом, в царстве живущем, ответ держит за то, чтобы мир был и покой, чтобы пахарь и ремесленник не боялись, что придёт супостат и заберёт всё, что своими рукам сделано. Но и это ещё не самое главное.
Народ, он всё видит, подмечает и выводы делает. А какие выводы он может сделать, если царь Салтан уже почти месяц как мрачнее тучи? Сначала думали, опять война будет. Только что одна закончилась, и опять, на тебе…
Сами знаете, что в таких случаях происходит. Народ, он пока до правды не доберётся, не успокоится, так и в царстве Салтановом.
Вернулся царь Салтан с войны, с победой вернулся, довольный. Жители, разумеется, встречать вышли, тоже победе радовались. И все вроде бы хорошо, как вдруг, в тот же день, как пошептал на царя кто–то – двое бояр, со всеми своими семействами, в ссылку отправились. Но это уже ближе к вечеру случилось. Сборы, а тем более в ссылку – дело нелёгкое и сразу такие дела не делаются. Сначала бабам надо поголосить, без этого никак. Когда баба плачет, да ещё в голос, она ничего ни делать, ни соображать не умеет. А в дорогу–то собираться надо, кто этим будет заниматься? Боярин? Да какой из него сборщик, если он и в лучшие–то времена в хозяйстве ни рожна не смыслил? А сейчас, так вообще, сидит, как будто самой большой горой придавленный, и тоже ничего не соображает. Дворня? Ага! Да уж лучше с улицы людей позвать, толку больше! Вот и пришлось ждать, покуда бабы, они хоть и боярыни, и боярышни, но все равно – бабы, природа у них такая, проплачутся, проголосятся и за дело примутся. И ничего не поделаешь, здесь даже сам царь не указ, потому что без хозяйки дело – не дело, вред один. А хозяйки, вон они, в слезах все, не наголосились ещё.
Но это ещё не все. Сразу, ну почти сразу, люди конные и оружные с царского двора выезжать стали, да на полном скаку. Некоторые даже с лошадей слезть не успели, как снова куда–то ехать понадобилось. Ничего не поделаешь, служба государева, она не только из пряников состоит. А народ смотрел на все это и не мог понять, что же такое случилось? Ведь до приезда царя всё было тихо и спокойно, а как приехал – на тебе… Некоторые так вообще, чуть ли не падучей начинали страдать, информации–то никакой, а её отсутствие, информации этой, оно пострашнее несвежей рыбы будет. Само–собой, ночью, ну как минимум, половина города не спала, правду искали…
***
– Я тебе, царь–батюшка, так скажу. Зря ты уж так сильно кручинишься, ничего ещё неизвестно и непонятно. Да и времени прошло всего–то, дней двадцать.
Матрена Марковна хитрила. Уж кто–кто, а она знала точно, до секундочки, сколько прошло времени с тех пор, как её помощники, из бояр да дворян, из тех, которых она из худородности вытащила, закатали в бочку Царицу и царевича–младенца и в море сбросили. Все эти дни, она чуть было не извелась, всё царя Салтана успокаивала, мол, не кручинься, всё образуется, мол, гонцы не только по нашему, но и по всем соседним царствам да княжествам скачут, людей расспрашивают. Хитрая же, бестия. С одной стороны вроде бы успокаивает, а нет–нет, да ляпнет: а вдруг как Царица сама сбежала, да ещё в неизвестном направлении? Ладно, если одна, а что если с кем–то?
А царь Салтан, представляете такое? На войне победил, Царица наследника родила, долгожданного наследника. Самое время – живи, да радуйся. Он как приехал и узнал, так поначалу аж дара речи лишился. Поначалу испугались, думали так и останется, неговорящим. Единственное, на что его хватило, так это тех, двух бояр, в ссылку отправить. Он их можно сказать за себя оставлял старшими и главными на всё царство, а они самое дорогое не уберегли. В ссылку их определил и будто окаменел весь. Гонцов во все концы, и вообще, куда только можно, это главный воевода уже определял, и наказы давал.
Через несколько дней царь Салтан немного отошёл, говорить хоть начал, и то слава Богу. Но всё равно, делами государственными всё тот же воевода занимался, а царь, что царь, сидел день–деньской мрачнее камня, и молчал.
Вот Матрена и вилась вокруг него, а сама, зараза, время считала. Бочка та, непростой была, если в ней находиться, то день за год идёт. Двадцать дней, а если в бочке, то двадцать лет прошло уже. Осталось совсем немного подождать, пару месяцев, и тогда всё, можно дышать спокойно, это Матрена так думала. А пока приходилось вроде бы как царя Салтана успокаивать. Никуда не денешься, время, оно порядок любит, а порядок не любит спешки, выводы делайте сами:
– Царь батюшка, пойдём в лупанарий. Я баньку приказала истопить. Попаришься, тело своё, царское, от лишнего освободишь. А после, девицы–красавицы песни тебе петь будут, танцы танцевать, чтобы и душа твоя, царь–государь, от лишней хвори–печали освободилась.
Лупанарий, и где она слово–то такое выискала, это хоромы, что для девиц–невест построили. Как построили хоромы эти, так Матрена всем и объявила, что отныне называться они будут лупанарий и никак по–другому. Что на самом деле это слово обозначает, во дворце царском, да что там, наверняка во всем царстве не знал никто, поэтому слово мудрёное никто и не запомнил.
А я так думаю, не мешало бы у Ивана спросить, что такое это значит, он должен знать, в университории обучался. А придворный народ и не придворный тоже, об университории слыхом не
