телевизоры, как это делал растолстевший, никому уже не нужный Элвис. Ну да, станешь тут миллионером. Тут как бы с голоду не подохнуть».
Время от времени возникала соблазнительная трусливая мыслишка о револьвере… Из подсознания выплывали головы Маяковского и даже, прости Господи, Александра Сергеевича нашего Пушкина. Им-то проще было достать оружие, корчился от душевной муки Константин Сергеевич. Даже Маяковскому в Совдепии добыть наган – как два раза харкнуть на асфальт. А где ему, Константину Сергеевичу, достать оружие? Это ж надо связываться с бандитами, с какими-нибудь подпольными торговцами. И это, кстати, уголовно-наказуемое деяние, стоит денег, огромных денег! Все упирается в это гребаное бабло!
Вот ты и заговорил как они, укорил себя Константин Сергеевич. Придется тебе, батенька, как плебею, намылить веревку и повеситься. Потечет из тебя моча и говно… Черный язык до пупа вывалится, и член встанет как палка – прощальный привет земным радостям. Фу, мерзость какая… Теперь ты говоришь как «писатель» Сорокин. Моча, говно, говно. Ты – говно! Ты – говно! Напряги свои куриные мозги и выдай им, чтобы они обосрались от страха. Но я же не Стивен какой-нибудь Кинг. Господи, ну помоги же ты мне! Иначе я брошусь с высотки! Если только сумею проникнуть на чердак, который, конечно же, закрыт… Господи, зачем ты нас так унижаешь? Зачем толкаешь меня под наглый, свиножопый джип?..
Выход, как начать новую жизнь и при этом сохранить лицо, подсказала жена. Она давно ему намекала, а потом просто стала давить. У женщин практический ум. Им больно смотреть, как их мужчина гробит свою жизнь из каких-то дурацких принципов.
Попробуй написать детектив. Под псевдонимом. Обманем братьев-писателей, подсунем им кукиш. Только подойдем к этому делу серьезно, говорила жена. Давай придумаем этого писателя, начиная от имени, кончая его биографией. Отшлифуем все, как следует, до мельчайших деталей. Даже вплоть до того, что подсунем редакторам какое-нибудь фото. Пусть он будет помоложе тебя, лет тридцати, публика любит молодых, а редакторы – перспективные кадры.
– А я, стало быть, уже не перспективный? – обиделся Константин Сергеевич.
– Ты молод душой, и мы говорим сейчас о твоем, так сказать, Альтер Эго.
– Ладно, черт с ним. Пусть будет Альтер Эго.
– Ну вот и умница, – сказала жена. – Главное, придумать хорошую легенду.
* * *
Прогуливаясь в парке по своему обычному маршруту, Константин Сергеевич обдумывал легенду для будущего писателя блокбастеров. Тьфу, какое мерзкое, остроугольное слово! Похожее на крепко сколоченный занозистый ящик, с прибитой по углам жестяной лентой. О, жесть сейчас в моде! Как и само слово жесть. Жесть – жестокость. Заметим, не сталь, она благородна, а именно жесть. Нечто особенно подлое – гибкое и острое...
Кстати, а что всё-таки означает слово блокбастер? Надо постараться не употреблять выражения, которые не понимаешь. А то попадешь впросак. И вообще, пора уже учить английский. Как же, выучишь его на старую жопу. Полтинник с хвостиком – это, брат, годы. Упустил золотое время, теперь поздно. Так кто ж думал, что все так повернется?! К капитализму передом, к народу – задом. СССР – страна социальных экскрементов...
Парк, где гулял Константин Сергеевич, непосредственно примыкал к стадиону. Тут играли в футбол. Мальчишки гоняли мяч на малом поле с зеленой травой, взрослые парни – на большом, вытоптанном, пыльном. Константин Сергеевич постоял, поглядел за игрой взрослых, даже вроде начал «болеть» за одну из команд, потом одернул себя: есть дела поважней, чем этот ерундовский футбол. Константину Сергеевичу нужен был молодой парень для фото, да и в редакцию ему придется идти и представляться как начинающий писатель имярек. Для визита в редакцию, конечно, нужна соответствующая подготовка. Вдруг, что-нибудь спросят этакое, а парень ни ухом ни рылом…
Да, Господи, что они могут спросить? – успокаивал себя Константин Сергеевич. Уж он-то знает всегдашние темы их разговоров. Ему, парню-то моему, лучше всего играть роль писателя молчаливого, вдумчивого, под девизом: «молчание – золото». Не нужно ему учить всякие мудреные слова, типа «трансцендентальный» или «сублимация» и уж тем более знать, что такое «дискурс». Уж если я сам не знаю, то ему подавно знать не положено.
Приглядываясь к молодым, Константин Сергеевич пошел вокруг поля. В одном месте он подобрался слишком близко к играющим, будучи близоруким, хотел разглядеть их лица. И тут один из игроков, низкорослый, похожий на обезьяну, крикнул ему: «Эй, Ходячая Смерть! Сколько времени?»
От такого нахальства Константин Сергеевич оторопел и потерял дар речи. Никогда его так еще не оскорбляли. Что это еще за "ходячая смерть"? Хотелось крикнуть: «Наглец! Подонок!». Но их здесь два десятка человек…
А парень не унимался. Видя, что «Ходячая Смерть» молчит, он, угрожающе приближаясь, все спрашивал: «сколько время? Время сколько?!» Константин Сергеевич заволновался, а ну как врежет? Вон их сколько… Но решил молчать, чтобы наказать гада. Но гад все приближался и уже был на расстоянии пяти метров. Константин Сергеевич дрогнул и выдавил из себя еле слышное, но осуждающе суровое: «Не знаю». Парень даже обрадовался, что сломал таки сопротивление. Потому что в противном случае надо было что-то делать с этим лохом. Ну не бить же его, в самом деле, старый все-таки.
Парень резко повернул обратно, потом бросил взгляд через плечо, заулыбался, в лице его появилось даже что-то человеческое, и он в шутку предложил: «Играть будешь?» Константин Сергеевич опять замкнулся и стал отходить. А парню уже было не до чудака, он трусцой побежал к центру поля.
Константин Сергеевич продолжил прогулку в подавленном состоянии. Его художественное воображение рисовало одну картину смертоубийства за другой. Вот Константин Сергеевич достает из-под мышки огромный пистолет и стреляет в негодяя: «Паф-паф-паф!» Все разбегаются, негодяй остается лежать на земле. Кривоногая обезьяна! Ходячее подтверждение теории Дарвина. И откуда он такой гад взялся здесь?! Константин Сергеевич уже много лет ходил в этот парк и на стадион и ни разу его никто не оскорблял. Наоборот, иногда катился с поля мяч, и Константину Сергеевичу удавалось ловко его остановить и ловко отпнуть ближайшему игроку, и тот говорил: "Спасибо".
А этот абезьяномордый... Вот же мразь. А не написать ли детектив на эту тему? Скажем, некоего писателя имярека оскорбили, имярек подкараулил обидчика и застрелил. Ну и какой же это детектив? – сам себя раскритиковал Константин Сергеевич. Это какая-то мелкая подленькая месть. К тому же он все-таки пацан еще. Да и убивать не за действие, а за слова тоже как-то чересчур... Да и потом, откуда у твоего писателя возьмется пистолет? Все тот же старый вопрос мусолим. Он ведь у тебя не вор в законе, которые, кстати, тоже пистолетов с собой не носят, и не мафиозо. Потому что если бы он был из братков, то не стал бы никого подкарауливать. Он просто уложил бы пацана тут же на поле, сел бы в свой толстожопый джип и укатил бы "на хазу", "полоскать зубы водкой" и "трахать телок".
В глубокой задумчивости шел он по тропинке вдоль чугунной ограды парка, а со стороны улицы, по ту сторону решетки, по тротуару шли молоденькие девочки лет 10-11-13-ти, и одна из них, самая юная, поймав затравленный взгляд Константина Сергеевича, сказала вслух: "Маньяк". Девочки рассмеялись, а Константин Сергеевич аж подпрыгнул от злости. Чуть не закричал по-мальчишески: "Дура!"
Да что ж это такое?! Они что, сговорились, сопляки эти, оскорблять пожилого человека?! Заслуженного человека! Соискателя всяких премий... Автора пяти романов, четырех повестей и двадцати пяти рассказов, не считая эссе и стихов!.. Что же мне теперь из дома не выходить?!
Это все потому, что у меня озабоченный вид, решил Константин Сергеевич. А они ведь, молодые, озабоченность истолковывают только в одну сторону... Да, если уж я на улице выгляжу неприглядно, то в редакции и подавно. А ведь было время, когда меня там любили и холили. И даже интрижки кое-какие были. Помнишь, с одной редакторшей, на вид евреечка, но фамилия совершенно русская, незамужняя, она еще заикалась... Но нет уж тех издательств, и старые кадры ушли, кто на пенсию, кто в мир иной, где нет воздыханий и нищенских пенсий...
Псевдоним мне нужен, псевдоним, новое лицо и новое тело, так думал Константин Сергеевич, придя домой и разглядывая себя в коридорном зеркале. Да, точно ходячая смерть, волосы облезли, глаза запали в глазницы черепа, сверкают голодным блеском, щеки ввалились, складки эти ужасные… Как же все-таки точно народ все подмечает и дает прозвища не в бровь, а в глаз. Это еще Гоголь сказал. Господи, ну и рожа, противно смотреть, как еще Анюта меня терпит в постели...
Впрочем, сексуальные подвиги он сейчас давно не совершает. Хорошо, что русские женщины не за секс любит своих мужей. А за что они любят своих мужей? Своих пьяниц, своих непутевых... Они любят того молодого парня, за которого вышли замуж двадцать, тридцать, сорок лет назад. А то, что с ним сделала жизнь, так с кого же тут спросишь? у самих-то морщин сколько. Не у каждой есть деньги на подтяжку фейса. Да и как подтянешь талию, в обхвате 90 см. Когда-то была Анюта 90х60х90. Теперь 90х90х90. Как хорошо сколоченная тумбочка. Ладно, он, Константин Сергеевич, в этом плане еще держится, не распустил живот...
– Сейчас будем ужинать, – сообщила жена во время одной из своих пробежек их кухни в гостиную и обратно.
Эти челночные рейсы объяснялись тем, что на кухне не было телевизора. А в ящике как раз показывали очередную серию «Папины дочки». Из гостиной доносились дурацкие реплики, сопровождаемые записанным смехом. И чем глупее были реплики, тем громче было гоготание. Это был не смех. Это была ржачка. По мнению Константина Сергеевича, более дебильного сериала свет не видывал. Как бы ему хотелось взять режиссера этого теледерьма – и мордой об стол! Об стол! Ногой – под ребра, пинком под зад! Я научу тебя, сволочь, искусство любить! Я покажу тебе, тварь, ходячую смерть!..
Константин Сергеевич со злостью вогнал ноги в домашние тапки. И пошел мыть руки.
-------------------------
продолжение следует
