Лекция 3. Учение Канта о праве и моральном идеале

свободен и детерминирован. Во всяком случае, Кант говорит, мы точно этого знать не можем, но, по крайней мере, мы точно можем сказать, что человек сам себя воспринимает двояким образом: и как свободное существо, и как полностью детерминированное. И это два совершенно независимых способа понимания человека, его поступков и действий. Поэтому, говорит Кант, мы должны просто постулировать эту очевидность, которую мы наблюдаем, а именно, что человека можно принимать как существо свободное. Мы должны постулировать его свободу для того, чтобы сделать нравственность возможной. Свобода как независимость от причинно-следственных связей, от явлений и событий окружающего мира, от всего эмпирического - это и есть автономия. Свободный человек, то есть человек, не подвластный причинно-следственным связям, выберет следовать категорическому императиву. Его автономная воля - это и есть воля, которая следует нравственному правилу.
Как же выглядит этот категорический императив? Формулировка категорического императива она достаточно популярна, и многие с ней сталкивались. Она отчасти похожа на золотое правило морали («поступай с другими так как хочешь, что бы поступали с тобой»), но она все-таки отличается от золотого правила морали, и выглядит следующим образом: поступай согласно такому правилу, которое ты хотел бы видеть всеобщим законом.
Кант приводит четыре примера, чтобы продемонстрировать сущность категорического императива. Первый пример - это запрет лжи. Кант говорит, что мы не можем возвести во всеобщий закон дачу ложных обещаний, потому что в этом случае мы противоречили бы сами себе. Если бы дача ложных обещаний была бы предписана нравственностью, тогда люди вообще не стали бы давать никаких обещаний, потому что сам смысл обещания был бы разрушен. Иными словами, когда я даю обещание, я предполагаю, что другой человек мне верит: я говорю что-то, что не соответствует действительности, я обещаю что то сделать, чего я на самом деле не сделаю. Допустим, я беру деньги в долг и обещаю их вернуть, но обещаю я это только для того, чтобы убедить человека отдать мне деньги, на самом деле возвращать их я не собираюсь. По Канту, если бы правило, согласно которому я действую, было бы всеобщим законом, то я бы противоречил сам себе, потому что в таком случае можно сказать, что обещаний бы вообще не существовало как явления, и, кроме того, можно сказать, что весь гражданский оборот был бы нарушен, его бы не стало. Второй пример, который приводит Кант - это запрет самоубийств. Для Канта человек, который оканчивает свою жизнь самоубийством - это противоречивый человек, ведь по сути его разум предписывает ему прекратить существование этого же самого разума. Мы не можем возвести во всеобщий закон самоубийство, потому что мы просто не можем даже помыслить его последовательно: разум не может давать нам указания, которые противоречили бы самому этому разуму,  то есть исполнение которых препятствовало бы функционированию этого разума.
Кроме того, Кант выделяет еще два примера обязанностей, но в отличие от уже названных обязанностей (не лгать и не совершать самоубийств), эти последние обязанности уже не являются совершенными. Что это означает? Когда мы говорим о том, что нельзя лгать и нельзя совершать самоубийство - это вполне чёткие определенные правила, мы знаем, что они распространяются на каждого, и каждый обязан воздержаться от определенных действий. В этом смысле мы говорим о совершенных обязанностях. Но еще в теории и права, и морали выделяют так называемые несовершенные обязанности. Это обязанности, которые либо не указывают конкретных субъектов, которые должны их совершить, либо предписывают что-то неопределенное, то есть общее направление действий, а не конкретные действия. Кант приводит две несовершенных обязанности: обязанность помогать другим людям и обязанность развивать свои собственные таланты. Эти обязанности, по Канту, тоже распространяются на всех людей, но Кант не поясняет, в чем именно мы должны помогать другим людям, он не говорит, какие именно таланты мы должны развивать, сколько времени мы должны этому уделять. В этом смысле обязанности, которые предлагает Кант, являются несовершенными: способы и сроки исполнения этих обязанностей четко не регламентированы. Почему Кант считает, что развитие собственных талантов и помощь другим являются нравственными обязанностями? Он, с одной стороны, говорит, что всеобщее нарушение этих обязанностей мы можем помыслить логически, но вот последовательно хотеть всеобщего нарушения этих обязанностей мы не можем. Почему мы не можем хотеть всеобщего нарушения обязанности помогать другим людям? Потому что каждый человек хотя бы когда-нибудь нуждается в посторонней помощи. Если он нуждается в посторонней помощи, то значит, чтобы сделать обязанность всеобщей, так сказать «генерализировать» её, «универсализировать» её, он должен допустить, что он тоже должен что-то делать для других. В этом смысле последовательно хотеть не помогать другим людям человек не может, не лукавя перед самим собой. Что касается обязанности развивать свои собственные таланты, Кант говорит, что разумное существо стремится иметь больше возможностей для того, чтобы удовлетворять большее количество своих потребностей, поэтому неразумно хотеть меньших способностей: если у тебя просто будет меньше возможностей, это будет меньшее благо для тебя. Но раз ты хочешь больше возможностей, тогда ты должен развивать свои собственные способности. Тогда ты будешь способствовать себе как разумному существу. Мы можем себе помыслить общество, в котором люди не развивают свои способности, но тем не менее мы не можем последовательно хотеть не развивать свои собственные способности, потому что это просто невыгодно для нас самих.
Такие четыре примера приводит Кант. Кроме того, Кант предлагает вторую формулировку категорического императива. Первая формулировка, как мы сказали, выглядит так: «поступай с другими согласно такому правилу, которое ты хочешь видеть всеобщим законом». Но есть, говорит Кант, еще второй способ сформулировать ту же самую мысль: «поступай так, чтобы человечество и в твоем лице и в лице всякого другого всегда было бы целью, а не только средством». Если буквально трактовать данное правило, то можно сказать, что к другому человеку в принципе можно относиться как к средству, но при этом мы должны относиться к нему еще одновременно и как к цели, то есть мы не можем относиться к нему исключительно как к средству. Также, буквально трактуя это правило, мы могли бы сказать, что оно разрешает не просто относиться к другим людям и как к средству и как к цели одновременно, но также разрешает относиться к другим людям одновременно ни как к средству, никак к цели, то есть вообще никак (отказаться от взаимодействия с людьми). По крайней мере, буквальная трактовка данной формулировки, которую дал Кант, говорит об этом. Но на самом деле Кант не согласился бы с такой буквальной трактовкой. Например, очевидно, что отказ от всякого взаимодействия с людьми противоречит обязанности помогать другим людям.
С точки зрения второй формулировки категорического императива Кант рассматривает все те же четыре примера обязанностей, и пытается доказать, что и с точки зрения этой формулировки заповеди «не лги», «не совершай самоубийств», «помогай другим людям», «развивай свои собственные способности» также соответствуют нравственному закону, а их нарушение является безнравственным. Как Кант это обосновывает? Кант говорит: если вы врете другому человеку в расчете на то, что он вам поверит, то значит вы используете его как средство; если вы совершаете самоубийство, то вы воспринимаете себя как средство; если вы не помогаете другим людям, то вы тоже не относитесь к человечеству как к цели, вы только относитесь к нему как к средству для себя; наконец, если вы не развиваете свои собственные способности, то вы тоже не относитесь к человечеству как к цели.
Теперь рассмотрим ту критику, которая высказывалась в адрес моральной философии Канта, в частности критику, касающуюся четырех приведенных Кантом примеров нравственных обязанностей.
Для начала рассмотрим предложенный Кантом первый пример нравственной обязанности: запрет лжи. Кант считает безусловным императивом запрет лжи, хотя в подтверждение своего тезиса рассматривает только узкий пример с ложными обещаниями. Кант говорит, что любая ложь, а не только ложные обещания не соответствует нравственному закону, не замечая разницы. В чём же тут разница? Предположим, ребенок не сделал домашнее задание, но говорит родителям, что сделал его: в этом случае он никакого обещания родителям не даёт, но он всё же врет. Однако Кант не привел пример, который бы свидетельствовал бы о недопустимости лжи в целом, а не только ложных обещаний. Ложное обещание - это частное, а ложь в целом - это общее. Но, предположим, мы сузили заповедь «не лги» до заповеди «не давай ложных обещаний». Стала ли она от этого правильной?
Противники Канта говорят о том, что есть такое явление, как ложь во благо, и в принципе большинство людей одобряют ложь во благо. Речь идет о ситуации, когда мы говорим человеку неправду не ради себя, не ради каких-то третьих лиц, которые нам дороги и близки, а ради самого этого человека. Можно ли сказать, что это правило логически противоречиво? Многие говорят, что правило «лжи во благо» не является логически непротиворечивым, что его тоже можно мыслить в качестве всеобщего закона. Всеобщий закон тогда выглядел бы так: «лгать нельзя, но ложь во благо допустима». Но если это правило не является логически непротиворечивым, значит оно может быть всеобщим законом точно так же, как и изначально предложенное Кантом строгое правило «лгать нельзя».
Мысль Канта развивалась следующим образом. Он хотел показать, что если предписать каждому всегда давать людям ложные обещания другим людям, то и сами попытки врать окажутся абсурдными, но зато мы можем предписать каждому всегда говорить правду, и тогда сам институт обещаний будет сохранен. Но хотя эти рассуждения Канта верны, сама постановка вопроса, возможно, помешала мыслителю увидеть возможность существования ситуаций, промежуточных между «всегда врать» и «всегда говорить правду».
Кроме того, следует отметить, что когда мы лжем человеку для его же блага, для его же пользы, то тем самым мы рассматриваем этого человека как цель, мы не рассматриваем его только как средство для удовлетворения своих потребностей или потребностей других лиц, ведь именно потребности самого этого человека мы и хотим удовлетворить.  Короче говоря, мы лжем ради того же человека, которому мы и лжем, а значит мы не используем его как средство. В этом смысле, наверное, нельзя говорить о том, что ложь во благо противоречит второй формулировке категорического императива: здесь нет отношения к человеку лишь как к средству.
Возьмём другой пример, а именно пример самоубийств. Я уже не говорю о том, что солдаты могут бросаться на амбразуру для того, чтобы совершить какой-то подвиг во благо родины. Являются ли такие самоубийцы