Произведение «Верификация» автора Слава

Рассказал мне бывший сокурсник по военному училищу историю, не пересказать которую я теперь просто права не имею.

Ехать служить в Чечню ему пришлось через Кизляр. (Рассказ не про войну, пацифисты могут читать дальше). Это в Дагестане, кто не знает. И чуть ли не в первый день познакомился с мужиком по имени Омар. Не помнит, при каких обстоятельствах. Кажется, он телеграмму на почту ходил отправлять, а тот закурить попросил. А через две недели встретились они в городской больнице в одной палате. Друг с трещиной в ноге, Омар с переломом трех ребер. Они с Омаром в один день: приятель в трезвом виде на лестничном пролете в казарме грохнулся, а тот в нетрезвом виде с крыши своего частного дома. Эти два одновременно случившихся события в очередной раз развеивают миф о причинно-следственной связи алкоголизма и травматизма. Выписывались тоже в один день. В общем, все к этому шло: молвит Омар, чего тебе, Саша, по съемным квартирам мотаться, поехали уже ко мне в поселок, оставшуюся до отъезда в Грозный неделю у меня поживешь. Поселок в четверти часа езды от Кизляра. «А почему бы и нет? – думает приятель. Я не фат, огородов не боюсь».

Поздним вечером приезжают они к Омару, и буквально через двадцать минут появляются трое дагестанских мужиков. Познакомиться и отпраздновать. С брагой, вареной курицей и с еще чем-то пришли, с зеленью, что ли. Эталон кавказского гостеприимства. Тут-то приятель и попробовал впервые местную брагу. Русская водка, он сказал, так не поступает. Русская сначала выключает голову, потом язык, и только потом ноги. Дагестанская брага работает наоборот. И еще у нее был настолько оглушительный запах, что не вызывал никаких вопросов о подробностях ее изготовления. И вот, когда ноги сокурсника уже не слушались, а язык еще шевелился, решил он им рассказать историю, как его в родном Липецке менты избили. Возвращался он далеко за полночь со дня рождения знакомого. Оставалось до отдела милиции, где он собирался ночевать в виду отсутствия дома, метров триста, как видит: выходят из тайны ночи двое. Форма, резиновые палки. Сержанты. ППС. Идут, камни пинают. Ни одного повода для премии. Скучно. А тут мой приятель под фонарями идет ровно, чётко по синусоиде. Ну, думает сокурсник, хоть дойти помогут, а то что-то совсем уж устал.

И вот, когда социальная дистанция между ними сократилась до нарушения личного пространства, слышит он подозрительный для этого времени суток вопрос: «Деньги есть?». И тут он отчетливо понимает, что дело плохо. Язык его не слушается (могу подтвердить, в училище он был первым, кто во время выпивки дар речи терял, и какая-то там брага тут вообще ни при чем). То есть, внятно объяснить, кто он, не может. Равно как рукой в карман попасть. И только ноги, привыкшие за три года возвращаться по одному и тому же маршруту, эти золотые ноги шли и шли. Как у старой слепой лошади. И вот стали сержанты с ним общаться. Начали с ног. Чтоб не убежал. Дети. Потом спина и голова. Потом сокурсник ощутил, что его карманы полны чужих рук. Словно огурцов в чужой теплице набрал. И вот, наконец, в одной из этих рук появляется его удостоверение оперуполномоченного уголовного розыска Ленинского РУВД города Липецка. «Видел бы ты в тот момент лицо, к которому прилагалась эта рука, - сказал приятель. - Эту картину написал Мунк и назвал «Крик». Но делать нечего. Обратно фарш не перекрутить. Они попросили капитана милиции их не убивать, он, понятно, ничего ответить на это не мог, что было истолковано как сомнения. Чтобы их развеять, они купили ему по дороге бутылку водки в киоске (славный, славный 1994-й год!) и довели до отдела. Такая история.

Приятель её рассказал, чтобы просто бестолковый пьяный шум поддержать. Никакого расчета на триумф. И я с этим согласен. По моему мнению, это абсолютно идиотская история без намека на юмор. Репертуарная вещь Евгения Вагановича Петросяна. Но получилось так, что гостеприимных хозяев она жутко развеселила. Особенно мужики пленились эпизодом, в котором сержанты, чтобы повалить приятеля с ног, делали это в разные стороны, отчего тот стоял как вкопанный. В республике, к которой культивируется борьба, такие эпизоды без внимания не остаются, понимаю. Словом, это был сольный успех. Один из мужиков вскочил, куда-то ушел и через десять минут вернулся с двумя односельчанами.
- Расскажи еще раз, как ты стоял как вкопанный.

Кавказ. Гостя просят. Не до эгоцентризма. Сокурсник рассказал. Тот случай, когда над повторно рассказанным анекдотом смеялись еще громче. Все хохотали и друг другу пересказывали наиболее выдающиеся моменты. Другой встал и ушел. Привел какого-то деда с палкой. Деду лет триста. Приятель стал подозревать, что на него продают билеты. Попросили рассказать еще раз. Рассказал. Все хохотали. Сокурсник стал догадываться, что юмор на Кавказе больше чем юмор. Тот, кто привел деда, перевел ему. Дед беззвучно смеялся, закрывая рукой беззубый рот. Не было понятно, зачем привели деда. Тот еле двигался. Могли бы дома рассказать.

И тут все как-то неожиданно успокаиваются и один из мужиков вполне себе серьезно говорит:
- Не верят тебе люди.

К этому моменту у приятеля уже и язык стал отключаться. То есть, ноги отказали, язык почти не шевелится. А вокруг - толпа серьезных дагестанцев, которые тебе предъявили за туфту. То есть, ты уже что-то сказал, а теперь самое время за это отвечать или очень быстро убегать. Не самая благоприятная ситуация для русского офицера в ночном дагестанском селе.
- Не верят тебе люди, - говорит мужик. – Нехорошо обманывать. Честные люди собрались, хлеб с тобой кушают. А ты их не уважаешь.

Чувствует сокурсник, что и голова что-то троить стала. Никак не может он взять в толк, зачем этой истории из его памяти верить или не верить. Мужики сидят, бухают, он добавил свои пятьдесят граммов. Зачем ему верить? – пейте и будем все здоровы! Дальше ситуация развивалась следующим образом.

- Короче, нехорошо неправду говорить, - стали его мужики по очереди учить. – Когда бьют, уважаемый, даже если ты, короче, не мент, мужчина все равно решит вопрос, да? Мясо кушай, хлеб кушай. Ты гость. Мы тебя по-человечески до части проводим. Чтоб с тобой ничего не случилось. И больше тебя не знаем. Вообще, короче, не помним, как зовут! - и один, чтобы придать своим словам еще больший драматический эффект, спичкой по коробку чиркнул, словно саблей махнул. Дескать, такая досада на врунов берет, что прикурить нормально невозможно даже.

Помнит сокурсник – какая-то мысль в голову залетела. И тут же вылетела. Помнит – встал, и брага тут же атаковала его вестибулярный аппарат. Помнит – все поехало, перевернулось. Грохот помнит, звон. Потолок. Больше ничего не помнит.
Открывает глаза: палата. Та самая. Поворачивает голову: он, Омар. На соседней кровати лежит. Грудь у Омара снова простыней перетянута. Как не выписывались.

Вокруг его кровати трое мужиков на стульях сидят. Ну, вылитый кружок анонимных алкоголиков. У одного гематомы вокруг глаз с чайные блюдца – как филин смотрит, не моргая. У двух других носы как отборные картофелины сорта «чёрный принц». И из этого картофеля вата окровавленная торчит. Подлечили, видать. Узнает приятель: вчерашние педагоги по этике. Деда нет.
- Ипанарот… - говорит Омар.

Эта информация не расширила горизонты памяти моего сокурсника. Надежды Омара на сверхспособности моего приятеля не сбывались. Просить дополнительных объяснений сокурсник не имел возможности – язык намертво присох к нёбу. Видимо, брага была многофункциональна и в часы трезвости использовалась как клей, что заодно подтверждало и предположения о причинах ее аромата. Можно было еще предположить, что они всей толпой пытались остановить поезд, но до ближайшей железной дороги было далековато. Омар свое уже сообщил. А правильно реагирующие на ложь хохотуны гордо смотрели в стену. И молчали с таким мужеством, что складывалось впечателение: любое произнесенное сейчас слово могло стоить им чести. Но не выдерживает один из выздоравливающих, отношения к истории не имеющий, но информацией располагающий, и с кровати подает такую историю. Возвращаются со свадьбы друга семеро подвыпивших офицеров. Четыре часа утра. Настроение замечательное. На этом романтический сюжет завершается. Когда до части остается метров триста, наперерез им из поседевшей ночи на освещенную дорогу шестеро небритых горцев выволакивают офицера из их оперативной бригады. У офицера ноги по земле волочатся, висок окровавлен и в беспамятстве он. В полном. Не выдержал, видимо, пыток. В течение последующих трех минут провожающие просили моего приятеля сообщить его сослуживцам, что он гость, а не пленник. И что они с ним хлеб ели, а не что-то плохое. И что они, даже неловко говорить, ведь это очевидно, даже братья. Но их брат почему-то полностью отрицал принадлежность к социуму и только руками водил как лунатик.

Прелесть, а не история.